Писатель Алексей Иванов сравнил челябинских рабочих с колдунами, а шахтеров - с воинами

Российский писатель, сценарист, культуролог Алексей Иванов на встрече с сотрудниками Челябинского трубопрокатного завода сравнил рабочих с колдунами, а шахтеров - с воинами. Он назвал Урал территорией волшебства и чудес и рассказал, чем Челябинская область отличается от Свердловской и почему метеорит не может стать брендом региона. Мы собрали самые яркие высказывания писателя в материале ЕАН.

"Урал — это уникальная зона планеты Земля, это самая индустриализованная зона. Урал практически весь изменен индустриальным вмешательством. Человек, незнакомый с историей Урала, приезжает на берег какого-нибудь озера, и ему кажется, что он на природе, а на самом деле это озеро – бывший карьер, только затопленный, то есть это все равно индустриальное наследие. Или, например, группа туристов плывет по реке Чусовой и не понимает, что леса эти уже вторичные, потому что первичные были сведены для нужд горнозаводской промышленности, скалы частично взорваны для прохода железных караванов, русло реки спрямлено еще в XIX в., но сейчас оно уже приобрело естественные формы. Весь этот ландшафт, который турист принимает за дикий, на самом деле преобразованный индустриальный. И вот такое наследие индустриальной горнозаводской цивилизации тоже надо сохранять и осмыслять".

"Свердловская область более или менее едина. Всю ее можно обозначить одним словом – Демидовы. Если брать Пермский край, то его можно обозначить словом «Строгановы». Башкортостан, невзирая на его горнозаводское прошлое, тоже можно сконцентрировать в одном образе – Салавата [Юлаева]. Челябинская область очень сложна по устройству, точно так же, как разнообразна по ландшафту. Здесь есть горнозаводская индустрия – это старые заводы, старые прииски. Это не только производство пушек, но это, например, и золотые лихорадки, и добыча самоцветов. В то же время в Челябинской области есть очень мощный пласт земледельческой культуры, а точнее казачьей. Игнорировать казачье прошлое этого региона тоже неправильно. И в Челябинской области очень мощный задел дало советское время, гораздо более мощный, чем в Свердловской. Челябинский регион сложносоставной, и сводить его к одному символу, к одному бренду неправильно. Пусть лучше их будет несколько. Это для региона будет более справедливо и даже более выгодно".

"Нужно применять правильные гуманитарные технологии, тогда эта идентичность будет работать. Старые советские технологии продвижения региона в общественном сознании уже не работают. Если современной молодежи начинают рассказывать про «Урал – опорный край державы», «Танкоград», то для них это в одно ухо влетает, в другое вылетает. Они не понимают смысла, не понимают ценности всех этих вещей. Им нужно об этом рассказывать по-другому. В Екатеринбурге есть площадь Обороны, где установлен памятник «Седой Урал». Это образ Урала как старейшего промышленного региона страны. Это огромный старик в длинной одежде, с длинной бородой, и в руках у него меч. Понятно, к чему апеллирует этот памятник, но современные дети этой темы не знают. Она им не близка. Они не знают, что такое «Опорный край державы», не очень хорошо себе представляют, что такое Великая Отечественная война, не читали Твардовского. Это все для них чужое и далекое, но этот памятник им нравится, и они дали ему свое название. Они его называют Гэндальф. Это то, что для них понятно. По такому переносу названия видно, как нужно предъявлять Урал - как территорию волшебства, территорию чудес, потому что металлургия — это все-таки чудо. Из ничего через огонь получается что-то, из пустоты люди производят сложнейшие вещи.

Образ кузнеца восходит к образу колдуна, то есть человека, который через огонь производит нужные в хозяйстве вещи. Образ шахтера — это образ воина, то есть человека, который идет сражаться с силой тьмы и добывает какие-то трофеи. То есть шахтер восходит к воину, а рабочий - к колдуну. Через воинское и колдовское надо предъявлять современный индустриальный Урал для того, чтобы он был нужен и интересен современным людям как российским, так и не российским. Если мы начинаем предъявлять Урал именно вот в этой стратегии, то окажется все очень востребовано и страшно интересно.

Если мы предъявим старинный горный завод в виде индустриального замка, то это сразу заработает, и любой турист увидит в заводе очертания замковых стен и башен. Для него старинная заводская плотина будет как замковая стена, огонь, который в печах, - это будет огонь осады, а дым из труб будет как дым пожарищ. И для него индустриализация сразу наполнится смыслом, содержанием, глубиной, выразительностью. Ему сразу станет интересно.

Нужно применять гуманитарные технологии, основываясь на том, что интересно современному человеку. Урал для этого выгоден, потому что по своей семантике, по смыслам он действительно очень выразителен. Это и воинская мифология, и колдовская мифология. Все присутствует".

"Я не сторонник эзотерики, мне все это кажется фигней какой-то, вся эта связь с космосом, все это легкое сумасшествие. Ну если людям нравится, то пожалуйста, я не считаю, что это нужно как-то искоренять и преобразовывать. Если люди едут в Аркаим и чувствуют там вот эти странные эмоции, замечательно, пускай едут и пускай чувствуют, тем более что они везут с собой деньги, а на эти деньги существуют музей и заповедник. Так и должно быть. Аркаим являет очень редкий в России пример, где эзотериков все-таки приручают, одомашнивают. Они там приносят пользу, потому что по большому счету нигде пользу они в России не приносят. А вот в Аркаиме сумели сделать так, чтобы они приносили пользу, причем в этом тоже сказалось индустриальное мышление Урала. Человек индустриального менталитета знает, где надо подкрутить, где надо подшаманить для того, чтобы механизм начал работать.

Аркаим предъявляет изначальный глубинный смысл Урала. Дело в том, что это существовало сравнительно недолго – 50 - 70 лет, потом этот народ ушел. Все эти поселения были заброшены и забыты. То есть он не оставил в истории никакого следа до тех пор, пока его не откопали. И, разумеется, никакого влияния на историю и менталитет Урала Аркаим не оказывал. Сам по себе Аркаим свидетельствует о том, что Урал всех, кто приходит сюда, переделывает под себя. Древние арии, которые построили Аркаим, когда пришли, обнаружили, что на Урале есть запасы руды, древесины и здесь можно заниматься металлургией. Это были металлургические поселения. Аркаим существовал до тех пор, пока древние арии не вырубили леса, пока у них дрова не закончились. Когда закончились дрова, древние арии ушли. Это пример того, что на Урале, кто бы сюда ни явился – крестьянин, кочевник, животновод, он все равно становится металлургом. Просто другого пути на Урале нет. Поэтому Аркаим так важен для нас, для людей, которые понимают значение индустриализации для современного мира. Это не просто развлечение и не просто какая-то тайна истории. Это еще и код Урала, проявленный 3000 лет назад".

"В чем технологический феномен каслинского литья? Насколько я понимаю, дело все в уникальных песках озера Касли. Это тончайшие пески, в которых по технологии конца XIX века можно было отбить чугунные изделия любой, самой сложной формы. Из-за того, что такие пески существовали, и оказалось возможным это уникальное литье. Оно началось не с фигур, не со скульптур, оно началось технически – отливали решетки, архитектурные детали, а потом уже перешли к более сложному скульптурному литью. Это уникальное место, знания, которыми обладали люди на каслинском заводе.

Взлет каслинского литья пришелся на эпоху модерна. Стиль модерн подразумевал, что все становится приватным. Человек все осмыслял как нечто такое личное, уютное. Вот и каслинское литье тоже входило в понимание модерна. Огромные памятники, которые стоят на площадях, уменьшились до такого размера, что их можно поставить у себя на столе. Вот такое точное попадание технологии каслинского литья в идеологию стиля модерн и обеспечило высший взлет каслинского литья и всемирное признание этого искусства.

Когда модерн был заменен другими стилями, и каслинское литье ушло в прошлое. Но знаете, нельзя сказать, что каслинское литье – это уже пройденный этап. Это мощнейший бренд, который создает огромный символический капитал. И этот символический капитал может даже спасать предприятия. В 90-е годы шла речь о том, что завод надо закрывать, не было на него денег. Но это же Касли, нельзя было закрыть завод, на котором каслинское литье, и государство нашло деньги на то, чтобы этот завод остался на плаву".

"Челябинский метеорит — это забавно, но это просто случай, а не норма. Все эти бренды не рождаются на пустом месте, не высасываются из пальца. Огромное количество раз в недавней истории России было, когда власти задумывались о том, чтобы создать бренд, начинали вкладывать деньги, прилагать какие-то усилия для раскрутки и ничего не получалось, все улетало на ветер. Потому что бренд должен происходить из идентичности территории, то есть из ее географии, истории и менталитета тех людей, которые на ней жили в течение поколений. Если бренд привнесен извне, то сколько в него денег ни вкладывай, он все равно не приживется, не станет жизнеспособным. Челябинский метеорит прилетел, взорвался, и все. Но это не суть челябинской земли. Ваши бренды – это золотая лихорадка, Аркаим, кыштымская авария. При всем том, что это катастрофа, это все равно бренд, который может приносить деньги территории, создавать славу. Можно и другие бренды называть, которые от вашей идентичности идут. Метеорит не идет от идентичности. Он просто летел в космосе и случайно попал к вам. Вот и все".

"Сложно сказать. Я не дал ответ в своей книге. Если Урал выберет неправильный путь, он заглохнет, превратится в безликую, никому не интересную провинцию, и далеко не самую индустриально развитую. А если он все сделает правильно, то опять вернется в число двигателей мировой цивилизации. Такой шанс есть, никто его у нас не отнимает".

 «Интересует лихорадка»: Челябинская область станет местом действия очередного романа писателя Алексея Иванова 

Мария Дмитриева