«Дети плакали молча»: о трагедии в Иркутске в 1997 году, когда на жилой район упал военно-транспортный самолёт «Руслан»
6 декабря 1997 года в Иркутске разбился военно-транспортный самолёт Ан-124 «Руслан». Он упал сразу после взлёта на жилой район города — Иркутск-2. На борту и на земле в катастрофе погибли 72 человека. Среди них было 14 детей — воспитанников детского дома и тех, кто жил в доме номер 45 по Гражданской улице. RT побеседовал с педагогом Надеждой Переслегиной, которая в этот момент находилась с детьми, и журналистом Борисом Слепнёвым, одним из первых, кто оказался на месте трагедии 25 лет назад.
6 декабря 1997 года в детском доме № 1 города Иркутска находилось около 150 детей. Надежда Переслегина работала воспитателем в четвёртой группе, где было 16 человек разного возраста — от дошкольников до подростков. К тому времени Надежда Владимировна работала в этом детском доме уже 25 лет.
«Это была суббота. Мы готовились к Новому году. Пытались достать из шкафа костюмы, игрушки, смотрели, что нужно обновить, а что можно использовать ещё раз в этом году, — вспоминает Переслегина. — И вот мы сидели и смотрели, что из новогоднего осталось «живое» с прошлого года. И вдруг Таня Карамышева, она взрослая уже девочка, 16 лет ей уже было тогда, говорит: «Смотрите, как низко летит самолёт». И тут самолёт рухнул. Он упал с левой стороны от входа, там где располагались 3 и 5 группы».
Начался пожар — загорелось топливо, выплеснувшееся из самолёта.
«Три девочки погибли сразу. Две — второклассницы, а Анна — в восьмом классе была. Хорошие девочки такие были, хорошо учились. А двое детей умерли потом в больнице, от ожогов. Помню Аня Дернис умерла на шестой день, — рассказывает Надежда. — И Макар, сын нашей воспитательницы. Она пришла с ним в тот день на работу. Его потом возили в ожоговый центр в Москву, но всё равно он умер».
По словам Переслегиной, после ремонта интернат возобновил свою работу, а жилой дом по Гражданской улице снесли. «Там очень было много погибших. И на его месте стоит теперь храм Рождества Христова», — говорит Переслегина.
Борис Слепнёв — журналист, фотокорреспондент. В 1997 году работал в газете «СМ № 1» — объединённой в те годы редакции газет «Советская молодёжь» и «№ 1». Он прибыл на место катастрофы через полчаса после падения самолёта. Борис Слепнёв рассказал RT, что увидел в тот день и о том, как до сих пор обстоят дела с безопасностью полётов в Иркутске.
— Вы первым из журналистов были на месте трагедии?
— У меня нет уверенности, что я там был первым. Но точно в их числе. В тот день был хоккейный матч и я снимал на стадионе «Труд». Сотовых телефонов тогда не было, у меня был пейджер. И я получил сообщение, что во 2-м Иркутске упал самолёт.
Изначально было непонятно, гражданский самолёт или военный. Цифровой техники тогда не было. Я забежал в проявку. Сдал отснятую плёнку и взял в долг несколько роликов. Поймал такси и поехал в Иркутск-2. Самолёт упал в 14:42. Я там был через полчаса. Оцепления ещё не было. На месте работали только пожарные. Понимая, что скоро место происшествия оцепят, я постарался по максимуму обойти периметр, весь квартал, и сделать какие-то ключевые снимки. Это было небезопасно, горело всё-таки больше 100 тонн топлива.
— Что ещё вы увидели на месте катастрофы?
— Первое, что я увидел — это пятиэтажка, на которой лежит огромный хвост «Руслана». Это была единственная часть самолёта, которая уцелела. Зима, мороз 20 градусов, а рядом пылающее озеро керосина. Стояли три машины пожарных. Две работали лафетными стволами, такими пушками, установленными наверху у пожарной машины, — тушили это горящее озеро и пятиэтажку, которая была частично разрушена. Это был дом по адресу Гражданская улица, 45. Люди, которых эвакуировали, выходили одетыми, кто мог выносил какие-то вещи, свёртки.
— Вы сказали был мороз.
— Да. Это были официальные данные перед взлётом самолета — штиль, минус 20, видимость 1000 метров.
— Судя по фото, на место трагедии вы приезжали не один раз?
— Второй раз я поехал вечером, часов в шесть или семь, когда уже было темно. Поздней ночью была пресс-конференция какого-то военного генерала, я сейчас, к сожалению, не помню фамилию. Потом несколько раз ездил на следующий день снимать приезд тогда молодого Сергея Кужугетовича Шойгу. Потом Виктор Степанович Черномырдин приезжал. Работала правительственная комиссия.
— От кого пришло сообщение на пейджер?
— Я сейчас, к сожалению, не помню. Это был кто-то из журналистской агентуры. Я на тот момент шесть или семь лет уже работал в отделе происшествий, и у меня были «свои» люди, которые мне доверяли. А пейджер имеет одностороннюю связь. И я понимал, что если мне пришло такое сообщение, это не шутка, это очень серьёзно, что там на Гражданской улице — ЧП.
Это сейчас любой может снять на мобильный телефон увиденное и прислать самостоятельно. Тогда были другие взаимоотношения в журналистском мире. Был другой способ сбора информации. С сегодняшней точки зрения всё было медленнее. Технология была другая. И ведь мало было снять какое-то место происшествия. Надо было ещё довезти и грамотно проявить плёнку. Потому что можно побывать на месте происшествия, а от волнения поставить не ту выдержку, диафрагму, и снять плохо. Сейчас мы избалованы цифровой техникой.
— Что представлял из себя Иркутск-2 — район, на который упал Ан-124?
— 2-й Иркутск в советское время был полузакрытый микрорайон, потому что он расположен там, где военный авиазавод, который и сейчас выпускает «сушки». «Руслан», который упал, вёз во Вьетнам два самолёта «Су». Для 2-го Иркутска авиазавод является градообразующим предприятием. Сейчас там собирают МС-21, пассажирский самолёт. По-моему, два или три борта уже сделали. Долго у них из-за санкций не могли начать. Вначале был американский двигатель, потом наши сделали свой гражданский, отечественный. Потом с композитным крылом проблемы были. Но сейчас, всё, он уже летает, проходит испытания.
— То есть получается, что тогда разбился не один самолёт, а сразу три.
— Да, конечно. Внутри было два самолёта «Су». «Руслан»
вёз их во Вьетнам. Там было девять членов экипажа и 14 пассажиров. Все погибли.
— Сколько официально было погибших среди гражданского населения?
— Тогда на пресс-конференции Сергей Шойгу назвал 49 человек, в том числе, 14 детей. Я не помню, изменилась ли позднее цифра. Я думаю, что кто-то, наверняка потом в больнице умер. Но изначально были такие цифры.
— Вы видели детей, которых эвакуировали из детского дома?
— Они на момент моего приезда уже были в безопасности. Но я снимал потом похороны. Помню, что на первой полосе у нас была фотография девочки, в таком клетчатом пальтишке, со слезой на щеке. Дети плакали молча. Слёзы роняли, и всё. Они были в шоке.
Это была третья катастрофа, которую я снимал. Первую я снимал в Мамонах, 3 января 1994-го. Там пассажирский «Ту-154» только взлетел из Иркутска, взял курс на Москву — и разбился. Это был ужас. Люди, которые сидели в переднем салоне, от них ничего не осталось, совсем. А те, которые сидели в заднем — там, как принято говорить, фрагменты тел. Две горы останков лежат на болоте, и машины их увозят. У меня потом часть плёнки забрали для расследования. А фотоаппарат «Зенит» был, допотопный.
Были и менее трагические эпизоды с самолётами. У нас очень большая проблема в Иркутске в том, что город нуждается в безопасном аэропорте со взлётно-посадочной полосой, удалённой от города. Самолёты заходят на посадку через город. Все губернаторы, когда избираются и начинают работать, обещают решить этот вопрос. Но годы идут, а воз и ныне там. При каждой катастрофе этот вопрос поднимается, а потом сходит на нет.