Апулей и все, все, все
Мне всегда казалось, что мода на литературные споры на страницах печатных изданий канула в лету даже не в прошлом, а в позапрошлом веке. Однако же мой коллега Владислав Константинов в прошлом, 43-м, номере газеты «Абакан» отозвался на мой вопль страждущего читателя (№ 41 статья «На вкус и цвет…»). Отозвался критически. Что ж, коль ввязался в дискуссию, следует держать удар. Держу.
Немного бисера
«Рад удачному и удобному для меня случаю пред судом твоим доказать беспорочность философии невеждам, ничего в ней не смыслящим, и оправдаться самому». Так более двух тысяч лет назад писал Апулей в своей «Апологии». Сегодня я вынужден обратиться к блистательному римскому гению, чтобы, подобно ему, доказать беспорочность своей философии. А философию мою явно поняли далеко не все. Я говорил о современной литературе, претендующей на многое, но остающейся зачастую жалким подобием величайших произведений человечества. Именно о соответствии и шла речь. Книга, заявленная автором как откровение, должна им быть. Чего в большинстве случаев не наблюдается.
Дело вовсе не в том, что всем писателям мира нужно в одночасье остановиться, убрать перо на полку и сжечь исписанные или отпечатанные листы. Отнюдь. Мне хочется одного — честности автора перед читателем, чтобы первый не обманывал второго, выдавая желаемое за действительное. Тем более сейчас, когда рекламные технологии позволяют оболванить тысячи человек разом, убедив их в том, что вот эта литература самая правильная, а все остальное — ерунда.
Но нет. Я не был услышан и получил в ответ ворох рассуждений на пространные темы. В частности, о жанрах и направлениях литературы. Постмодернизм, футуризм, метамодернизм… В общем, слова чудные, заморские. Я, если честно, еще со школьной скамьи не понимал, к чему ограничивать литературу какими бы то ни было рамками. Нет, я знаю, что читатели-гурманы или профессиональные критики находят в этом разделении особую прелесть, открывают, опираясь на жанровую принадлежность, новые смыслы в произведениях. Да что уж там, на уроках литературы сам занимался этим непотребством. Но, повзрослев, перестал.
Потому что бессмысленно. К какому жанру отнести, к примеру, «Мастера и Маргариту» Булгакова. Фантастика? Любовный роман? Философский трактат? А к какому направлению отнести «Бойцовский клуб» Чака Паланика? Постмодернизм? Метамодернизм? А может, чем черт не шутит, реализм? И ведь кто-то находит прелесть в том, чтобы до хрипоты спорить об этом. Более того, среди писателей сегодня господствует вот какая тенденция: еще на стадии написания они подгоняют произведение под рамки того или ино-го направления или жанра. А смысл ускользает. Просачива-ется, словно вода, через сито условностей и законов.
Между тем, литература — это искусство, которое не приемлет ни условностей, ни законов. Акт творчества, вот что важно. Не погоня за читателем, не охота за положительными отзывами критиков, не попытки куда-то зачем-то уместиться. Именно в такой свободе и рождались шедевры литературы. Хемингуэй пил ром и писал сагу о рыбаке. Марсель Пруст творил, спрятавшись от общества в обитой дубом спальне. Сартр работал в перерывах между светской жизнью… Их не интересовало мнение окружающих, они не пытались попасть в волну. Они создавали ее.
И больше ничего…
Но вернемся к началу и продолжим отвечать оппонентам. Второй момент, который меня смутил в критике — это убеждение, что современная литература не уступает в поэтичности произведениям прошлого. Бога ради, то, что я наблюдаю в большинстве произведений — это не поэтика, это словоблудие. Знаете, что в моем понимании по-эзия? Это, например, Вознесенский:
Запомни этот миг.
И молодой шиповник.
И на Твоем плече прививку от него.
Я — вечный Твой поэт и вечный Твой любовник.
И — больше ничего.
Запомни этот мир, пока Ты можешь помнить,
А через тыщу лет и более того
Ты вскрикнешь, и в Тебя царапнется шиповник…
И — больше ничего.
Это прекрасно. Это тонко, изящно, удивительно воздушно и в то же время грустно. Это не современные сетевые поэты с рифмой «брать–кусать». А если мы говорим о прозе, то, пожалуйста, кусочек из Роджера Желязны: «Но поглядите вокруг…Смерть и Свет всюду, всегда, они начинают, кончают, борются, ждут в Сновидении Безымянности, которое есть мир, слова, горящие внутри Самсары, могущие творить вещи красоты.
В то время как носители шафрановых мантий все еще размышляют о Пути Света, девушка по имени Мурга еже-дневно посещает Храм, чтобы положить перед своим тайным светом в его гробнице единственное принимаемое им поклонение — цветы».
А теперь вспомните современную прозу. Очень большая редкость сегодня найти в книге сколь-либо сносное описание природы, о поэтичном отображении эмоций, чувств, отношений я даже не говорю. Но это не значит, что все потеряно. Встречаются поистине бриллианты. Взять, к примеру, фантаста Олди: «У нас было время понять, и принять, и остановиться у двери выбора, у двери, за которой лежало будущее, побывавшее в шкуре прошлого; и только прощать у нас не было времени, потому что на нас смотрели те, кто еще не научился — прощать.
Но если когда-то живой человек дрался мертвым оружием за свою жизнь, то сегодня я, Блистающий, дрался полумертвым человеком за нашу общую жизнь. И не только нашу.
Будущее ждало, возбужденно скалясь и рыча».
Так что поэзия и правду не умерла, но современный поп-лит не имеет к этому практи-
чески никакого отношения. И именно поплит губит те зачатки свежести, что еще пробиваются через слой никому не нужных произведений. А таких сегодня большинство. Вот только нас убеждают в том, что этот литературный прах на самом деле жизнеспособен и прекрасен.
Нас убеждают в том, что поэтичность, высокий смысл можно найти в любом произведении. Мол, кушайте, что дают, и восторгайтесь. Вы знаете, я это проходил в армии. С той поры не ем сечку и перловку. И на такие жертвы больше не согласен. Кто-то считает это занудством? Что ж, его право.
Анзор САБАНОВ
Фото из открытых источников