Экономика в красках: живопись как индикатор роста
Цветовая палитра, которую использовали живописцы прошлых столетий, может служить индикатором экономического развития государств. Подобно тому как современные экономисты используют снимки ночной освещенности из космоса в качестве надежного индикатора активности, хорошо коррелирующего с ВВП и позволяющего восполнить пробелы данных, анализ «освещенности» исторических полотен позволяет отследить экономическую динамику прошлых веков, о которой нет статистических сведений, а реконструкции ВВП дают лишь примерную картину.
Доступность тех или иных пигментов, яркость полотен, сама цветовая гамма несут отпечаток экономических возможностей эпохи: степень развития технологий, торговых путей, уровень благосостояния, пришли к выводу экономисты из Университета имени Мартина Лютера в Халле, Швейцарской высшей технической школы в Цюрихе (ETH Zurich) и Копенгагенской школы бизнеса.
Авторы изучили более 12000 картин, созданных в 1565–1835 гг. в европейских странах, и разработали индекс на основе использованной в картинах цветовой палитры. Затем исследователи на основе этого индекса построили индикатор экономического развития за период с 1600 по 1820 г. для пяти крупнейших экономик Европы того времени – Великобритании, Франции, Германии, Италии и Голландии. Анализ подтвердил, что «свет» картин, разложенный на компоненты цвета и яркости, представляет собой вполне достоверный источник информации об экономической активности в Европе между XVII и XIX вв., коррелируя с известными историческими событиями – началом промышленной революции, Золотым веком Голландии, Французской революцией.
Свет и экономика
Анализ авторов основывается на том, что яркость и палитра картин отражают экономические реалии и возможности прошлого, а не только восприятие и стилистические приемы художников. К примеру, ультрамариновый – ярко-синий – пигмент до XVIII в. можно было получить из афганского лазурита, и стоил он дороже золота: его использование – довольно редкое – говорило о богатстве заказчика и развитии торговых путей. А последующее распространение в живописи «берлинской лазури» («прусской сини») – изобретенного в начале XVIII в. дешевого синтетического красителя – свидетельствовало о технологическом прогрессе и демократизации искусства.
Аналогично фиолетовый цвет с экономической точки зрения отражает как чрезвычайно высокую стоимость производства пигмента, так и концентрацию богатства и социальную иерархию. Исторически он тоже использовался редко, поскольку для производства небольшого количества красителя требовались десятки тысяч определенных моллюсков, обитавших только в Средиземном море. Английская королева Елизавета I в конце XVI в. даже приняла закон о роскоши, запрещавший носить шелка пурпурного цвета (в английском purple – фиолетовый в разных оттенках от красноватых до синеватых) тем, кто не принадлежит к королевской семье. Как и в случае с синим цветом, после изобретения в конце XIX в. анилинового фиолетового красителя мовеина фиолетовый цвет стал встречаться на картинах чаще.
В совокупности яркость картины (то есть интенсивность ее «света») и использованные в ней цвета (или распределение «света» картины по спектру) отражают различные аспекты экономической жизни, объясняют исследователи. В живописи более высокая яркость красок обеспечивалась благодаря улучшенным пигментам, рафинированным маслам и достижениям в области искусственного освещения, которые, в свою очередь, зависели от технологического прогресса и роста благосостояния общества.
Поскольку картины содержат информацию о материальных условиях общества того времени, когда эти картины создавались, то изменения яркости и насыщенности палитры должны коррелировать с экономической активностью – так же, как индикатор освещенности отражает состояние современной экономики. Так, активизация потребления и производства с XVII по XIX в. – перед и во время промышленной революции в Европе – проявилась, в частности, в увлечении яркими цветами, особенно в набивных тканях, которые широко распространились в начале XVII в. благодаря развитию технологий. Это увлечение отразилось в ярких тонах и богатой палитре картин, например, Яна Вермеера – от «Девушки с жемчужной сережкой» до «Географа».
«Эконометрическая призма»
Подобно тому как в оптике призма разлагает белый свет на составляющие его оттенки спектра, авторы прибегли к «эконометрической призме», чтобы выделить из цветовой палитры произведений живописи компоненты, которые отражают экономическую активность. Они ориентировались на трехкомпонентную цветовую модель HSV(созданную Элви Рэем Смитом, одним из сооснователей Pixar, в 1978 г.): тон (hue); насыщенность (saturation); яркость (value).
В своем анализе авторы «раскладывают» картины с учетом HSV-характеристик. «Яркость» измеряет, сколько света передает холст, «насыщенность» – интенсивность цветов. А «тон» описывает, к какому именно оттенку цветового спектра (красный, синий, зеленый) принадлежит цвет, что является наиболее информативной составляющей в экономической интерпретации полотен, позволяющей определить, например, мог ли художник позволить себе дорогой лазурит.
В итоговом «цветовом индексе» каждый тон получает свой вес. Например, синие и зеленые тона в большинстве стран получили положительный вес, а темно-коричневые и серые – отрицательный.
Цвет с положительным весом чаще появлялся на картинах в периоды экономического роста и реже – в периоды спада. Он ведет себя как прокси-индикатор процветания. Цвет с отрицательным весом чаще появлялся на картинах в периоды экономического спада или стагнации и реже – в периоды роста. Он служит прокси-индикатором упадка или трудных времен.
Что еще говорят картины экономистам
Исследователи из Сорбонны, университетов Бристоля и Торонто также использовали живопись как источник информации об исторической динамике социально-экономических условий, проанализировав более 630000 картин художников начиная с XV в. Авторы разработали алгоритм для «извлечения» девяти основных эмоций, передаваемых в каждой картине (гнев, страх, печаль, отвращение, благоговение, удовлетворенность, веселье, волнение, а также остаточная категория «другое»), и выяснили, что эмоциональное содержание картин коррелирует с экономическими и социальными преобразованиями. Например, изображения страха появляются чаще в неспокойные периоды жизни общества, в то время как удовлетворенность часто выражается во времена стабильности; грусть, как правило, более заметна во времена кризисов.
С экономической точки зрения «положительные» цвета (например, чистые синие, зеленые, светлые пастельные тона) говорят о:
- Технологическом прогрессе. Распространение некоторых зеленых и синих тонов в XVIII в. может отражать появление новых, более совершенных (иногда синтетических) красок, что указывает на развивающуюся химическую промышленность.
- Строгой социальной иерархии (при редком использовании) и становлении массового рынка (позже). Яркая, привлекательная палитра становилась коммерческим преимуществом в период формирования арт-рынка, когда художники все чаще работали не только на богатых заказчиков, но и на растущий средний класс.
- Сдвиге в структуре спроса и социальных ценностях. Использование светлых, чистых и сложных цветов отражает наличие ресурсов и изменение потребительских приоритетов общества. В периоды роста формируется спрос на «эстетику изобилия»: картины становятся светлее, палитра – разнообразнее, что соответствует запросу на искусство, которое демонстрирует оптимизм, контроль над природой (свет в интерьерах) и прогресс.
«Отрицательные» цвета (например, темно-коричневый, тускло-серый, грязно-зеленый) говорят о:
- Ограниченных ресурсах и использовании дешевых, местных пигментов. Земляные пигменты (охры, умбры) были дешевы и доступны практически повсеместно. Их преобладание в палитре указывает на период, когда художники или их заказчики не могли позволить себе ничего дороже.
- Экономии и «упрощении» жизни. В трудные времена сокращались не только бюджеты на искусство, но и общая эстетика становилась более аскетичной, что отражалось в более скупой и темной палитре.
- Культурных сдвигах во время кризисов. Например, после Реформации в некоторых регионах яркие цвета (особенно красный) ассоциировались с греховной роскошью католической церкви, и их намеренное избегание было связано с идеологией, которая часто шла рука об руку с экономической напряженностью.
Важно, что эти «веса» были выявлены алгоритмически, а не «назначены» исследователями: авторы проанализировали, колебания каких цветов сильнее всего синхронизируются между собой и с известными данными об исторической экономической динамике – такими, как индексы городского населения и доходов, – и насколько коррелируют с реконструированными показателями ВВП. Поэтому положительный вес синего не означает, что синий цвет «хорош» сам по себе, а означает, что его использование статистически чаще совпадало с фазами экономического подъема.
Кроме того, алгоритм уловил именно локальную, исторически обусловленную связь между цветом и контекстом, которая могла быть разной в разных странах в одну и ту же историческую эпоху.
Например, желтый цвет сначала повсеместно широко ассоциировался с золотом и богатством, но в Средние века его значение изменилось и связывалось с завистью, ложью, предательством. Однако во Франции желтый цвет сохранял позитивную коннотацию благодаря идеалу «белокурых красавиц», воспеваемых трубадурами. В Нидерландах оранжевый цвет, долго воспринимавшийся как один из оттенков желтого, часто обозначал престиж и процветание, поскольку был династическим цветом Оранского королевского дома, защитников Реформации и борцов за независимость Нидерландов от испанской короны.
Красный цвет – соответствующий краситель можно было легко получить из растений и насекомых – до начала XVI в. был самым распространенным как в искусстве, так и в одежде и ассоциировался с жизненной силой, кровью и огнем. Однако позднее он утратил эти ассоциации по нескольким причинам: растущая популярность синего цвета, отказ сторонников Реформации от показной роскоши, ассоциировавшейся с красным, и замена красного цвета белым в ритуалах католической церкви. Однако в Нидерландах красный цвет сохранял позитивные коннотации благодаря доступу к дорогостоящим пигментам (например, кошенили), которые использовали такие художники, как Ян Ван Эйк и Питер Пауль Рубенс.
Что могут рассказать картины социологам
Валентин Фигероа из MIT проанализировал 25000 европейских картин с конца X в. до Первой мировой войны для изучения культурных сдвигов раннего Нового времени. Так, «цивилизационный процесс» в Европе – усвоение более строгих норм поведения, происходившее одновременно с ростом государственной власти, – получил отражение в искусстве: на картинах с изображением трапез начал демонстрироваться все более сложный этикет. Мужские портреты стали подтверждением перехода от традиционных рыцарских к более рационально-бюрократическим представлениям о политической элите: высокопоставленных лиц чаще стали изображать не в доспехах и с оружием, а с бюрократическими символами, такими как стол, бухгалтерская книга, печать, часы или карта. Наконец, процесс секуляризации, который ускорился после Реформации, отразился в сокращающейся доле религиозной живописи.
Экономическая эволюция в живописи
Авторы изучили долгосрочные закономерности в цветовой композиции картин пяти крупнейших европейских экономик – Великобритании, колыбели промышленной революции, а также Франции, Германии, Италии и Нидерландов – и сравнили динамику «цветовых индексов» стран с исторической динамикой деловых циклов. По итогам анализа исследователи сделали три основных вывода.
1. Долгосрочная эволюция яркости и цвета в картинах точно соответствует имеющимся данным об исторической динамике экономического роста.
В Великобритании, например, «цветовой индекс» выявляет три основных периода, которые совпадают с ключевыми историческими поворотными моментами: рост сельскохозяйственной производительности и торговли в начале XVII в., институциональные преобразования после Славной революции XVII в. (утверждение конституционной монархии и вовлечение в политический процесс более широких слоев общества) и ускорение экономического роста, связанное с промышленной революцией.
Ранний период правления Стюартов (1604–1620-е гг.) характеризуется преобладанием темных и приглушенных тонов в живописи, что соответствует возобновлению финансового давления и росту напряженности между короной и парламентом. Начиная с 1620-х гг. в палитре вновь появляются более яркие цвета, отражающие возрождение международной торговли и колониальную экспансию. Интересно, что гражданская война в Англии (1642–1651 гг.) не затемнила общую палитру – наоборот, выбор цветов указывает на то, что экономическая устойчивость Лондона и расширяющиеся торговые сети компенсировали локальные последствия конфликта. Навигационные акты 1651 г., укрепившие судоходство и торговлю, совпадают с осветлением тонов палитры, но оно приостановилось с усилением нестабильности в 1680-х гг., когда произошли в том числе восстание Монмута (неудавшаяся попытка свергнуть короля Якова II) и Славная революция.
2. «Цветовые индексы» отражают межстрановые различия в экономических траекториях.
Индекс Нидерландов показывает взлет и падение экономики страны во время Золотого века (пик которого в культуре пришелся на XVII в.), индекс Франции демонстрирует циклы экономической нестабильности и восстановления до и после Французской революции, в индексах Италии и Германии прослеживается неравномерный переход от региональной фрагментации к индустриализации.
3. Изменения цветовой палитры последовательно отражают экономические изменения: более темные и приглушенные тона, такие как черный, коричневый и красный, отрицательно коррелируют с экономической активностью, тогда как синие, зеленые и светлые тона связаны с ее расширением.
Эти закономерности отражают как материальные ограничения, такие как доступность пигментов, так и устойчивые культурные ассоциации, выявленные историками цвета.
В целом результаты исследования показывают, что искусство, часто воспринимаемое как «зеркало общества», может также служить отражением изменения его материальных основ. Трансформация визуальной информации из картин в данные позволяет реконструировать такие аспекты экономической жизни, которые не могут быть зафиксированы традиционной статистикой, особенно в периоды, когда такие данные скудны или ненадежны, заключают исследователи.
Ирина Рябова
Источник - Эконс