Эсэсовец, бывший в плену на Урале: «Русские — мои лучшие друзья!»
Немец вынес из плена уважение к СССР и любовь к русской девушке. Он искал ее всю жизнь…
История Герхарда Шлипхаке из Франкфурта-на-Майне уникальна: пройдя советские лагеря, он вернулся в Германию в «лаптах», но без ненависти. Наоборот: за время плена он настолько полюбил советских людей, что много раз возвращался в СССР и Россию, подолгу работая в Москве, Екатеринбурге и других городах. «Это сигнал, что я думаю о русских», — говорит Герхард.
Раньше он каждый год приезжал в Екатеринбург, в этом не смог — сказывается и возраст (ему 92), и пережитый инсульт. Мы дозвонились Герхарду в Германию. О дружбе с русским ветераном, с которым они стреляли друг в друга из танков, о Гитлере-авантюристе и о современных фашистах — в рассказах друзей Шлипхаке и в его эксклюзивном интервью для «URA.RU».
Служил радистом
Когда началась война с СССР, Герхарду Шлипхаке было 17 лет. «Он учился в престижной гимназии по типу наших классических гимназий — в ней преподавали и латынь, и древнегреческий, — вспоминает исследователь темы военнопленных Вадим Белолугов. — Начальник гимназии, естественно, был членом нацистской партии, но с приходом нацистов к власти в гимназии мало что поменялось. Более того, все попытки нацистов учинять репрессии против свободолюбивых учителей не проходили: коллектив вставал. Не давали ни увольнять, ни арестовывать коллег».
Примером этого свободомыслия может служить такая история. «23 июня 1941 года учитель истории и философии зашел в класс и сказал, что сегодня занятие будет без „Хайль, Гитлер!“, — говорит Вадим. — И все занятие рассказывал о России, Советском Союзе, ничего не говоря о войне, не давая оценок — только факты: история, традиция, люди, войны. Герхард вспоминал: „Уже тогда мы начали понимать, во что мы вляпались“».
В 1942 году по окончании гимназии Шлипхаке призвали в армии. Он увлекался радиоделом, и его направили в авиацию: в 1943—1944 годах служил радистом на борту бомбардировщика. Но в 1945 его военная биография резко поменялась. «Подразделение бомбардировщиков расформировали: они были больше не нужны, требовались только истребители — защищать небо, а он для них не подходил — высокий, и к тому же он не летчик, а радист, — поясняет Вадим. — И Герхарда как специалиста по радиоделу забрали в танковые войска: рации везде работают одинаково».
Он служил в бригаде по ремонту танков, но это была дивизия СС. В сражении под Балатоном (Венгрия) попал в плен к американцам, а те передали его русским. «Немецкую армию распустили, а всех эсэсовцев отправили в Москву, — рассказывает другой знакомый Шлипхаке, профессор уральской юридической академии Александр Смыкалин. — Ему дали 25 лет лишения свободы, и он поехал в Пермскую область, в Соликамск, в шахту. Там были очень тяжелые условия — многие в шахтах так и оставались: это были каратели, у которых руки были по локоть в крови».
Лагеря военнопленных
«Я работал на лесоповале, заготавливал лес, а потом работал бетонщиком, — вспоминает сам Герхард. — Года через 2,5 мне сказали, что я буду работать в шахте, но мой хороший русский друг, который был начальником лагеря, сказал, что меня не надо посылать в шахту. Это был мой первый хороший шаг в плену».
«Он же радиомастер, и он остался жив, как он считает, благодаря этому умению: ремонтировал приемники нашим офицерам, лагерному начальству, — рассказывает супруга Вадима Белолугова Вера Данилова, заведовавшая отделом иностранной литературы библиотеки имени Белинского и многие годы близко общавшаяся с Герхардом. — За это он даже получал вознаграждение (продуктами или деньгами) и имел свободный выход с территории лагеря». Последнее было почти невозможно для военнопленных. «Бывало, его задерживала милиция, звонили в соответствующее ведомство, а там отвечали: „А, Шлипхофкин? Отпустите!“», — смеется Вадим.
В лагере в Соликамске Герхард чуть не умер от истощения, но его спасла женщина-врач. «Она спросила: „Как фамилия“? — он ответил: Шлипхаке. И вдруг она говорит: „Я до войны училась по учебникам Шлипхаке. Ты знаешь его?“ Он отвечает: „Это мой отец“, — рассказывает Смыкалин. — Профессор Шлипхаке был известен на весь мир: он изобретатель ультразвука в медицине (удивительно, что ему не дали Нобелевскую премию!)».
«Она начала говорить со мной по-немецки и рассказала, что читала книги моего отца, — вспоминает Герхард. — Я был дистрофиком, и она мне очень помогла — кормила меня, и я шесть месяцев работал там».
«Она устроила его санитаром и, по сути, спасла: благодаря ей он не попал в шахту, — говорит профессор Смыкалин. — Потом он долго пытался ее разыскать, но так и не смог: Пермская область была закрыта для иностранцев».
После Соликамска Герхард попал в Пермь. «Я работал в лагере 3702, недалеко от станции Пермь-2», — говорит немец. По рассказам друзей, навыки радиомастера опять ему пригодились, но теперь уже на новом месте — на телефонном заводе.
«В Перми у него была девушка Татьяна, — рассказывает Вера Данилова. — В честь нее он назвал потом свою старшую дочь. В свой последний визит он признался, что, когда он уехал отсюда, пытался связаться с ней, писал ей письма, но ответы не приходили».
«Когда он рассказывал о ней, было видно, что для него это очень больная тема и с возрастом боль не утихла, скорее наоборот, — добавляет Вадим Белолугов. — Судьба этой женщины неизвестна: мало ли, как на нее могли повлиять отношения с военнопленным! Вспоминается фильм „Виза на любовь“ о печальной судьбе девушек за связи с союзниками. А тут немец!».
Возвращение в Германию
Постепенно немецких военнопленных стали отпускать домой — за исключением тех, кто был признан военным преступником (в том числе эсэсовцы). В 1955 состоялась знаменитая встреча генерального секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева и генерального канцлера ФРГ Конрада Аденауэра, на которой они договорились установить мирные отношения между странами, обменяться посольствам, а «советы» пообещали отпустить на родину всех остававшихся в плену.
«Хрущев отпустил на родину всех немцев, которым дали до 25 лет лишения свободы, — говорит профессор Смыкалин. — Указ этот до сих пор засекречен. По нему в Германию уехали в том числе те фашисты, которых расстрелять было мало. Была договоренность, что они продолжат отбывать наказание в Германии, но в Вене их встречали с музыкой и ковровыми дорожками».
Шлипхаке отпустили из плена задолго до этого — в 1949, хотя его как эсэсовца приравнивали к военным преступникам. «У меня во время плена было очень много русских друзей, один из них был начальником КГБ, — рассказывает Герхард. — Он сказал: „Ты не будешь последним, который вернется обратно“. И это была правда — через четыре с половиной года я вернулся домой».
В начале января 1950 Герхард оказался дома. «Он приехал в телогрейке, в шапке-ушанке, — рассказывает Вера Данилова. — И привез с собой целый чемодан «Беломора»: им с собой давали сигареты, одежду, и у них шел обмен друг с другом и с местными.
До него дошли сведения, что дома плохо с сигаретами, и он почти все, что у него было, выменял на «Беломор». И потом очень долго им пользовался — бывшие военнопленные ходили к нему, «стреляли» папиросы».
Вернувшись из плена, Герхард несколько дней не выходил из дома. «Он заперся у себя на чердаке и писал воспоминания, — говорит Вера Александровна. — Возможно, ему это посоветовали психологи: в Германии были программы по реабилитации вернувшихся из плена. Все вещи он сложил в сундук. Закончив писать, положил туда же рукопись и не открывал его много лет».
Снова в Россию
Однако вскоре у Шлипхаке начала проявляться ностальгия, и он вновь отправился в Советский Союз. В 60—70 годах работал в Москве, в посольстве Германии, а также в представительстве частной фирмы. Его дочери учились в обычной советской школе. В Москве он познакомился с фронтовиком — начальником таможенного поста: оказалось, тот был танкистом и тоже воевал под Балатоном. Они подружились, и Герхард постоянно ездил к нему в гости.
«В 70-х он приехал из Москвы в Лысьву и стал первым иностранцем, посетившим этот город, — говорит Вадим Белолугов. — Он говорил, что поначалу ему было неважно, чем заниматься — лишь бы работа была связана с Советским Союзом. А когда при перестройке стали создавать совместные предприятия, он стал постоянно здесь жить и работать».
«Я вышел на пенсию в 1988-м году, но еще 2,5 года работал в СССР в проекте по автоматизации железных дорог, — вспоминает сам Герхард. — Потом, лет через 8 после этого, когда моя жена умерла, мой хороший друг спросил меня, не хочу ли я снова поехать и поработать в России? Есть место в Екатеринбурге, на немецко-русском заводе. Там было два директора: один русский, второй — немец, это был я. К сожалению, через несколько месяцев завод передали французам».
В Германии Шлипхаке развернул общественную деятельность как активист движения бывших военнопленных. Все, что лежало дома на чердаке, пошло в дело: вместе с друзьями он устраивал выставки, посвященные теме плена немецких солдат в СССР.
«Его товарищ был в лагере в Елабуге, и у него был с собой маленький фотоаппарат, который он сумел сохранить (хотя это было запрещено), — рассказывает Вера Данилова. — И он в течение всего плена снимал, когда удавалось».
Эта выставка вместе с экспонатами из сундука Герхарда путешествовала по Германии (см. фотогалерею).
«В Австрии у него большая дача, и там каждый год собирались военнопленные, бывшие в плену на Урале, — рассказывает профессор Смыкалин. — Когда-то их был 31 человек — сейчас остались только Герхард и еще один товарищ».
Шлипхаке до сих пор продолжает заниматься радиоделом, которое спасло ему жизнь. «У меня много друзей-радиолюбителей, которые и сейчас работают в эфире, не только в Екатеринбурге, но и в других странах, например, на Сейшелах, на Карибах», — рассказывает немец. «Когда он приезжал в Екатеринбург, на радиофаке его всегда встречали с восторгом, — рассказывает Смыкалин. — Во Франкфурте-на-Майне его особняк виден издалека: весь в антеннах».
Современный фашизм и русские люди
До последнего времени Герхард приезжал в Екатеринбург почти каждый год: встречался с друзьями, участвовал в выставках, любил душевные компании и застолья. Темами для разговоров часто были плен и война. «Да, мы были очень сильными, поэтому в первые два года большая часть России была оккупирована, — говорит Шлипхаке о причинах проигрыша Германии в войне. — Но потом открылся второй фронт — это была одна причина. Другая: Россия — это очень большая страна, и мы в ней, можно сказать, просто потерялись»
«По этому поводу есть такой анекдот: немецкий офицер приходит домой и говорит жене: „Дорогая, я уезжаю в командировку, фюрер принял решение напасть на Советский Союз“. — Она: „А что такое Советский Союз?“ — „Сейчас покажу“ — и открывает карту. Жена посмотрела и говорит: „Скажи, дорогой, а фюрер видел эту карту?“» — рассказывает Вера Александровна.
«Это очень важный фактор, и Герхард понимает это как никто другой: он-то по нашей стране поездил, — добавляет ее супруг Вадим. — Одного Пермского края достаточно, чтобы понять это. Но территория — лишь один из факторов, и не определяющий: если бы здесь жили другие люди, эту территорию можно было бы проехать парадным маршем».
Другая тема для разговоров — фашизм. «В Германии и Австрии до сих пор идут споры: некоторые считают, что Гитлер был во всем прав», — говорит Смыкалин. Герхарда, по словам его друзей, это очень сильно задевает.
«Он уехал отсюда не озлобленным, а человеком, который очень критически отнесся к тому, что сделала его страна, — говорит Белолугов. — И вынес из плена огромное уважение к России».
«В каждом городе и в каждой стране есть фашисты, — говорит сам Герхард Шлипхаке. — Они громко говорят и кричат, но их очень мало. Конечно, о них говорят, но общество против них, и это очень хорошо».
Правда, в последние годы, по словам Шлипхаке, настрой немцев по отношению к русским стал меняться в худшую сторону. «Он говорил, его сильно удручает то, что сейчас происходит в Германии: то „кривое“ отношение к России, которое формируется, — вспоминает Вера Данилова. — Особенно в последний приезд: у него прямо звучала обида, он говорил о непонятной для него политике Германии, о конфликтах, об охлаждении отношений с Россией».
«Я забыл это слово, но это очень важно, — говорит сам Герхард. — Я вернулся совсем без … [злобы, ненависти]. Я не был против русских, наоборот, у меня был дружеский настрой. Много русских мне помогали на Урале, и никто не сказал мне ни разу, что я военнопленный. Было трудное время, надо было выживать, они мне очень помогли. Почему я с семьей вернулся в Москву, а потом еще жил в Екатеринбурге? Это сигнал, что я думаю о русских»