Татьяна Малкина: Золотая нить в бесовском покрове
О вчерашнем происшествии уже много написано, благо интернет позволяет реагировать быстро, айфоны фиксируют все, свидетельства поступают немедленно. Седые виски Улицкой еще тронуты зеленкой, но лицо умыто, она улыбается, говорит важные слова. Сказано уже и что шабаш у дверей Дома кино, безусловно, очередное свидетельство повышения градуса ненависти и незаметно разрешенного насилия, и что начинающееся с зеленки (торта в лицо, яйца, брошенного в незнакомого ребенка) неизбежно когда-нибудь кончается смертоубийством, и что не так страшен черт, как его малютки — и Якеменко вот-вот покажется лапушкой на фоне вскормленных падающими с его стола бюджетными крошками и вспоенных соками его умственной деятельности опарышей, которые, глядишь, вот-вот и его самого пожрут, ибо аппетит, как известно, приходит во время еды.
Написано и о том, что окончательно и бесповоротно дискредитированы пресловутая георгиевская ленточка, идея любых государственных торжеств (будь то олимпиада, чемпионат, парад, день единения, что угодно), казачья форма и пилотка, даже песня «Священная война», (к сожалению, нельзя исключить, что на очереди — хоругви, иконы и даже крест, которым все чаще трясут дурные люди, как бы от имени и по поручению). Совсем уже все ясно (если кому-то вдруг не было ясно до сих пор) про бродящих по улицам полицейских: они еще не каратели, но уже скорее полицаи, они точно понимают, кого защищать, а кого винтить, когда посмеиваться, а когда жаловаться на нанесенный им непоправимый моральный ущерб. И ошибки тут быть не может: таджика — бить, глядящего с вызовом — винтить, от шалящих своих — отворачиваться. Зеленкой в лицо — прикольно, «Мемориал», даже если понятия не имеешь, что это, — иностранный агент, иностранный агент — враг родины, за зеленку еще и поблагодарить должен, это так, чисто предупреждение.
Понятно уже, что если вдруг возмущенной общественности удастся поднять шум и раздуть скандал, то, возможно, будет подвергнут символическому штрафу и отеческому порицанию какой-нибудь функционер НОДа, рожденного от свального греха евразийцев, силовиков и государственных деятелей. Счастье, что никто из мемориальцев не кинулся бить морду швырявшим яйца в детей, потому что сидеть потом заступнику было бы от звонка до звонка, проверять это опытным путем смысла уже нет, ибо проверено (в тот же день уехал отбывать наказание очередной болотник, хороший мальчик Ваня, зеленку ни на кого не лил, но мнение имел).
Было уже и некоторое количество комментариев, условно примиряющих, указывающих на то, что люди, подобные, например, Улицкой (или мне, в данном случае), просто обладают повышенной чувствительностью и заражены бациллой печали и тревоги. Вы, мол, видите все в каком-то уж чрезмерно черном свете, выбираете какой-то особо острый и темный угол и гнусный ракурс, хорошего не замечаете, зато каждое лыко норовите вставить в строку. Разве не видно было, что горстка хулиганов, атаковавших вчера мирных граждан, были как бы не вполне нормальные люди, чтобы не сказать нездоровые?
Ну отчего же, нам было видно. Нездоровые, ряженые, с флагом на удилище, спеть не могут и чижика-пыжика. Да, их жаль, даже не знаю, кого больше — того, кто явно за копейки пришел заработать на опохмел, мотыля или саженцы анютиных глазок, того, кто еще до кучи и в сами лозунги верит, или того, кто уже рубля за три профессионально катал истерику, управляя первыми. В принципе, можно было бы пожалеть и забыть. В конце концов, санитарный процент маргиналов и безумцев нигде и никогда не снижается до нуля, такие всегда есть.
Однако не забывается, нет. И в самом деле с недавних пор неуклонно крепнет ощущение, что все нанизывается, бусинка к бусинке, сплетается ниточка к ниточке, превращаясь в большой покров, на котором, если присмотреться, шевелятся и вытягивают когтистые лапки тысячи босховских опарышей, выкрикивая речевки ненависти. Покров пока дыряв, в лапках зажаты пока что бытовые средства, бакалея. Но каждый день хоть сантиметром, да прирастает его живая плоть. И пуповина видна. От каждого малютки тянется, тонкая, но прочная, то к острой игле в Останкино, то к какому-нибудь Якунину, Володину или Колокольцеву, то, глядишь, к самой Спасской башне Московского Кремля, откуда родина наблюдает с хитрым прищуром добрых глаз.
На этот раз, кстати, с моей точки зрения, удивительно точно была выбрана цель. Эти дети… Как вам объяснить про этих детей? Дело в том, что журнал «Отечественные записки» давно уже и постоянно был информационным спонсором этого самого конкурса «Мемориала» на лучшее детское сочинение по отечественной истории. Из года в год к каждому подведению итогов мы всей редакцией читали насквозь работы, прошедшие предварительный отбор, десятки работ, сотни. Выбирали и своего победителя, публикуя потом его работу в журнале, приходили на награждение, общались с ними. Это удивительно, в первую очередь, трогательные дети, по большей части из глухой провинции, из далеких сел и деревень. Трогательные и не тронутые — не только никакой московской мажорной порчей, но зачастую и вообще никакой идеологией. Не заряженные. Просто разыскивают (чаще всего — своих родственников или земляков) людей и пишут про их истории, по-детски тщательно и точно. Меня сначала это страшно беспокоило: как же так? Проделана громадная краеведческо-разыскательная работа, произведены мощные архивные раскопки, вскрыты следы преданной забвению смерти, страшные злодеяния, нескончаемая история насилия, безразличия, тягот, лишений и унижений — и не сделано никакого вывода о преступности строя и режима, никаких обобщений и экстраполяций на сегодняшний день. «Зачем же тогда все?» — иногда тревожно вопрошала я коллег. А потом поняла, полюбила, увидела ценность этой самой нетронутости детей. Все, что они нашли, увидели и поняли сами, навсегда останется с ними. Просто история родины такова, что куда ни копни по-честному, непременно найдешь нечто такое, что никогда, ни при каких обстоятельствах не позволит тебе вступить ни в один НОД на свете. Собственно, эти дети и в самом деле представляют собою опасность и несут в себе угрозу сахарному кремлю. Они уже ничего не развидят.
Как-то одна из моих самых любимых финалисток, невероятно талантливая девочка, не раз становившаяся то призером, то победителем конкурса в разных номинациях, подросла и спросила моего совета в деле поступления на журфак МГУ. Я чуть не расплакалась, отговаривая ее. А потом ужаснулась: что же я делаю? Зачем же я в нее, такую прекрасную, не верю? Пусть она идет на журфак, ибо не журфак страшен ей, а она — условному Волину.
Думаю, эта моя любимица была в Доме кино в момент нападения. И ее теперь ни на какие глупости не разведешь. Теперь она точно заряженная. Пронзительным фальшивым пением, яйцами, зеленкой, резко пахнущей жидкостью, порванным баяном. Она — иностранный агент, здоровое чужеродное тело в разлагающейся социальной ткани, расколдованная золотая нить, вплетенная в бесовской покров.
Эти дети, в нежно отглаженных бабушками рубашечках, в маминой помаде и в туфлях старшей сестры снаряженные посмотреть Москву и атакованные там безумцами, — мое будущее.
Из них не вырастут драконьи зубы. Так и победим.