Эта ракета не взлетит. Новое кино Серебренникова — о том, как мы проспали будущее
Через три дня, 17 июля, завершится Каннский фестиваль, в главном конкурсе которого в этом году принимает участие картина Кирилла Серебренникова «Петровы в гриппе» (премьера состоялась 12 июля). Помимо него в этом году от России еще два фильма в других программах фестиваля («Дело» Алексея Германа-младшего и картина Киры Коваленко «Разжимая кулаки»), и все они, как принято говорить, непарадные. Но все же фильм Серебренникова существенно отличается от остального нашего кино. Режиссер сделал, наконец, то, до чего не дошли руки у всего постсоветского кинематографа за 30 прошедших лет, с 1991 года; в своем фильме он разбирается с понятием «ностальгия», с нашей болезненной зацикленностью на прошлом.
Серебренников недаром предупреждает, что в фильме нужно обращать внимание на фон: дело не только в граффити, в смешных и страшных, непридуманных надписях на стенах, которые сопровождают героев. В новом фрагменте, который выложила Чулпан Хаматова, в кадре несколько раз появляется ракета из металлических прутьев или из фанеры — узнаваемый стиль, в котором оформляли детские площадки в СССР начиная с 1960-х. Это и есть ключевой символ, выбранный Серебренниковым для описания сознания постсоветского человека. Справедливости ради заметим, что похожий образ использовал Виктор Пелевин в своем первом романе «Омон Ра» (1991); но Пелевин описывал прошедшую, как ему и всем нам казалось, утопию. Однако жизнь оказалась сложнее. Или — наоборот — проще. Последние 20 лет мы вновь обживаем фанерную ракету — посреди песочницы; представляя себя покорителями посткосмоса, мысленно готовясь к новым геополитическим стартам. Но эта ракета никогда не взлетит. Она из дерева и проволоки. Летают сегодня другие, такие как Ричард Брэнсон. Нужно понять это — и освободиться от морока, уйти, наконец, с детской площадки — неважно уже куда. Серебренников экранизировал популярный роман Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него», чтобы показать, как галлюцинации заменяют нам реальность; точно такой же массовой галлюцинацией для российского общества является ностальгия по прошлому. Герметичное пространство, в котором — вечный хоровод вокруг новогодней елки, «Ирония судьбы» и оливье; эта пластинка ходит по кругу и никак не хочет остановиться. «Петровых в гриппе» Серебренников снял в том числе и в надежде вырваться из этого вечного праздника детства — во взрослую жизнь — даже рискуя сойти с ума.
У самого Кирилла Серебренникова теперь тоже новая роль — «опальный творец». Статус неофициальный, конечно, но укорененный в русской и советской культуре. Ахматова, Зощенко, Платонов, Пастернак… Хорошее соседство. «Седьмая студия» Кирилла Серебренникова ликвидирована; зимой 2021-го департамент культуры Москвы не продлил контракт с Серебренниковым в качестве худрука «Гоголь-центра» — теперь театром руководит Алексей Агранович. Серебренников по-прежнему волен творить, ставить и снимать — но выехать, в том числе и в Канны, например, не может — по условиям судебного приговора (трехлетний условный срок).
В сравнении со множеством коллег-кинематографистов положение незавидное — но это лишь на первый взгляд. На самом деле большинство коллег по арт-цеху зависимы от государства еще в большей степени: они вынуждены считаться с негласными правилами игры, а не с собственными чувствами. В нашем кинематографе есть темы предпочтительные — прежде всего, это рассказ о советском или царском прошлом, героическом или даже трагическом его эпизоде. Поощряется также вечная «классика», которая превратилась у нас в тавтологию. Самое сложное сегодня — говорить в нашем кино о современности. Это можно делать только с оглядкой, а сама современность на экране должна выглядеть лишь жалкой тенью прошлого величия. Поэтому российское кино сообщает нам, как правило, только об одном: «все лучшее с нами уже случилось». Отдельные отечественные комедии силятся убедить, что у нас — такая же жизнь, как и у других, лихая и разгульная, как у тех же американцев; но на самом деле наше кино зажато в символические тиски. Отсюда — это общее ощущение сдавленности, как будто наше кино живет всего на 10, на 15 процентов. Наша культура превращается — по аналогии с советской «культурой трех точек» (эзопов язык и намек) — в «культуру звездочек», которыми мы теперь вынуждены помечать, как в текстах, многочисленные «запрещенные» организации и лица. Это тоже символично: культура постоянной сноски, культура оглядки. Новая культура пестрит самозапретами. Можно, конечно, после всего этого сказать, что коллегам Серебренникова повезло больше, но это лишь иллюзия. На самом деле они прикованы к штампу, обречены ходить по кругу и следовать очередным ограничениям. Впрочем, в отличие от советского времени, они сами выбрали эту роль.
Серебренников снимал свой фильм, по его словам, «в перерыве между судами» — что ж, это как раз и есть сегодня наша реальность, наша подлинная современность. Такова цена, которую заплатил режиссер — за то, чтобы жить настоящей, а не поддельной жизнью. Чтобы снимать о сегодняшнем дне, а не о прошлом. И ради этого, в том числе, Серебренников сегодня жертвует и каннской лестницей, и каннской сценой.
Больше текстов о политике, культуре и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Общество». Присоединяйтесь