Секреты литературы
Иван Кулин
Родился в 1995 году в деревне Кабаново Московской области. По образованию – учитель русского языка и литературы. Окончил Государственный гуманитарно-технологический университет в Орехово-Зуево. Автор сборника рассказов и эссе «Грустно-Весело».
Подарили мне недавно перьевую ручку. И естественно, в тот же миг я стал гениальным писателем. Вот только поначалу всё не мог понять, о чём писать. Пробовал и о том, и о сём – ничего не выходило. Но, надо сказать, и от бестолковой писанины толк был: так быстрее заканчивался картридж, и я проводил священный ритуал по его замене. Заключается он в следующем: отвинчиваешь аккуратно (двумя пальцами) гильзу, что сверху корпуса, пустой картридж, или, как его ещё называют, капсулу, выкидываешь в помойку, обязательно убедившись, что там, в капсуле, ничего не осталось (а то кому ж охота чернила транжирить), и вставляешь новый картридж, после чего гильзу аккуратно (теми же двумя пальцами) закручиваешь. Всё. Дальше – снова отдаёшься писательству. Кстати, в самом писательстве (я имею в виду настоящее, то есть не без перьевой ручки) главный, основной нюанс в том, что, как только пёрышко от листа отрываешь, сразу же нужно на него колпачок надевать, а то засохнет, собака, и потом расписывать придётся. Очень долго я эту привычку вырабатывал! Так что если кому-то кажется, что высокая литература – это просто, плюньте ему в рожу. Прости Господи, конечно!
Ритуалы ритуалами, но рассказ-то я ведь должен был написать. Для начала, конечно же. В планах-то у меня романы. Наконец, от каллиграфических вырисовываний своего имени и своей подписи я перешёл к делу! Вспомнил, что где-то услышал фразу такую: «Писать надо о том, что болит!» А болит у меня нога. Левая. Я же на яйцескладе работаю. На птицефабрике местной. У нас там полно всякого оборудования здоровенного, ящики тяжеленные таскаем, падают они у нас частенько. Вот там-то я и напился, а когда уже в подъезде дома своего по лестнице поднимался, ногу-то и подвернул. Об том и сел в тот же вечер писать.
«Ну, – думаю, – удивлять надо. Вот Толстой же написал рассказец от лица лошади, а я напишу от лица больной ноги». Только надо было определиться, что за лицо такое у моей ноги будет, ну то есть характер какой, портрет и прочее вот это вот всё. И решил так: определюсь с определениями. Скачал, значит, из интернета учебник по литературе. (Оказывается, наука такая есть – литературоведение.) Решил скачать тот, что для студентов-филологов высших учебных заведений. Ниже уровни меня не интересовали. Если уж взялся писать, так берись серьёзно. Я так считаю!
Начал я с того, что завёл отдельную тетрадь, чтобы выписывать перьевой ручкой все эти определения. Вернее, завёл две: черновик и чистовик – как у настоящих писателей! Посмотрел в том же интернете фотографии этих самых черновиков. Больше всего мне понравились черновики Достоевского. Пушкинские не понравились: там много рисунков. У Фёдора Михайловича они тоже, конечно, имеются, но не в таком объёме. (Я просто не художник, рисовать-то отродясь не умею, вот в чём дело.) Заметил такую вот специфику, так сказать: много там у него на листах непонятных каракулей, схем, стрелочек, зачёркиваний и прочего… в общем, я понял, что писать в черновике надо сложно! Да так, прости Господи, чтоб сам не понял потом, чтоб в край одурел от написанного! А уж Достоевский-то по-любому дурел от своих излияний! Даю голову на отсечение! А лучше – ногу! Левую! Всё болит, зараза. Почему думаю, что он дурел? Да потому что и сам я попробовал такой метод и испытал ошеломительный поток мыслей. Но потом – когда уже завёл отдельные черновик и чистовик непосредственно для рассказа. А пока – определения в черновик для определений.
Как я понял из прочитанного в учебнике, начинается всё с симбиоза формы и содержания. Форма – это как? А содержание – это что? В данном случае и во всех последующих для правильного понимания литературоведческих определений мне всё-таки пригодились пояснения из интернета. Всё-таки вузовские учебники, вынужден признать, недотягивают, самое главное упускают, зерно не дают! А порой и вовсе путают! Вот, например, характер, портрет и прочее, что я имел в виду, – это как раз не форма и не содержание, согласно оглавлению. Это «типология литературного субъекта»! Сюда входят характер, тип, персонаж, герой, прототип, портрет. А потом читаешь главу про характер и видишь: «Данное понятие относится к категории содержания произведения». И как тут, спрашивается, разобраться?! Зачем же они тогда в оглавлении эту всю типологию вообще в отдельные главы запихнули, а не в «идею» с «замыслом» и прочими?.. Убеждаюсь только в одном: литература – вещь глубокая, не понимаемая разумом, логикой; тут другие механизмы срабатывают.
Тем не менее все эти определения по поводу литературного субъекта я выписал. (Ну потому что хоть логика тут и ни при чём, а всё-таки ничего из ничего сделать невозможно! На что-то надо опираться.) Записал я определения эти, специально делая кучу ошибок, чтобы затем зачёркивать, обводить, подчёркивать, стрелочки там всякие рисовать. Так оно как-то лучше выходит. Запоминается, что ли, лучше как будто. Да и эстетика всё-таки играет роль даже в черновике, только тут она другая, нежели в чистовике, да.
Вот какая мысль меня опосля записывания и переписывания посетила: «Прототип! Вот где начало!» Почему? А потому! Художник настоящий никогда ничего не выдумывает. Это, что называется, контринтуитивное знание! Но оно верное. Ведь и я, сам того не понимая, с прототипа и начал. Вот, значит. Теперь надо было характер (с греческого – черта) ноги своей набросать. А характер, его же как определить? По поступкам, по словам. Задумался я тогда крепко, но всё же смог черты интересные ноги левой подчеркнуть. Таких я в своей памяти нашёл две, чего и достаточно было для придумывания конфликта – двигателя сюжета! Но это я уж вперёд забегаю…
Первая. Каждый раз, когда сажусь на стул аль ещё куда, всегда (вот прям всегда! Я вспомнил почти все случаи) задираю ЛЕВУЮ ногу на правую, никогда наоборот! Что из этого следует? Всё очень просто. Нога моя левая – натура властная! В императрицы она метит! (Тут, кстати, и женский род нарисовался! Раньше как-то сему значение не придавал.) А почему же, спросите, только метит, а не, к примеру, уже есть императрица? Так потому, друзья, что я же правша, а она же левая, не правая! (А тут уже, между прочим, и политические убеждения нарисовались, раньше как-то не задумывался.) Ух… Вдохновение меня тогда просто за шиворот растрясло, как шалопая какого-то!
Вторая. Сверху-то она сверху, но носки дырявиться начинают именно на ней почему-то. Отсюда и вывод: девушка она у меня небрежная, строптивая, неблагодарная! Я ей носки – она мне дырки! Это уже, конечно, к категории «портрет» ближе, но ведь, согласитесь, и характер от этой детали налицо! Так ещё и даёт мне понять, что носок продырявила, не дома, например, когда из гостей возвращаюсь, а непременно в самих этих гостях! Сижу, значит, беседы веду с друзьями, а она – хлоп! – и дырочку сделает, мол, говорит мне как будто: «Ага! На-ка! Нравится?!» И всё, с тех пор думать ни о чём не могу, ибо человек я интеллигентный по своему складу. Остаётся только головой кивать да чувствовать, как палец голый, бедолага, трётся о башмак. Так ладно, если б оно на улице где-то было, или, допустим, в гостях, но таких, где разуваться не просят, но нет же! Она рвёт тогда, когда в тапочках в квартире чужой вечер провожу. Издевается, одним словом.
Итак, характер у ноги моей левой – властный и небрежный. К портрету, помимо носка дырявого и самовлюблённого взгляда сверху, добавим полноту и волосатость, хоть это и не отличает её от правой.
По ходу описания черт и небольших мазков портрета возникла в сознании моём и некая биография героини. Выросла она в приличной семье, хоть и неполной. С детства отличалась шаловливостью и неусидчивостью, отчего семья эта неполная больше полюбила её сестру, то бишь ногу правую. Правая была спокойна и ответственна, порученную работу выполняла одна, но частенько левую брала в помощницы. Левая помогала, но в какой-то момент терпению пришёл конец, и она взбунтовалась. Ложкой дёгтя стали полнота и волосатость! Но вот почему-то полнота и волосатость левой были уродливее полноты и волосатости правой, иначе как объяснить то, что даже после ожирения в области ляжек и оволосения во всех областях неполная семья всё равно продолжала больше любить правую? В это время страшных духовных потрясений и открытия для себя суровой правды левая пытается сопротивляться: она активно изучает труды Бакунина, Кропоткина, Прудона, Штирнера и прочих ненавистников всех форм власти, становясь анархисткой, и узурпирует место правительницы, но на время, ибо обстоятельства всегда почему-то оказываются на стороне правой. Та свою сестру за проступки прощает и никогда ей не мстит. Левая же, лопая носки в гостях, гневно говорит про правую словами Чехова: «Этот человек гнетёт меня своим великодушием!»
Из биографии, как видно, и конфликт вытек, и сюжетец наметился! Конец получается такой: левая нога, осознав невозможность изменения положения, спивается; и вот однажды она напивается так сильно, что теряет сознание на лестнице, а добродушная правая несёт её домой, где у них случается очень трогательное признание в сестринской любви, после чего читателю предстаёт обновлённая левая, одухотворённая, можно сказать.
В общем, история вышла дидактической, а потому я с чувством выполненного долга написал её в десяти экземплярах и уже завтра раздам их моим добрым и почти уже пропащим ребятам с яйцесклада. И всё благодаря перьевой ручке и учебнику!
Владислав Занюков / caricatura.ru