Анастасия Суднева: в «Доме Бадигина» мы пытаемся продвигать разные виды искусства

Живого искусства все меньше в обыденной жизни, и все меньше людей, ощущающих потребность в нем

Современное искусство сродни тем дальним землям, которые открывали отважные первопроходцы. Со временем их названия становились известны всем, но далеко не многие стремились увидеть их воочию и мало кто мог толком объяснить, какая, собственно, в них польза.

Сегодня это, увы, касается не только современного искусства. Даже классика, казавшаяся вечной, превращается в ускользающую красоту, сродни полету бабочки, взмаху руки над клавишами фортепиано, промельку солнца на лесной тропинке в ушедшем детстве. Миром правят другие ценности. В нем царят другие звуки и иные краски. Живое уходит, уступая место созданному посредством искусственного интеллекта. 

Живого искусства все меньше с нами в обыденной жизни, и все меньше людей, ощущающих потребность в нем. Искусство практически не живет сегодня рядом с нами. Его приют — это музеи, библиотеки, арт-пространства, куда, к счастью, можно прийти и снова оказаться в мире, где время не бежит, а течет, где мысли ясны и неторопливы, а чувства обострены и открыты. 

Как живется ему там и что будет с ним дальше? Об этом наша новая рубрика «Дом, в котором…». А первый собеседник — известная пензенская пианистка Анастасия Суднева, которая год назад неожиданно для многих стала куратором Центра современного искусства «Арт-пространство «Дом Бадигина».

Новая хозяйка большого дома

— Как вы уживаетесь с неугомонным странником и искателем приключений Бадигиным? Название дома вас не смущает? 

— На первый взгляд, вещи, конечно, несопоставимые. Но Константин Сергеевич был человеком очень разносторонним, не только полярным исследователем, но и писателем. И мы в этом доме пытаемся продвигать разные виды искусства. Это не галерея, это именно пространство, которое мы стремимся заполнить всем, что относится к искусству. Музыка, театр, поэзия, кино – это все у нас есть. И, я надеюсь, в дальнейшем будет еще больше. 

— Насколько я знаю, приключенческой литературой вы в свое время увлекались. Бадигиным тоже?

— К сожалению, нет. Были другие авторы. И литература была и остается самая разная, потому что это моя вторая любовь после музыки, а может быть, и первая. Помимо того, что читаю еще иногда, я и сама пишу небольшие рассказы. В стол.

— Трудно ожидать примерного поведения от ребенка, читающего Майна Рида и Джека Лондона. И вы, я так понимаю, пай-девочкой в детстве не были?

— Не была, конечно. Наоборот, с самого детства росла человеком, который своего обязательно добивается, а если уж чего-то не хочет — хоть убей, не заставишь. 

Когда меня первый раз отдали на музыку, мне настолько это не зашло, настолько не понравилось, что, промучившись год и измучив, наверное, всех близких, включая родителей-музыкантов, я настояла на своем решении: с музыкой завязываю и никогда больше! Через два года я поостыла в этой своей детской ненависти. И мое второе пришествие в музыку получилось уже более осознанным, потому, может быть, и более удачным. Дальше уже все как-то само складывалось.

— И складывалось в успешную музыкальную карьеру. Но вдруг… Кому вообще в голову пришло блондинку, музыканта, да еще и с такой вот легкомысленной татуировкой сделать «хозяйкой большого дома»? И трудно ли было решиться на это самой?

— Когда год назад, прямо накануне Нового года, я сказала домашним, что ухожу из филармонии, папа был не в восторге. Как педагог, у которого я проучилась четыре года в музыкальном училище, он видел меня в первую очередь пианисткой, а никак не администратором: «Ты творческий человек. Уверена, что тебе это нужно и не будешь жалеть о сделанном выборе?» На что я ответила: «Пап, я этого хочу, поэтому приму к сведению все твои аргументы, но сделаю по-своему». 

На самом деле морально я была готова взять на себя эту должность. Хотя предпосылок, чтобы мне ее предложили, не было никаких. История чисто спонтанная. Аллу Вазерову, которая до меня занимала должность куратора арт-пространства, пригласили возглавить Госархив. И когда мы столкнулись с ней неподалеку от «Бадигина», в магазине, она сказала, что очень хочет найти человека, который продолжит начатое ею дело, в которое уже вложено столько сил. У меня же лет десять бродила в голове идея создания некоего арт-пространства, объединяющего музыку, литературу, живопись. 



В тот момент я подумала: наверное, сейчас судьба дает мне шанс. Испугаться, не принять его — значит потом жалеть и локти кусать. Я понимала, что свой ресурс в филармонии выработала, что могу еще какое-то время продолжать, но мне это ничего не даст. Я буду только совершенствовать свое исполнительское мастерство, а о себе лично как человеке не узнаю ничего нового. А для меня очень важно развиваться. Словом, акта самопожертвования не было. 

Что касается татуировки, для меня это тоже искусство, та же живопись. Если есть потребность и она не проходит, значит, надо ее реализовывать. Недавно «реализовала» еще одну татуировку, которая называется «Джаз». Я большая его поклонница и не могу понять, когда люди говорят: «Я не люблю джаз!». Какой джаз ты не любишь? Есть Гленн Миллер, а есть Джон Колтрейн. Абсолютно разная музыка. Надо не отрицать, а слушать и разбираться. 

— Дом Бадигина для вас уже второй дом или все-таки работа?

— Это уже первый дом, потому что здесь я провожу гораздо больше времени, чем в своей квартире. Вечерами там меня встречает кошка, которая уже все глаза проглядела: «Ты где ходишь, хозяйка?»

— А любимое место здесь есть?

— Самое смешное, что в этом Доме нет каких-то определенных мест, настолько он цельный. Да, я достаточно много времени провожу в рабочем кабинете, внизу стоит рояль — мой инструмент, с которым я постоянно соприкасаюсь. Но как места я их не выделяю. Этот Дом, он единый.
Дверь отперта. Переступи порог

— Когда принимаете решения, каким выставкам, концертам, мероприятиям в Доме быть, что в их основе: соответствие пространству, чьи-то рекомендации, личная оценка? 

— Невозможно отталкиваться только от внутренних приоритетов. В живописи, например, я склонна к современным направлениям и импрессионизму. При этом прекрасно понимаю, что есть немало современных художников, которые рисуют в классической манере. Я не поклонник фольклорного творчества, но у нас звучали и народные песни, и фолк-рок. 

В отличие от филармонии, где я занималась только своим видом творчества, здесь мне удалось вый­ти за рамки, которые определяли мою жизнь классической пианистки. Необходимо расширять свое сознание. Дом Бадигина стал для меня местом собственного роста.
Другое дело, что бывают исполнители, художники, которые не тянут пока. Я в состоянии это определить. Понимаю: это очень вторично, это дилетантство. Да, у нас арт-пространство широкого профиля, но определенные критерии профессионализма есть. Поэтому мягко, но решительно говорю: давайте подождем. 

— Почему не выставляете свои живописные работы? 

— Наверное, проблема в том, что я себя как художника никогда не воспринимала. К тому же все свои работы обычно раздариваю. Кстати, одна моя работа тут все-таки висит. 

— У Дома Бадигина появилась уже своя публика? 

— Да, у нас уже есть определенный круг слушателей и зрителей. Не могу сказать, что это молодые люди, хотя, казалось бы, современное искусство должно притягивать именно молодежь. В основном это аудитория 35 и старше.  

Как быть с молодежью, как ее привлекать — для меня вопрос пока не решенный. Я себя тоже причисляю к молодежи, но при этом понимаю, что те же 20-летние — уже другая ментальность. 



Когда приходят люди такого возраста, не говоря о школьниках, я всегда удивляюсь тому, как они воспринимают искусство. Иногда случаются чудесные группы очень отзывчивых детей. А порой требуются большие усилия, чтобы хоть немного гостей раскачать, иначе они так и пробудут здесь сторонними наблюдателями. 
Пониманию живописи надо учить так же, как пониманию любого искусства. Чтобы люди не боялись этого. 

Я, когда работала в филармонии, провела эксперимент: останавливала абсолютно незнакомых людей на Московской и спрашивала: «Как часто вы смот­рите на афишные тумбы, как часто посещаете филармонию, на какие культурные события обращаете внимание?» И многие искренно говорили, что в филармонию не ходят, поскольку боятся, что ничего не поймут. Поэтому еще одно направление, над которым я сейчас думаю, это организация лекций по искусству.

Куда плывете вы?

— Вы можете дать определение современному искусству? Я, если честно, затрудняюсь. На мой взгляд, искусство — оно или есть или нет. И если уж на самом деле есть, то современно всегда. Многих само понятие «современное искусство» пугает, поскольку ассоциируется с какими-то авангардными течениями, отвергающими общепринятые на сегодня нормы, выходящими за рамки понимания и приличий.

— Это то, что создается в наше время, и оно совершенно не привязано к какому-то определенному стилю. Если человек в нашем XXI веке находит свое самовыражение в классическом стиле, это тоже современное искусство. Хотя для меня лично это все же что-то выходящее за классические рамки, дающее новый взгляд, новую форму, которых раньше не было. Но это не должно переходить в разряд каких-то поделок, приколов, когда то, на что ты смотришь, максимум любопытно, но совершенно не трогает, не несет какой-то идеи. В таких случаях я просто не буду смотреть это второй раз, но резких критических суждений все же избегаю, потому что могу чего-то не рассмотреть, а другой человек, наоборот, откроет для себя новое.

— Откуда у вас любовь к современному искусству? Воспитывались вы на классике, и даже адрес электронной почты у вас родом из музыки 70-х годов прошлого века.

— На самом деле я люблю современную живопись больше, чем современную музыку. К сожалению, современная музыка для меня по большей части сводится к нынешней «попсе», которую я совершенно не люблю. В музыке мне как раз близко звучание 70–80-х годов прошлого века. Хотя я в силу возраста, разумеется, не могла быть ее современницей, но по своему духу она мне близка.

— При достаточно высоком уровне художественной и музыкальной культуры Пензы общая культура города все же оставляет желать лучшего. Почему это происходит, на ваш взгляд? Почему качество не переходит в количество?

— Наверное, это общая проблема. Непреложная истина: человек меньше посещает культурные центры в том месте, где живет, нежели в городах, куда приезжает в качестве гостя. Получается, что доступность играет определенную отрицательную роль. Такая вот парадоксальная ситуация. 

И, конечно, многое зависит от внутренней потребности. Соприкосновение с культурой — это тоже работа. Надо не просто читать книги, смотреть фильмы и спектакли, чтобы потом гордо написать у себя в соцсети: я прочитал столько-то книг. Прочитай ты хотя бы одну. Но осмысли ее и поделись своими соображениями. Необходима глубина. Искусство не терпит формальности. Ни в исполнении, ни в восприятии.

— Но вот и получается, что красота сама по себе никого не спасает (собственно, Достоевский этого и не утверждал). Тогда зачем это все? Музыка, живопись, литература… Суета сует и томление духа?

— Красота все-таки спасает. А у художника никогда не возникает вопроса: «Зачем?» Он просто не может этого не делать. Это его сущность, которая требует выхода. А уж что там дальше, время рассудит.

 

— Прослойка людей, нуждающихся в искусстве, заметно сужается. Пластмассовый мир если еще не победил, то побеждает. Сложное не в тренде. Искусство все больше упрощается, в лучшем случае до уровня масскульта. Что дальше?

— Мне недавно попалось выражение, что человек превращается в палец, который бездумно листает ленту интернета. Люди уходят туда по поводу и без повода, вместо того чтобы выключить все гаджеты и задуматься: а что вокруг, а что у нас самих в головах? В итоге мы можем обнаружить, что там зияющая пустота, черная дыра. И это надо заполнять, пока не поздно. 

Я одно время думала, что если ввести моду на искусство, то станет модно ходить, скажем, в картинную галерею. Но без внутренней потребности, о чем мы уже говорили, такой поход ничего не даст. Как с этим бороться, чтобы влиять на глобальные процессы, я не знаю. Пытаюсь начинать с малого. Заинтересовывать и привлекать к нам, в том числе и через соцсети, новых людей. Особенно, конечно, молодежь и школьников. Рассказывать им простым, доступным языком, что искусство – это важно, интересно и от этого можно получать удовольствие. Возможно, это как раз одна из миссий нашего Дома.

— Вокруг вас, наоборот, много хорошего искусства. Не возникает чувства диссонанса при соприкосновении с реальным миром, у которого сегодня, во всяком случае, другие приоритеты?

— На самом деле я человек очень современный. Я люблю мир, в котором живу. Я не отрицаю те же соцсети. Это живой инструмент, главное — правильно им пользоваться. Меня периодически спрашивают, почему я не уезжаю в Москву или Питер, где гораздо больше возможностей. Но я не столичный человек. Большие пространства меня поглощают. А здесь маленький уютный мирок. Я вообще люб­лю небольшие пространства. С Домом Бадигина в этом плане у меня полное совпадение. Мне нравится камерность. 

И еще я очень люблю Пензу. У нас очень красивый город, в котором много хорошего. Я всегда призываю видеть плюсы. Минусы — они и так в глаза бросаются.

Справка «ПП»

Дом Бадигина (Куйбышева, 3) — памятник истории и культуры регионального значения. Построен во 2-й половине XIX века. Принадлежал домо­владельцу Микулину. Здесь в 1910 году родился писатель Константин Сергеевич Бадигин, исследователь Арктики, Герой Советского Союза.
После пожара 2009 года дом восстановили по архивным документам и старинным фотографиям. В настоящее время здесь расположен Центр современного искусства «Арт-пространство «Дом Бадигина».