Назначается каждый на главную роль

Грачи

Я появлялся там с грачами,

Я из Москвы, а птицы с юга,

И с их развязными речами

Вставала на ноги округа.

Они брели за тракторами,

Ныряя в борозды. Дымилась

Изнанка поля. Под парами

Другое рядом с ним томилось.

Потом птенцы из гнёзд взлетали

И землю клювами кололи,

И оперенье цвета стали

Переплавлялось в цвета смоли.

…Сентябрь кончался. Всё пустело

И неуютным становилось.

Листвы безжизненное тело

Давно сдалось ветрам на милость.

И наступает день разлуки…

Летят грачи с картавым граем.

Они мне – крылья, я им – руки

Вослед друг другу простираем.

Отца записки

Руководили мной записки.

Когда из школы приходил,

Я в холодильнике на миске

Клочок бумаги находил.

Там говорилось, что в кастрюле

И как мне что разогревать.

Года летели, словно пули,

Не собираясь убивать…

Прочтя, выбрасывал всегда я

Записки те и грел еду,

И ел, ни капли не страдая,

Что никогда их не найду…

Стою на кухне, как в пустыне,

Вскипает что-то на плите,

И превращаются в святыни

Записки те, записки те…

На могиле матери, актрисы, прожившей 37 лет

Ни конца б, ни края мечте…

Но написано

На гранитной серой плите

«Л. Фетисова».

Умереть! К тому же весной!..

Дождь, процессия…

Возраст выдался роковой

И профессия…

Понедельник. Вторник. Среда.

Четверг. Пятница.

И обратно жизнь никогда

Не попятится.

Новодевичье. Мокрый снег.

Непогодится.

И молчит средь крестов-калек

Богородица.

* * *

Вот и в памяти вдруг появилась дыра,

Ну а память не ткань, не поможет заплата.

Забывается то, что случилось вчера,

Вспоминается всё, что случилось когда-то.

Эти кадры виднее в бессонной ночи,

Слышишь запахи трав, смех, и шёпот, и крики,

Так в кино из-за спин возникают лучи

И вонзаются в белый экран, словно пики!

Кинохроника

Почему кинохронику прошлой войны,

Даже если и вижу её не впервые,

Через слёзы смотрю?.. я ведь сын тишины,

И те люди, заснятые, мне не родные.

Да и было всё это когда-то давно.

Нынче делают ярче и чётче кино.

Почему так бывает всегда, почему?

Оттого ли, что вижу Россию в дыму,

Или слёз благодарности много во мне,

Вот они и текут каждый раз в тишине.

Может быть, это всё от бессилья помочь

Тем, кто делал Победу в жару и морозы,

Тем, кто бил неприятеля, гнал его прочь

И по ком до сих пор материнские слёзы…

Так смотрю на мерцающий сизый экран,

Словно я той великой войны ветеран.

* * *

Ты не знал, что значит «лево»,

ты не знал, что значит «право»,

И тогда, в эпоху детства,

ты шагал, куда хотел.

А теперь – несмелый, право,

на тебя нашлась управа,

Сколько раз ты убеждался:

белый свет не так уж бел…

Нет локтей и мёртвой хватки,

нет локтей и мёртвой хватки.

Плохо, если ты на ринге без тяжёлых кулаков.

И создать Пегаса трудно

из игрушечной лошадки,

Чтоб она, как он, летела

над полями облаков.

Та лошадка в детстве где-то…

Та лошадка в детстве где-то…

Там, в корыте,

в личном море,

ты барахтаться был рад!

Как ни крикнешь – нет ответа…

Детство розового цвета…

И оно, как у любого, лишено координат.

Память цепкую раздвину,

память цепкую раздвину,

Тридцать лет промчались быстро,

это вам уже не треть.

Если прожил половину,

если прожил половину,

То ещё осталось много,

что-то можно и успеть.

Семена

Посланцы мартовского леса –

В окно влетают семена.

Чего в них нет, так это веса,

Но есть обязанность одна.

Они во что бы то ни стало

Должны упасть и прорасти.

И мест для этого немало,

Но есть преграды на пути.

На свете нет существ покорней,

Они влетают в пасть окна.

Несостоявшиеся корни,

Стволы, листва… Но семена,

Освободившись из-под пресса

Вчера растаявших снегов,

Летят из мартовского леса

По воле солнца и ветров.

А значит, лето вновь на старте!

И не пугают времена,

Когда в окно влетают в марте

Посланцы леса – семена!

Летайте чаще над собой

Летайте чаще над собой,

Пока душа в союзе с телом.

И жизнь тогда на свете белом

Не будет пасмурной такой.

Наверх от илистого быта,

Не глядя в стороны и вниз,

Туда, где солнца диск завис,

Где вдохновение, как приз,

Где ночью дует лунный бриз

И в детство трасса не закрыта!

Летайте чаще над собой,

Хотя, конечно, это трудно.

Не поплывёт по суше судно,

Простор покинув голубой.

* * *

Ах, эти белые вороны…

Быть ими просто и непросто:

Ни перспектив, ни обороны

И в десять лет, и в девяносто.

Они белей на сером фоне

Даже заснеженного быта,

И, как звезда на небосклоне,

Их цель конечная размыта.

Им не дано собраться в стаю:

И не хотят, и их немного.

Страницы-крылья их листая,

Ты ощущаешь близость Бога!

* * *

Так бывает – не выдержит леска,

Если рыба-судьба тяжела…

Вот и Вас, капитан Маринеско,

Потопили земные дела.

Благодарная Родина нема,

Лишь недавно сказала о Вас…

Лучше б Вы, как жюльверновский Немо,

Повстречали последний свой час.

На подлодке тринадцатый номер.

И поставила зависть капкан.

В нищете и безвестности помер

Легендарный её капитан.

Что творят, здесь не ведают сами,

Заблудилась страна во врагах.

И сперва добивают ногами.

А посмертно несут на руках.

* * *

Нехватка света и уюта,

Переизбыток темноты.

Прощай, мелькнувшая минута,

Не повторишься даже ты.

Что говорить о жизни этой –

Ей, закусившей удила,

Лететь с проверенной планетой

Быстрей, чем пуля и стрела.

Поныне никого не смыло,

Не сдуло и не унесло.

Ни фронта в космосе, ни тыла,

Лишь звёзд несметное число…

* * *

Поведал лётчик мне когда-то,

Что значит «штопор» и «пике»,

Что значит «точка невозврата»

На их военном языке.

Слов сочетание щемяще,

И точка тут, и невозврат,

И пресловутый «чёрный ящик»,

Который обгорел и смят,

И залпов грустные раскаты,

Две даты, вбитые в гранит…

И смерть, как точка невозврата

Туда, где жизнь вовсю кипит!

* * *

Распустились апрельские почки,

Птиц нестройный послышался хор!

Мир, наверно, родился в сорочке,

Раз он жив и цветёт до сих пор.

Раз он зиму доводит до лета

В миллиардный, наверное, раз.

Раз поныне выносит всё это,

Но однажды не вынесет нас!

* * *

Что поделать, но здесь не окажешься дважды,

На глазах в небесах растворилась родня.

И бушующий мир не исчезнет однажды,

Просто в нём, в этом мире, не станет меня…

Не исчезнет весна – ей вытаскивать лето,

Или ночь – ей готовить рождение дня.

Ничего не уйдёт, всё останется это,

Просто в нём, в этом мире, не станет меня…

Не исчезнут дожди или солнце июля,

Да и толпы в час пик, да и дней беготня,

Да и время, что мчится со скоростью пули,

Просто в нём, в этом мире, не станет меня…

* * *

Всё больше требует сноровки

Нас окружающая жизнь.

Попробуй нынче удержись…

Идут по жизни полукровки.

И это им порой непросто,

Они ведь отошли от ГОСТа.

Бывает, что они умней.

Сторонник чистоты кровей

Их ненавидит. Как коней

Нечистокровнейшей породы,

Готов он их со скачек снять!

Но те рождаются опять

И входят в «чистые» народы…

О людях судят по делам.

Живут мулаты и метисы.

И не нужны им биссектрисы,

Что кровь разделят пополам!

* * *

На судьбу и везенье роптать не изволь,

Появляясь на свет по закону природы.

Назначается каждый на главную роль,

А она разбивается на эпизоды.

Ненасытно-бесшумная времени моль

Проедает насквозь быстротечные годы…

Назначается каждый на главную роль,

А она разлетается на эпизоды.

Ни сюда, ни отсюда не нужен пароль,

Правда жизни ломает все шифры и коды…

Назначается каждый на главную роль,

А она разрывается на эпизоды.

Импрессионисты

Ты помнишь, как мы убегали в луга?

Когда это было? Да в самом начале.

У Клода Моне на картинах стога,

И нас они тоже тогда впечатляли.

Жара, высыхала трава на глазах,

Мы строили стог из душистого сена.

И каждый был счастлив, что сеном пропах,

И запах слабел, но слабел постепенно.

И он пропадал по приезде в Москву

В её нескончаемом шуме и гаме…

Но где бы теперь ни косили траву,

Ты чувствуешь связь со своими стогами!