Алёна Арзамасская: монахиня, ведьма, главная пропагандистка Стеньки Разина
Эта женщина потрясала врагов и восхищала соратников. Она была монахиней, а казнили её как колдунью. Задолго до открытия пенициллина европейцами она уже пользовалась его свойствами.
Алёну Арзамасскую делят — и порой очень горячо — между собой три народа: русские, эрзяне и мокшане (последние два для русских обычно сливаются в единый мордовский этнос). Ведь родилась Алёна в эрзяньских и мокшанских местах, но — в казацкой семье. Вела она за собой русских, но — и «мордву» тоже. А, главное, вошла в легенды нескольких народов — а как родная легенда может быть неродной крови?
В любом случае, Алёна родилась в казацкой семье, под мордовским городом Арзамасом. Жизнь её начиналась обыкновенно, по-женски, в труде полевом и домашнем — и была она в работе всегда девкой первой. За то и сосватал её муж богатый, но старый. Зря, конечно. Он вскоре после свадьбы надорвался в работе и умер — то ли за женой пытался угнаться, то ли, как порой шутили, работа была... на жене, а когда девка молодая да ядрёная, долго ли старый выдержит?
Тогда это было можно только одним способом — в монастыре. В монахини Алёна и постриглась. Алёной она, говоря точно, только после этого и стала, а каким именем крестили по рождении — это навсегда потерялось.
Карьера задалась. В монастыре выучивали не только молиться, но и читать, и писать, и лекарскому делу — монахини же должны помогать людям в страданиях. В Алёнином монастыре помогали травками и молитвой. Никакого «знахарства» в этом не видели, божья ведь травка-то, Бог ею засеял землю. Алёну назначение каждой былки и каждого листка выучила скоро, да ещё и добавила особое лекарство — синюю банную плесень. Этой хорошо было врачевать гнойные раны.
Правда, перед баней было особое предубеждение у крестьянства, так что потихоньку шептались, что монахиня, хоть и молится, а ведунья. Говорили об Алёне вообще много. У неё к лекарскому делу большой талант оказался, ставила на ноги чуть ли не всех, от малых детей с их детскими болезнями до стариков с грыжами и переломами. От крестьянского труда к старости у многих грыжи вылезали, а кости крепче тоже не становились.
По некоторым легендам, провела Алёна в монастыре двадцать лет и ещё бы столько же там прожила, если бы не Стенька Разин. Нет, он монастыря не разорял. Он взбунтовался, и лозунги его политические, как бы их сейчас назвали, настолько Алёне понравились, что она вышла из монастыря, села на коня и собрала отряд больше, чем из трёх сотен мужиков. За ней пошли! За бабой! Потому что она была Алёна-монастырка, Алёна-старица, Алёна-ведунья, и каждый её знал в окрестных деревнях, и каждый дивился и учёности её, и везучести — у других раз через раз больные умрут, а с этой везёт, выживают.
Надела Алёна-старица доспех, взяла Алёна в руки лук и повела своё войско Темников-город занимать. И заняла, и села в нём править и рассылать письма прелестные — то есть, пропагандистские. Эти письма подожгли хвосты царским воеводам, потому что то ли дар у Алёны ораторский проснулся, то ли настолько её уважали, то ли этому хворосту одной искры недоставало — поднимались крестьяне, поднимались казаки, шли за Стенькой Разиным. Грабили, жгли, убивали, но не в том беда — в том, что власть на местах сковыривали.
Два месяца Алёна сидела в Темникове. К тому времени в подчинение к ней пришли уже две тысячи человек. А потом разгромили её войско царские обученные люди. Разгромили и саму Алёну брать пошли. Верные ей пали первыми, а она вбежала в церковь и оттуда пускала стрелы, пока они в колчане не кончились — семерых убила, восьмого изранила. Отбросила лук и пала пред алтарём, обняла его.
От этого алтаря её двое мужчин оттаскивали. Пришлось пальцы выламывать — сил разжать их не оказалось. Подняли лук, играючи пытались натянуть тетиву — до уха, как у Алёны, не шла. Потом несколько дней на Алёнином луке силой мерились, кто и как его натянуть сможет. А Алёну отправили на дыбу, жгли калёным железом. И, говорят, Алёна ни разу не пожаловалась, ни разу не застонала — плевала в глаза палачам и только. В общем, оказалась Алёна не монахиней, а ведьмой, да и давно это знали, виданое ли дело — банной плесенью, грязью из места, где нечистая сила любит погулять, лечить? Решили Алёну сжечь.
Жгли так: к столбу не вязали, а то ведь от вида мучений кто-то не выдержит, пожалеет, раскидает костёр. Ставили вроде сруба с крышкой. Внутрь человек должен войти, снаружи его подожгут; для этого вокруг сруба лежали хворост и солома.
Алёна в сруб сама вошла, на краю немного постояла, перекрестилась и прыгнула. И крышку за собой хлопнула. Подожгли Алёну — и слушали только треск костра. Даже умирая, не кричала Алёна. Из злобы своей не кричала, чтобы вы, царевы люди, радоваться не вздумали. Злая была баба, злая, и в бою всегда первая, и из боя уйти — последняя. Господь её знает, как такую злую бабу люди любили. Злую и лютую...
Смотри на них: была б у Алёны могилка, не развей её пепел царевы люди по ветру, ещё бы и кланяться ведьме ходили.