Ренат СЕМЕНОВ: «Люди верят в искусство, если художник правдив»
С творчеством Рената Семёнова я познакомилась на его выставке «4:0», которая проходила в выставочном зале «Чылтыс» Картинной галереи имени Ф.Е. Пронских в сентябре этого года. Это был своеобразный творческий отчет художника. Работы Рената Михайловича — как отклик на окружающую действительность во всем ее многообразии, реакция на определенные явления культуры либо отсылка к ним.
При всем при том, что его картины можно найти в ведущих музеях страны и частных российских и зарубежных коллекциях, его творения буквально пропитаны созерцанием, вдумчивостью, волнением… Но все же главные черты этого человека — спокойствие и скромность.
— Расскажите о своем детстве. Какая атмосфера царила в вашей творческой семье?
— Как и во всех семьях подобного рода — вполне обыкновенная, рабочая. То есть, если не замечаешь какой-нибудь особенной атмосферы, если не спотыкаешься об нее, то все хорошо. Значит, вас любят. А нас с сестрой родители любили. Да, мой отец, Михаил Михайлович и мама, Валентина Витальевна Семеновы, были художниками, немало сделали для развития искусства Хакасии… Знаете, в нашем доме постоянно что-то творилось. В прямом смысле. Но из этого не следует, что у нас не было иного выхода — стать художниками, и точка. Просто когда имеешь таких родителей, грех не вдохновиться. А им, в свою очередь, наверное, было приятно, что дети идут по их стопам.
— Видимо, изобразительное искусство вошло в вашу жизнь очень рано…
— Да, мне карандаш в 11 месяцев в руку вложили. Так и пошло…Отчетливо помню, как открыл для себя возможности красок: мне нравилось смешивать цвета. Любил все, связанное с войной. После каждого фильма пытался повторить это на бумаге. Художник… Он ведь захватчик. Постоянно делает явления мира своими. Как бы переназывает то, у чего уже есть название.
— В Сети есть несколько интересных фактов о вас. Например, что в 14 лет вы выиграли золотую медаль конкурса на приз «Кубок планеты», и что участвовали в аукционе Sothebys с юношескими работами. Расскажите подробнее.
— Дела давно минувших дней… Конкурсы тогда частенько проводились. Ради них, собственно, мы и выписывали «Пионерскую правду»: читать там было нечего, по крайней мере для меня, а вот такие «творческие вызовы» были интересны. Здесь, конечно, заслуга мамы. Она меня, главным образом, вдохновляла. «Кубок планеты» и история с Sothebys — все из «Пионерки». Первый проводился в Китае, для него я нарисовал русскую зиму, думал — экзотика. А потом выяснилось, что зимы там не менее снежные, чем наша. Но неважно… А аукцион Sothebys организовали по результатам конкурса, приуроченного к визиту Елизаветы II в Россию. Проиллюстрировал Кэрролла, Свифта и еще что-то… Потом провели аукцион, деньги пошли на благотворительность. Но, в общем, все это не очень интересно.
— Где вы учились после школы? Каким ваше творчество стало в студенческие годы?
— После школы окончил ХГУ, факультет романо-германской филологии, и Университет печати в Москве, факультет редактирования. В школе у нас был чудесный преподаватель английского — Симон Вульфович Перкас. Многих он побудил связать свою жизнь с языком, я не исключение. А учеба в МГУПе — тоже своего рода закономерность. Мой дед, Виталий Константинович Федотов, прекрасно владел словом, два дяди пошли в журналистику, мама писала замечательные стихи. Не скажу, чтобы у нас был «культ книги», но то, что чтение — это безопасный способ телепортации, я усвоил еще в детстве…
— Раз ваша мама писала стихи, вас, наверное, это тоже коснулось…
— В свое время меня пронзил Бродский. Так же, как его в свое время «разбудил» Борис Слуцкий. То есть, прочитав Слуцкого, Иосиф Александрович понял, чем надо заниматься. В этом смысле я был очарован синтаксисом Бродского, наслоениями, через которые приходилось продираться. Когда вам пятнадцать лет, это действует примерно как «Над пропастью во ржи» двумя годами ранее. Кажется, будто вы знаете то, чего не знает никто… К сожалению, у меня не было, так скажем, личного редактора, который мог бы мне кое-что подсказать. Это ведь все делается втайне, верно? Но как бы там ни было, я успел опубликовать за свой счет четыре сборника стихотворений. О чем теперь жалею. Потому что техникой мы овладеваем быстрее, чем жизненным опытом. И потом, у всех разные скорости. Кто-то «выстреливал», как Рембо, как Борис Рыжий, а кто-то набирает силу на излете. Я тоже долго раскачиваюсь…
— Что вас может вдохновить?
— Ну, про кухню умолчу. Происходит какой-то отбор. На все ведь имеешь свой взгляд, а вот говоришь не обо всем. Тут важно одно знать: чтобы выдать что-то свое, надо поглотить массу чужого. Нужна шкала ориентиров, понимание, что хорошо, что плохо. И в живописи тоже. В любом искусстве. Начинаешь так, как будто никто до тебя этого не делал, но, вместе с тем, понимая, что ты вступил на территорию гигантов. Что уже были Бах, Пушкин, Рембрандт… Мысль о преемственности отрезвляет. Можно, конечно, совсем упасть духом, но, в конце концов, дорогу осилит идущий. Надо только видеть эту дорогу.
— В свое время вы проиллюстрировали сборник рассказов Михаила Барщевского «Автор». Расскажите, когда и как это случилось?
— Да просто работу искал. Ходил по Москве с огромной папкой формата А1, графику показывал. В издательстве «Иностранка» встретил Сергея Пархоменко, потом он возглавил «КоЛибри», где печаталась книга. На самом деле картинок должно было быть больше, но, видимо, решили удешевить.
— Давайте поговорим о ваших картинах. О писателях говорят: чтобы все персонажи получились живыми, их нужно любить и понимать. Даже злодеев. Тогда и читатели верят. Как вы работаете над картинами? И нужно ли, чтобы, глядя на них, люди вам верили?
— Люди верят, если ты правдив. Если не пытаешься их облапошить. Но, с другой стороны, не всем хватает внутренней культуры, зрительского опыта. Не можешь понять знаменитый «Черный квадрат» Малевича? Значит, еще не дорос, все впереди. А вот если ты многозначительно киваешь, разглядывая виртуозные обманки Дали или «скульптуры» Дюшана — значит, у тебя нет собственного мнения. Да, Дали как раз многим нравится. Но все же это мертвая живопись. Людей привлекает, прежде всего, доктрина. И то, что написано гладко, без сучка, без задоринки. Хотя он, конечно, большой мастер и трудяга, этого не отнимешь…
Вообще, учиться можно у любого талантливого человека. Огромное счастье, что рядом со мной были родители — два действительно больших художника. От них я усвоил отношение к делу. Нужно работать без поблажек, не снисходя и не понижая планку.
— Какое направление и стиль вы используете для создания своих полотен? Видимо, сюрреализм не жалуете?
— Да почему же… Сюрреализм берет начало в Средневековье, когда были распространены все эти бестиарии и прочее, а Средневековье близко моему сердцу. Но все зависит от задачи. Есть вещи, которые можно решить знаково, есть то, что требует реалистической подачи. Мы можем не быть сильны в чем-то, но искренность способна затмить наши недостатки…
— Ренат Михайлович, а бывали в вашей творческой жизни конкурсы, выставки или какие-нибудь другие мероприятия и награды, которые вы считаете важными, может быть, даже переломными?
— Все, что вы перечислили — это никогда не самоцель. Мы живем в таком сложном мире, что иногда только «спасибо» в карман и положишь. Это я к тому, что профессионализм, конечно, важен, но с точки зрения вечной жизни важнее, наверное, то, были ли мы добры или злы на жизненном пути. Если есть вещи, за которые нам будут благодарны, может, мы и в праве на что-то надеяться… Со времен Марка Аврелия мир повторяет: «Делай, что должно, и будь, что будет». По-моему, с этим не поспоришь.
— Вполне. Но все же… Ваши живописные работы находятся в музеях и частных собраниях России, Германии, Великобритании, США… Неужели для вас как для художника этот факт малозначим?
— Честно говоря, меня все это не очень волнует. Вспомните Ван Гога: много он выставлялся? Этот величайший подвижник так и не дождался признания. Он жил с постоянным чувством вины, но ничего не мог с собой поделать. Потому что птичку Божию убивает не холод и голод, а потеря голоса. У нее, кроме песни, ничего нет.
— Вам знакомо «творческое выгорание»? Как вы с ним справлялись?
— Творчество исчезает на фоне глубоких потрясений. Горе расставляет все по своим местам. И тогда понимаешь, что жизнь важнее слов и красок. Что это все было только приятным приложением. Что время — страшная вещь, поскольку необратимо. Но оно же, в конечном счете, и помогает…
— Как ваша семья относится к вашему творчеству? У детей проявляется интерес к живописи или к другому виду искусства?
— То, чем я занимаюсь, в семье воспринимают спокойно. У нас нет такого: «Тише, папа работает…» Обычно дым стоит коромыслом, что-то между делом успеваешь… Ребята наши от живописи далеко, они все в музыке и танце. Несмотря на все дела и заботы, свободное время стараемся проводить вместе. Ведь семья — это наш балласт, без которого впору улететь невесть куда.
— Это верно. Вот только жаль, что мы слишком часто и просто можем об этом забыть. Тогда и возникают ссоры, обиды… Ренат Михайлович, спасибо большое за беседу. Желаю вам творческого подъема и вдохновения. С нетерпением будем ждать ваши новые выставки.
Беседовала
Анастасия СПАЛЕВИЧ