Искандер Кузеев, Художник-фронтовик Леонид Рабичев
Леонид
Рабичев – человек-легенда. Ветеран, прошедший всю войну
(демобилизовался в 1946м), начавший ее в 1941с курсантом училища связи в
Бирске под Уфой.
Леонид
Рабичев – художник-авангардист, начавший со знаменитой Белютинской
школы и с еще более знаменитой выставки в Манеже, разгромленной Хрущевым
в 1962 году. Мало кто помнит пожелтевшие газеты тех лет, но именно
страница «Правды» с передовицей, где советским новоязом пересказана
знаменитая фраза Хрущева («абсракцынисты – пидарасы!») сейчас доступна
каждому. Висит на центральной культового клуба художника-карикатуриста
(чкть ли не единственного после недавных собюытий в Париже) Андрея Бильжо.
После разгрома абстракционистов Рабичев со своей женой Викторией Шумилиной (она - тоже художник) долго путешествует на грузовых баржах по северным рекам, открывая зрителю красоты Русского Севера. Много занимается книжной графикой.
Юбилейный
вечер (85-летие) Леонида Рабичева в Московском литературном музее
(усадьба Остроуховых в Трубниковском переулке). 2008 год, фото автора.
Несмотря
на возраст, сохранил свежесть восприятия мира. Кстати, неслучайно
последняя его выставка проходила в галерее, занимающейся именно таким
ярким искусством, отличающимся "лица необщим выраженьем" и одновременно
несущим в себе лучшие традиции русского авангарда ( JJDavies Gallerie Елены Боьбрусовой-Дейвиз).
СЪЕХАЛА КРЫША
Я познакомился с Леонидом Рабичевым 14 лет назад в Центральном доме литераторов на вечере одесского поэта и прозаика Ольги Ильницкой
в драматические дни его жизни. Вечер продолжился в мастерской художника
в Леонтьевском переулке, в доме, который помнил и Лермонтова, и
Мартынова, но который тем не менее собирались снести («реконструировать»
- еще одно словечко, уже из постсоветского новояза) алчные застройщики
московского центра.
Через пару дней – терминальная стадия погрома: в мастерской съехала крыша.
Съехала
в буквальном смысле слова! Художник сидел со своими книгами, картинами
(благо, был солнечный летний день!), а крыши уже не было. Стены еще были
целы, а крышу снесли!
Как водится, на пожилого, не желавшего
съезжать ветерана, натравливали бандитов. Однажды, приехав на интервью, я
нес художника на носилках до кареты «скорой помощи», увозившей
контуженого ветерана в Боткинскую больницу. Лишь после второй моей
публикации в «Новых Известиях» Голембиовского (была такая газета в
«лихие» девяностые, острая, но закрытая в начале "нулевых", как говорят,
по указке Кремля после статьи Прибыловского
«Плюс путинизация всей страны») московские власти среагировали. Леонид
Рабичев получил, наконец, новую мастерскую на Таганке, у Покровской
заставы (а так называемая «реконструкция» в Леонтьевском продолжалась).
У художника началась новая жизнь.
Во-первых, он стал поэтом. Именно за последние 15 лет издал около двух десятков книг стихов. А, во-вторых, - и это самое главное - он стал писать мемуары о войне, писать правду, какой бы неприглядной она ни была.
Мемуары с начала нулевых выходили отдельными выпусками в журнале «Знамя». К 2008 году набралась отдельная книжка, вышедшая в мягкой обложке, а годом позже – в твердой. Литературный журнал «Знамя» не имеет своей сетевой версии, но его публикации регулярно перепечатываются в Журнальном зале «Русского журнала» Глеба Павловского. Так что еще до выхода отдельной книги о мемуарах Рабичева узнал весь мир. Началом послужило пространное интервью французскому еженедельнику Libération (перевод одной из статей, пояаиашихся в Libération после интервью с Рабичевым, можно найти здесь).
ЛЕТОПИСЬ ЛЕЙТЕНАНТА 31-Й АРМИИ
Окончив
училище связи, лейтенант Рабичев прибыл в распоряжение штаба Западного
Фронта, располагавшегося в Наро-Фоминске, на берегу реки Нары.
На противоположном берегу находится деревня Елагино. Историю о том, как шли бои в этой деревне, мне однажды рассказывали местные старожилы. С крутого левого берега по крестьянам била артиллерия Латышской дивизии Западного фронта. Утюжила в полном соответствии с приказом №428 от 17 ноября 1941 года, требовавшего уничтожать все населенные пункты на расстоянии до 60 км от линии фронта (официальная историография, особенно, школьная, с «образцовыми» учебниками, знакомит лишь с одной такой деревней – с деревней Петрищево).
На счастье елагинских крестьян к ним заехал барин из Ясной Поляны. Нет, не Лев Николаевич Толстой. Лев Толстой к тому времени уже давно помер на станции Остапово, а в Ясной Поляне в то время жил командир 2й танковой армии Хайнц Гудериан.
Ну, увидел такое безобразие, дальше – ненормативная лексика, не пригодная для перевода:
- Donner Wetter! – ругается прусский генерал, мечет громы-молнии в адрес латышских артиллеристов: – Scheise! Scheise und Arschloch!
Короче,
приказал генерал подогнать два грузовика и вывезти крестьян в
безопасное место. Случай – самый заурядный. Именно так предписывают
обходиться с мирным населением международные конвенции. Когда тот же Жуков стал обстреливать Киев из дальнобойных орудий с Дарницы, с левого берега Днепра, выполняя приказ Сталина
о взятии города к 7 ноября, комендант Киева начал срочную эвакуацию
жителей прибрежных районов (приказ киевского коменданта цитируется здесь).
Война
– это тяжелая работа. Грубо говоря, работа по производству трупов. Как
на такой ужасной работе оставаться человеком? А тогда, когда война уже
закончилась? Вопрос – актуальный, тем более что эпоха войн, как видим,
не кончается вовсе. Европейская цивилизация придумывала традиции
благородного рыцарства, правила рыцарских турниров, преобразовавшиеся в
конечном счете в Женевские и Гаагские конвенции. С другой стороны,
существовала и азиатская традиция, когда не только парламентёров,
послов, но и великих князей могли отравить, казнить во время переговоров
в Орде.
«Ничего
страшного, если солдат-победитель немного развлечется!» - говорил «отец
народов» по поводу оргий в Восточной Пруссии, о которых пишет Рабичев.
"Кремлёвский горец" говорил так, обрекая на мучительную смерть
крестьянок будущей Калининградской области, которых сбрасывали с
колоколен, предварительно воткнув в тело бутылку, как это случается в
"Казанском ханстве" и в 21 веке.
Фото из Восточной Пруссии 1945 года (отсюда, там же и другие, менее пригодные для печати фотографии)
Другие
трофеи тоже приветствовались и строго ранжировались: от трофейного
чемоданчика рядового бойца до генеральских контейнеров и восьми вагонов
маршала Жукова.
- А грабили вас немцы? – спрашиваю у бабушки в подмосковной Яхроме во время экспедиции, исследовавшей никому доселе неизвестное затопление севера Подмосковья, в результате которого в зимний мороз под водой вместе со всеми крестьянами, с крестьянками (какая для «отца народов» разница: русские, прусские?) оказалось 48 деревень. Писал об этом в газете «Совершенно секретно», рассказывал на «Эхе Москвы».
- Ох, грабили, сынок! Ох, грабили! – рассказывает бабушка, девочкой на месяц выехавшая в Дмитров, на другой берега канала «Москва-Волга». - Пока немцы на постое сидели, всю картошку съели, всех кур, порося! Они ж тут, как на острове жили! Но вернулись мы из Дмитрова, чудеса! Полы вымытые, дорожки вычищены, вся посуда перемыта, все ложечки, вилочки, все безделушки, даже столовое серебро – всё на месте лежит!
Леонид Рабичев непосредственно не участвовал в работе «по производству трупов». Ни разу не стрелял. Его мемуары – это слегка отстраненный взгляд со стороны. Взгляд на то, как велась эта война, какие тенденции – азиатские, европейские – преобладали в том или ином месте, в то или иное время. А его описания - называя вещи своими именами - массовых зверств советских оккупантов в Восточной Пруссии – стали тем шоком, который еще предстоит осмыслить, осознать. Наверное, его невозможно было переосмыслить на фоне эренбургского «Убей немца!», именно поэтому Рабичев приступил к мемуарам лишь 15 лет назад.
Сейчас прошло уже семьдесят лет после войны…
А Рабичев приступил к мемуарам лишь через 55 лет после еее окончания. Пишет педантично, скрупулезно, но в студии «Эха Москвы», в программе Виталия Дымарского и Владимира Рыжкова "Цена победы" рассказывает об этом скромно, без ложного пафоса. Голос звучит тихо. Его воспоминания - это тихая лейтенантская проза.
Podt Scriptum No. 1: продолженние елагинской историиДа,
кстати, история с елагинскими крестьянами имело свое продолжение через
45 лет после победы. В 1990 году канцлер Германии Гельмут Голь подписал
закон о компенсациях жертвам нацизма. Педантичные немцы скрупулезно
прописали, кто является «жертвой». Определили: те, кого во время боевых
действий вывезли хотя бы за пределы губернии. Генерал Гудериан вывез
елагинских крестьян в соседний городок, в общежитие Балабановской
спичечной фабрики, а она – не в Московской, а уже в Калужской губернии. В
«лихие девяностые», когда пенсии были куда мизернее, чем сейчас,
надбавка из Германии выглядела куда более как солидно. Девятого мая
елагинские крестьяне приходили к могиле погибшей тут медсестры
Синичкиной и пили «за здоровье друга Гельмута» (расстреливавших крестьян
латышских стрелков перезахоронили у железнодорожной платформы, которая с
тех пор так и называется – Латышская).
Памятник медсестре Тане Синицыной в деревне Елагино, воздле которого однослеьчане 9 мая пили за здоровье друга Гельмута. Фото автора.
Чтобы
рассказанная история не выглядела байкой, скажу, ее поведали не мне
одному. Я возвращался с большой компанией с архитектурного фестиваля в
Ленивце. Записана история елагинских крестьян, простите уж за
тавтологию, профессиональным историком Аллой Александровой-Павленко,
известным профессором, читающим лекции в РРГУ, ГИТИСе и в МАТИ.
Post Scriptum No. 2: лейтенантская живопись
На этой неделе с живописью лейтенанта Рабичева можно будет познакомиться на выставке в Открытом клубе Евгения Гинзбурга (Москва, Спиридоновка, 9/2). С 24 февраля там же будут представлена живопись его покойной жены Виктории Шумилиной и работы их сына, художника Федора Рабичева. В этом году Леониду Николаевичу исполяняется 92, он полон сил и творческих зхамыслов.