Иногда даже в официальных документах можно найти следы этого отношения к прошлому. 29 октября 1998 года Сейм принял «Декларацию о латышских легионерах во Второй Мировой войне». Этот документ остается в силе по сей день. В нем простодушно сказано: «СССР в 1940-1941 году осуществлял в Латвии геноцид. Сотни людей были застрелены без судебного приговора, десятки тысяч были депортированы в отдаленные районы СССР. Германия в это время тоже допускала военные преступления и геноцид в Латвии, но они затронули граждан Латвии в гораздо меньшей степени».
То есть не менее 70 тысяч латвийских евреев, убитых нацистами, равно как и тысячи человек других национальностей, массовые депортации на принудительные работы в Германию — мелочи, на которые не стоит обижаться.
Я попробую сформулировать особенности отечественного мировоззрения, которые объясняют причину столь мягкого отношения к нацизму.
Во-первых, иерархия ценностей, где «независимость» стоит намного выше, чем «демократия».
В 1918 году была создана демократическая республика, в 1934 произошел фашистский переворот, в результате которого любая демократия была ликвидирована. Но в традиционном представлении эти периоды равнозначны. В то время как пиршество демократии при горбачевской перестройке, которое и привело к восстановлению независимости, расценивается, как часть советской оккупации.
При таком искажении ценностей естественно, что гитлеровский режим лучше сталинского. СССР Латвию аннексировал, включил ее в свой состав. Поэтому те, кто воевали в Красной армии, по определению были против независимой Латвии. А гитлеровцы только оккупировали страну, утверждая, что все решится после окончания войны. И латышских патриотов на худой конец устраивал статус марионеточной нацистской страны, какой на тот момент получили Словакия и Хорватия — все лучше, чем Латвийская ССР. Поэтому воевать в гитлеровской армии с советскими правильно.
Во-вторых, у нас специфическое отношение к истории в целом. Для внешнего мира существует единая цивилизация, которая последовательно развивается. Но однажды в развитии случился сбой, возникло нечто вроде раковой опухоли. Ценой титанических усилий болезнь нацизма была преодолена, цивилизация излечилась и продолжает развиваться. В этой модели, разумеется, Россия представлена как часть цивилизации.
Латышское восприятие совсем другое. История — это борьба добра, которое представляет Запад, и зла, которое представляет Восток, конкретно Россия. Латвия — несомненная часть Запада и должна изо всех сил это доказывать.
В-третьих, Латвия — национальное государство. А в национальных государствах жизнь устроена так, что все говорят на одном языке и не существует политических разногласий между этническими общинами. В Латвии до войны были как минимум три общины со своими партиями и требованиями: немцы, евреи и русские. Благодаря гитлеровцам от двух первых удалось безболезненно избавиться, теперь жизнь отравляют только русские.
Более того, гитлеровская идеология — это столь близкий нам национализм. Этническое происхождение — важнейшее основание для естественных преимуществ. Правда, нацисты были чересчур радикальны, требуя распространить эти преимущества на весь мир. Правильно было бы ограничиться только своей страной. Германия должна быть немецкой, а Латвия — латышской. Но в любом случае этот нацизм ближе, чем отвратительный советский интернационализм.
Разумеется, я не смогу подкрепить эти положения конкретными цитатами. Прямо так не говорит ни один самый радикальный латышский политик. Политкорректность у нас на высоте. Но куда важнее не то, что люди говорят, а что они думают. И государственная политика прямо вытекает из образа мышления населения, которое оно делегирует своим избранникам.
Есть еще группа причин толерантности латышского общества к нацизму:
Латвия не прошла через процесс денацификации, который определил отношение к этой философии в Европе.
После войны практически во всех европейских государствах у власти оказались убежденные антифашисты. В тех, которые были оккупированы, — люди, связанные с Сопротивлением. В бывших союзниках Германии — как правило, коммунисты-подпольщики. Денацификация самой Германии стала важнейшей задачей победителей.
Ничего подобного в Латвии не произошло. Сталинский режим мало доверял довоенным коммунистам, на начальственные должности присылались ассимилированные и часто забывшие язык латыши из России. Этих людей воспринимали как чужаков, их идейное влияние было ничтожно, и они не могли привить негативного отношения к нацизму.
Латыши в годы оккупации были втянуты в преступления нацизма, вероятно, больше, чем многие народы Европы.
После войны в Риге судили руководителя СС и полиции на территории нынешней Прибалтики и Белоруссии Фридриха Еккельна. Якобы на допросе он объяснил депортации сюда евреев из Европы наличием большого числа кадров, готовых их охранять и при необходимости убивать. Даже если это и легенда, то другое объяснение такой затратной политике гитлеровцев найти трудно.
Часто говорят, что значительное число нацистских убийц в Латвии компенсируется немалым количеством спасателей, с риском для жизни прятавших евреев. Это сопоставление неудачно. Прятать потенциальную жертву нацизма было тягчайшим преступлением. Те, кто на него шел, глубоко конспирировались, об их подвиге никто из окружающих не знал. Да и после войны рискованно было в этом признаваться.
В то же время охрана, конвоирование и убийство жертв нацизма — евреев, неблагонадежных по политическим причинам лиц, военнопленных, — а также служба в полицейских батальонах, проводивших карательные операции против мирного населения Белоруссии, считалась естественной формой заработка для молодых мужчин в условиях тягот военного времени. Все эти люди были уважаемыми членами общества, частью правоохранительной системы.
Разумеется, некоторые из этих негодяев после войны получили по заслугам. Но здесь негативную роль сыграла система сталинского правосудия, когда во второй половине 40-х годов одинаковый срок получал скотник, притащивший с колхозной фермы кринку молока голодным детям, болтун, разглагольствовавший в пивной о благоденствии довоенной Латвии, и бывший полицай, расстрелявший еврейскую семью. В результате любые заключенные сталинских лагерей в народе воспринимались, как безвинные жертвы оккупантов.
Наконец, велика роль латышской диаспоры. Само по себе стремление эмигрировать из Латвии на Запад перед лицом неумолимо наступающей Красной Армии хорошо объяснимо. Но у тех, кто был замешан в гитеровских преступлениях, и стимулы бежать, и возможности для этого были намного более высокими.
В результате в эмиграции нацистские преступники оказались представлены намного шире, чем в населении страны в целом.
Поэтому в идеологии диаспоры преобладал крайний национализм, ненависть к коммунистам, евреям и русским.
А в советское время диаспора, посылавшая латвийской родне дефицитные джинсы, стала для латышей символом жизненного успеха и образцом для подражания. Отсюда ее значительное идейное влияние, несмотря на железный занавес, становившийся с годами все более дырявым.
Вот так и получается, что не внести 8 мая в перечень отмечаемых дат Латвия не могла — мы в Европе, которая гордится победой над нацизмом. Но и радоваться в этот день наши идеологи не в силах, потому что ощущают его, как День поражения.