Надежда на возвращение. 68

Серебряный дождь - военный госпиталь - лагерь 84/1 1

Рождество приближается. Я прикрепляю несколько самодельных стихов к стенной газете:

РОЖДЕСТВО в 1948 Без детей, без женщин, без семьи, без дяди Эмиля и тёти Эмилии, без дам, глубокоуважаемых, почтили нас к празднику, далеко от родных полей, приветливые поляны, еловый лес, мы празднуем рождество снова в городе Асбест.

То, чего не хватает нам, знает каждый:

"только" 4 000 км.

К этим многим милям сегодня мысли спешат.

Однако, мы не хотим хандрить, наше мужество не позволяет опускаться, если теперь в праздничные дни кое-что нас не радует; если в рождественской елке вместо свеч, пестрых шаров, сахарных сердец мы находим, только макеты,

Псевдо-свечи, которые не зажигаются, если, вместо серебряного дождя мы берём железные опилки, если мы вместо того, чтобы курить бразильский табак, русскую Machorka (махорку) курим, при отсутствии пирогов и жаркого к Supp ' и Kascha (супу и каше) нас приглашают, но это ничего (или почти ничего), так как мы едем скоро домой; твердо надеемся, что в этот год последнее рождество было здесь.

И к следующему - будет забыт плен!

Но нет! Я верю однако:

Не будет он когда-то забыт.

Пленники сидят, как бывало уже несколько лет 24 декабря, на своих нарах и вспоминают, как когда-то дома Святой вечер проходил. Особенно, с каким-то внутренним движением, они изображают именно этот день. Я тоже вступаю: „В ходе второй половины дня отец украшал дерево в «гостиной». Никто кроме матери, которая упорядочивала подарки и укладывала их в предназначенные места, не мог вступать в помещение. Около 18.00 ч. Ужинали на кухне. По старинному обычаю подавали картофельный салат и венскую сосиску. Наконец, точно 19 .00 ч. наступало это: отец шел в комнату, садился за пианино и играл «Ох, ты веселый». Это был звуковой сигнал для нас детей, для матери, бабушек и дедушек и тети Марты, встать перед еще закрытой дверью комнаты и подпевать громко. Затем мать открывала дверь. Мы входили. В поле зрения ярко сияющее, празднично украшенное дерево. Отец трогал клавиши и мы оглушительно пели: «О, рождественская ёлка». Песня редко была доведена до конца, так как младших братьев и сестер нельзя было больше усмирить, они давно открыли подарки и взяли их в своё владение. Родители получали удовольствие и забаву от их нетерпения. Теперь мы передавали старшим наши маленькие, в большинстве случаев самодельные сюрпризы, и таким образом мы затем вместе сидели в уютном круге, там и сям лакомясь, весело и созерцательно беседуя. Незадолго до 22.00 ч. отец начинал песню «Тихая ночь». Затем подарки убирались в сторону. Родители ставили на стол рождественский кекс.. Он был выпечен ещё двумя неделями раньше по рецепту матери в булочной Хёрна, однако, никто не решился бы дотронуться до его перед Святым вечером. Это принесло бы беду семье, по старому суеверию. Лакомство и фабулирование продолжалось, до тех пор пока отец не шел к пианино и звал нас, старших братьев и сестру к себе. У него открыты, напечатанные в книжной типографии Буркхардта, «Три новых рождественских песни» нашего дедушки Пауля из его комической оперы «Большая поездка Юргенов». И мы весело пели:

« В период рождества, о, родина моя, позволь быть мне всегда стобой ...».

Кто мог предвидеть тогда, что эта песня примет такое значение для меня позже ".

Авторский рисунок из книги. Stadler, Wolfgang. Hoffung Heimkehr