Владимир Талашко: Кто мог представить, что с нами будут воевать наши братья-славяне?
Андрей Рушковский. Сегодня гость "Обозревателя" - Владимир Талашко, знаменитый актер, который не нуждается в представлении. Владимир Дмитриевич, я начну с риторического вопроса. Могли бы вы представить, когда снимались в 73-м году в фильме "В бой идут только старики", что спустя 40 лет будет война и Россия нападет на Украину?
Владимир Талашко. Вы знаете, я думаю, что для вас было бы интересно, чтобы я не конкретно ответил на вопрос, а вспомнил, как совсем недавно, неделю назад, я утром ехал на работу на канал "Глас". Зашел в метро и краем глаза увидел, что женщина, которая сидела где-то 6-я, 7-я, встала и предложила мне присесть. И я так грешным делом подумал: ну все, Талашко! Это все, это кранты. Пора. Як казав Кость Петрович (Степанков – прим. ред.), "стали очи закисать, став я..."
АР. Это насчет времени?
ВТ. И я так засумував, так загрустил, стою себе. Повернулся так. А потом уже на Печерске женщина выходит эта – я вижу, ее лицо озаряется – просто такой божественный какой-то ореол возле нее. Она, проходя мимо меня, сказала: как мы вами гордимся! И у меня все отлегло, думаю: ну, слава Богу, есть еще порох в пороховнице... Потом через три дня в Доме офицеров был концерт, посвященный раненым, в поддержку раненых. Собирались деньги, чтобы помочь им, чем можем, громадой всей. И когда я вышел на сцену с песней "Ніч яка місячна", я увидел 600-700 стоящих человек – зал встал. Это был не гимн, это была не какая-то революционная песня – это была песня "Ніч яка місячна, зоряна, ясная, видно, хоч голки збирай..." Зал поднялся, стоял. И я ощутил себя, не знаю, каким-нибудь революционером, который сдерживал поднятием руки зал. Я пять-шесть минут не мог усмирить зал. Люди хлопали и стояли. Я начал читать "Молитву за Україну" и понимаю, что это не дань мне, это не потому, что я такой. Наверно, потому что Быков угадал... Во-первых, я боялся выйти вначале даже в военной форме – подумал, что наверно будет у этих молодых ребят, у сегодняшних военных, у сегодняшних солдат, защитников нашей Украины, нашей Родины, будет какая-то антипатия к этой форме. Нет. Совсем наоборот. Наверно потому и существует связь времен, связь поколений – то, что долгие годы рушилось. Вот сегодняшняя беда, сегодняшняя война, с которой вы начали наш разговор, нашу встречу, наверно, началась оттого, что мы стали без рода и племени. Вот Занусси, польский режиссер, сказал, что культура – это высота наших чувств. Наши чувства стали низменные. Они не сродни песне, колыбельной. Они не сродни сказке, они не сродни нашим предкам. Мы забыли, чьи мы дети, чьи мы внуки… Я недавно был... ну, не так недавно, год назад – 29 мая прошлого года -был в Москве на программе Юли Меньшовой "Наедине со всеми". И Юля пыталась внести как бы раздор что ли, сказала: вот вы сами по себе, мы сами по себе, мы с гвоздикой, а вы с маком красным. Я сказал: Юля, во-первых, праздник остается праздником, со слезою на глазах. И слезы остаются по поводу ушедших, убиенных, погибших. А цветок наш – мак – корнями, наверно, уходит в глубину наших предков, нашей истории – Украины... Когда узнаешь, что гибнут солдаты, когда народ по крохе собирает на ватники, на "броники", мы узнаем, что представители Генерального штаба воруют... Я вспомнил анекдот. Сын приезжает к дедушке из Киева в глубокую провинцию. Ну і дід каже: сынок, как там в Киеве? Та діду, так, як і скрізь. Що, крадуть? Та так стыдно... Потому действительно мы не могли представить, я лично не мог – сколько уже живу и в скольких фильмах снялся военных, играл и командира полка, и летчика, и разведчика, и "Как закалялась сталь", и много-много было военных... Но вот действительно, кто владеет информацией, тот владеет миром, можно сказать. Так настроить человечество, так настроить нас... Я помню в детстве – я ведь с Донбасса, из Макеевки. Помню, моя бабушка – у меня их было две, и брат мой и я... У нас их было две – Вера и Серафима. Она говорила: главное, чтоб не было войны. Ведь кого мы боялись, вспомните, в детстве? Американцы, китайцы...
АР. Я попал больше на остатки немцев. Американцев все-таки не боялись. Нам рассказывали, какие они ужасные...
ВТ. Нас приучили к тому, что войны ждать от Америки, от Китая – как по моему детству. Ну, еще от пришельцев из космоса, потом. Но то, что с нами будут воевать братья-славяне... Я такого даже представить не мог. И потому, Господи, я даже думаю сегодня: сколько нужно будет положить жизней человеческих в эту бездну военной ситуации? Но как долго потом придется нашим внукам и детям перестраивать себя, что там все-таки наши братья-славяне? Это просто невозможно. Ведь столько веков, столько лет это была родная кровь. Плохо было, что мы были младшие, как-то так. Был старший брат, а мы младшие, непутевые. В конце концов, мы имеем право быть самостоятельными, иметь свои портянки, свою жену, свою хату, свой дом, свою землю... Вы знаете, когда я приехал туда, приехал я в пять лет. Шестой год мне был, когда родители переехали. А кто Донбасс восстанавливал? Западная Украина. Мы ведь знаем, какой контингент был там, в тех краях. Восстанавливали шахты после войны люди, которые хотели заработать, которые не имели хату, не имели двора своего, кола не имели, и потому они ехали туда восстанавливать. И восстанавливали. Я помню три семьи приехало. Мы жили в одной комнате – три семьи. Перегороженная стена была простыней. И до тех пор было, покуда через год-полтора родители, отец мой и мама, и бабушка, которая приехала со мной тоже, не получили финский домик на двоих – две семьи. Через стенку жили. Четыре комнаты и посредине большая стена. И там жили мы – две семьи с Западной Украины. И песни, которые мы слышали там, в Донбассе, они были наравне – и украинские, и белорусские, и русские были. Но закарпатську пісню "Ой, трембітонька, заграю, заграю, загуду" - я співав в школі, у першому класі, був навіть солістом цієї пісні. Были другие песни, и мы эти песни слышали, потому что их пели наши родители. А потом постепенно работа вымела все. Вернее, не работа... Да, они работали в шахте, тяжелая работа. Не зря говорили наши предки, наши родители: шахты – это второй фронт. Да, она убивала, но она и сплачивала. Это была единая семья. Гордая, честная, правдивая, работоспособная. Потом постепенно этих людей превратили в стадо. В стадо, потому что появились, как в народе говорят: зрелищ и хлеба. Хлеб им дали. Зрелищ дали тоже, футбольные поля большие построили – собирать толпу. Я думаю, что вся беда в том, что ушла от этих людей культура, родство с корнями своих предков. Не стало угля, не стало руды, а работа нужна была. Потому сейчас, наверно, им вместо работы, вместо обушка, кайла, лопаты, дали винтовку, дали автомат. И они сегодня убивают. Но родные люди, которые там живут, говорят: вот ваши бомбят наших. Это что ж нужно было такое сделать за семь-восемь-девять месяцев, чтобы они стали "нашими" - "ихними"?.. Вы знаете, я вспомнил, как год тому назад я, макеевчанин, был приглашен на "Макеевскую весну". Я приехал, живу в гостинице возле горисполкома. Иду на собеседование с руководством города, с мэром – переговорить по поводу праздника, мое участие оговорить. А возле входа в горисполком – палатка, а возле палатки – веселые такие ряженые люди, в кушаках, с ленточками. Приглашают в Независимую республику Донбасс. Я так, оторопевши, пройдя мимо... И они спокойно, не скрываясь, никого не боясь, как бы агитируя, вручают воззваньица и листовки. Я поднимаюсь на третий этаж к мэру города, и говорю... а там народ сидит, руководство милиции, СБУ, празднуют праздник Макеевской весны. Ребята, чего это такое? Та ладно, не обращай внимание! Это демократия – поиграются и бросят.
АР. Оказывается, не бросили.
СТ. Заигрались. А вот теперь спрашиваю, а где те, кто все это видел?.. Да, кстати, интересно еще было. Вот входит очередной генерал, и звучит такая фраза: это седьмой генерал при сегодняшнем президенте. Они не радуются, что стало на трех, на четырех больше Героев соцтруда, появился новый Стаханов. А не на чем становиться стахановыми, потому что угля нет? А если он есть, то плохой. А ведь Донбасс уверен, что он кормит всю Украину. А я ведь знаю, как макеевчанин, что Макеевка превратилась в черный город, удрученный, неухоженный, забитый. Работы нет. Люди не работают, молодежь курит, пьет, наркотики. Потому все от бескультурья, все от того, что порушена связь, порушена связь времен.
АР. Но роль России здесь, как вы считаете, она тоже, вероятно, достаточно весома? Это же не только бунт Донбасса против остальной Украины?
ВТ. Россия... Да простые люди, мы ведь знаем, что там не все единогласно проголосовали за то, что сегодня делается. И не то, что не проголосовали, а говорят, поднимают вокруг себя людей. Другое дело, что, наверно ведь, 37-й год может повториться не потому, что один человек такой – диктатор, а потому что мы равнодушно и безразлично молчим, соглашаемся. Вот это страшно… Знаете, Быков угадал – победило не оружие, победила любовь, вера, надежда. То, чего очень мало осталось там. И это не без помощи, к сожалению, не скажу старшего брата, а тех руководителей, которые усматривают в этом наживу. Кому война, а кому мать родна... Честно, я, может быть, не все знаю, но иногда становится стыдно, что у нас такие генералы. Вообще, как можно генералом стать без войны? Хотя пусть ее не будет никогда. Моя бабушка была права: чтобы не было, главное, войны. Но то, что сегодня столько генералов... Украина маленькая, мирная, песенная, любвеобильная. Даже один из президентов приглашал иностранцев посетить Украину, потому что у нас красивые женщины. Да, у нас красивые женщины. Но у нас еще и красивые люди. И Донбасс был красивый. А вот то, что случилось... Чиновники, которых волновал только карман и что-то еще другое, к сожалению, растоптали, убрали конкурентов. В полном смысле этого слова "убрали". Растоптали гордость, самосознание рабочего класса. Потому что не стало работы. А найти бы этим людям работу – конвейеры поставить, собирать машины, которые Европа поставляет сегодня к нам за большие деньги. Собирать самостоятельно. Почему-то никто из президентов и из руководителей Донбасского региона не подумал об этом. Потому я иногда даже себе, про себя и вслух, говорю, что я не из Донецка - я из Донбасса. Потому что это край удивительный, гостеприимный, добрый, хлебосольный, скромный был, трудолюбивый. А сегодня они ничего не имеют делать, кроме как добывать уголь, варить металл. Но сегодня металла нет. А если есть, то он не наш. Не народный, он чей-то... Мне недавно сказали по телефону: ваши бомбят наших. Хотелось бы сказать: может, вы поедете тогда не в те землянки, в которых вынуждены сегодня прятать моих земляков в подвалы от снарядов то ли наших, то ли ихних – не знаю... Но наверно пора их отправить туда, к нашему бывшему премьер-министру в Австрию, который живет в замке таком, что вам и не снилось...
АР. Как вы относитесь к нашему руководству, к нынешнему и к прежнему?
ВТ. Не знаю, как вы, а я не помню, чтобы кто-либо из президентов не обронил фразу... Ну, или их подчиненные, президентские чиновники. Вы помните эту золотую фразу: попередник виноват. Это "попередники" виноваты. Пожалуй, только один президент – первый – не говорил, когда развал был Советского Союза, потому что было что воровать. Все было у нас. Вот, наверно, только он и не говорил. А все остальные, наверно, и говорили, и делали это, потому что "попередники" виноваты, а они не виноваты. Но почему-то их дачи "під солом’яною стріхою" находятся где-то на западе. Ту Европу, которой они нас пугают, куда они не хотят, чтоб мы вошли – в культуру, в общность людей... Не за колбасой, я думаю, нужно туда идти – за культурой, за нравственностью, за честностью, за порядочностью. За любовью, за любовью к своей земле. "Бычок" не бросить! Ведь "лежащий полицейский" – это не возвышение в полметра, где колеса разваливаются. Это сознание, что там лежит полицейский и его надо переехать тихо. У нас же наоборот - каждый строит возле своего особняка "лежачего полицейского" - это полтора метра бетона. Культура – это, наверно, когда "бычок" не бросишь на улице. Культура – это когда уступишь место не обязательно старухе – просто человеку, который нуждается. Но для этого нужно не смотреть, а видеть, не слушать, а слышать. Этого не умеют делать... Я не могу сказать, что у нас нет хороших людей, что у нас плохой народ. У нас, к сожалению, нет хороших руководителей. Я не знаю, как вам, но мне кажется, это даже стыдно, что сегодня отдельные посты, должности в правительстве, в Кабинете министров занимают представители другой национальности. Допустим, мы знаем, работает грузинский специалист... Я не против дружбы с Грузией, я за Грузию, я за другие страны, которые нам помогать хотят, любят нас, уважают.
АР. Не только грузины, но и литовец тоже...
ВТ. К литовцам я тоже хорошо отношусь. У меня много друзей – литовских актеров, режиссеров. И Грузия для меня очень важна... Потому что там и Кикабидзе, много друзей – не буду сейчас говорить, чтобы никого не обидеть. Но когда я узнаю, что, оказывается, они не доверяют. Кому? Нам или себе? Своим кумовьям не доверяют, что они приглашают уже чиновников других государств. Это что, беспомощность?.. Хотя страна большая, правда, уже не столько, сколько было. Потому хотелось бы, чтобы наши слова, наши помыслы, наши воззвания дошли в уши Богу – он услышал и послал нам человека, который действительно "вболівав би за неньку Україну". Болел бы за дружбу с другими народами, за честное проживание на этой земле – не только нас, простых смертных, а и чиновников. Чтоб они были такими, как мы. Ездили в метро, ходили улицами Киева, не перегораживали бы дома, не возводили бы особняки по 300-400 погонных метров... Сегодня говорить о политике – это ближе самим политикам, потому что они уже жаждут не только одного канала Шустера, а много таких подобных шоу, где можно было блистать своим остроумием, костюмами, гримом. У них свои есть гримеры, у них есть свои люди, которые учат их говорить. Это хорошо... Недавно был мастер-класс – я вспомнил его – Занусси. Он говорил, что нужен закон о кино, о культуре. Да есть у нас закон о кино, о культуре! У нас есть закон о честности, о том, чтобы не воровать, не красть. Однако воруют
АР. Что же делать?
ВТ. Перестать говорить, а жить, делать. Понятно, что культура сама не выживет, если ею не заниматься. Чтобы был человек, который действительно думал и о культуре, и о шахтере, и об учителе, и о враче, и о пенсионере. Потому не знаю, наверно, нужно перестать разводить руками, обращаться к соседям, которые помогут. Нужно самим себя вытаскивать. Спасение утопающего – в руках самого утопающего.
АР. Спасибо за такие выводы. Будем как-то спасать сами себя.
ВТ. Ведь становится действительно стыдно. Народ по копейке собирает, а мы узнаем такие страшные вещи, что та же гуманитарная помощь, которая приходит из Европы, она тут же появляется на рынках. Ею торгуют, значит, торгуют жизнями, смертями торгуют. Сегодня произошло что-то с человеком. Человек не хочет быть лучше. Я вспоминаю опять же слова классика, помните? "Дурак! Какую песню испортил!" Испортили мы песню... Такой, напоследок, наверно, ответ на ваш вопрос. Павел Флоренский, когда подобное происходило в России уже тогда, в 17-23-м годах, написал книгу в защиту, когда переименовывали города, улицы, поселки, срывали памятники. Никому они не мешают, есть сегодня, что другое делать. Так вот он вывел новую бытность людей – он назвал их "безотцовщина". Мы привыкли говорить это про детей, у которых нет отца. А можно говорить и про целый народ. Наверно, представители моего славного, родного Донбасса, мои земляки сегодня – безотцовщина. Они лишились своих предков, они лишились корней... Якщо Іван Миколайчук говорив українською мовою, то він говорив там в Карпатах і говорив нею і в Київі, и в інституті. Коли ми приїхали - Кость Петрович, Брондуков, Рая Недашковська - розмовляли українською мовою. Коли сьогодні кажуть, що Путин защищает русских на Донбассе – смешно! Сьогодні у Києві не дуже часто почуєш, щоб кожна людина всі 24 години на добу розмовляла українською мовою. А хто в Харцизске, а в Горловке? Вы знаете, я часто бывал в тех краях, в Сибири – знаем, по какой причине, много украинских поселений. И там уже тех., наверно, и нет, которых вывезли в товарних вагонах, в свинарниках, вывезли их туда. Сейчас там живут уже их дети, внуки, правнуки. Вони збираються, коли ми приїздимо туди з Раєю Недашковською, вони збираються, співають з нами пісні українські. В них вишиті сорочки. Уявляєте, якщо б вони там заявили: мы хотим жить в России, но чтоб там была Украина? Было бы смешно.
АР. Абсурдно.
ВТ. Тому не захищає він ні російську мову, ні українську мову, свого молодшого брата чи сестру. Вони, нажаль, вбивають Україну, вбивають пісню, вбивають мистецтво, вбивають людей, вбивають край. Це дуже прикро і дуже жаль, що це діється, мабуть, не без якоїсь допомоги і наших людей, які не вбачають в цьому зле, погане. Тому так дивно стає, коли людина робить зле, а потім дізнаєшся, що вона робить гуманітарну помощь, щось вкладывает туда.. Вкраде спочатку. Вкрала багато, а потім допомагає. Може, хай віддасть ці гроші людям?
АР. Печальную картину вы в данном случае нарисовали.
ВТ. А чого печальну? Нічого печального тут нема. Це правда, це дійсність. А як допомогти, як зробити, щоб стало інакше? То мабуть, все-такі вирішувати народу.
АР. Будем надеяться, что народ все-таки сможет что-то решить. Нет?
ВТ. Ні, народ вирішує, але, бачите, ми кожного разу наступаємо, воно б’є нас по голові, ми знову наступаємо і знову віримо. Леся Українка сказала: "Без надії сподіваюсь". Василь Симоненко теж казав: "Я проллюся крапелькою крові на твоє священне знамено"… Знаєте, на четвертому курсі, коли вже на дипломну виставу виходили, у нас був дипломний іспит з майстерності слова, само мови. Тоді був Симоненко заборонений, особливо його перша збірка "Тиша і грім". Я знайшов його тоді ще ненадруковану поезію, і там були такі рядки: "Хай мовчать Америки й Росії, поки я з тобою говорю…" В книжці там були многоточія, многоточія… А ці рядочки я взяв у когось з студентів університету. І я казав: ні, ні, я пам’ятаю, я прочитаю так, як треба. І на іспиті я зайшовся і прочитав… Сидів ректор, проректор, декан, Івченко Віктор Іларіонович, завкафедрою. І я на сцені прочитав: "Хай мовчать Америки й Росії, поки я з тобою говорю!" Звичайно це був шкандал великий. Мене майже хотіли вигнати з інституту. Але все-таки потім Кость Петрович, Мащенко Микола Павлович зробили, що я лишився в інституті. Але ці рядочки для мене стали, мабуть, головним в житті. Як потім і зустріч з Биковим, і зі своїм героєм Сергієм Скворцовим, який загинув, але сказав такі слова: "Будем жить!" Будемо жити, тому що треба жити. Треба вижити і жити. Я думаю, що Україна буде жити, тому що я знаю багато молоді, багато поважних і старих людей, і розумних людей. І думаю, що і теперішній президент, і влада, яка є, і люди, які докладають всі зусилля для того, щоб вона була – Україна… І ми не проливалися крапелькою крові на її священне знамено, а ми підняли це знамено і несли його високо, гідно… І щоб нашим дітям було де жити, де працювати, де вчитися, любити свою землю і братів наших менших… Как сказал Есенин, и братьев наших меньших никогда не бил по голове… Передать бы эти слова нашим политикам и политикам наших соседей. Що нам потрібна, мабуть, єдність, гідність. А зброя? Зброя, мабуть – любов. Тому що ця війна… І до цього були війни, і війна між небом і землею давно вже точиться. Зло, гріх, він бореться, а добро і любов перемагає. Тому я хотів би побажати, щоб ми вірили в нашу любов і в нашу силу, і в нашу перемогу.
АР. Спасибо, Владимир Дмитриевич!
ВТ. За шо?
АР. Будем жить, так же?
ВТ. От винта! Что остается – только жить.
АР. И мне остается поблагодарить кафе "Калина" за то, что оно нас приютило в это вечер и дало поговорить о серьезных вещах.
ВТ. Дай Боже, щоб так було.