Что происходит в Дагестане?
На самом деле речь идет не только, и даже не столько о борьбе с коррупцией в самой коррумпированной республике России, как об этом пишут сегодня все отечественные медиа. Нет, коррупцию, конечно, тоже поджимают, делая это в высшей степени неделикатно, но сама по себе антикоррупционная часть является, как мне представляется второстепенной задачей в рамках куда более масштабной "зачистки". В Дагестане идет слом архаичной системы власти, сложившейся там после распада СССР. Фактически республику жестко, за шиворот, втаскивают в 21-й век из века 19-го, в котором она безнадежно увязла в постсоветские времена.
В советский период структура управления на Кавказе тоже учитывала этнический элемент, однако одновременно действовал механизм удержания ситуации от полного провала в родоплеменную архаику. Первый секретарь республиканского комитета партии мог быть местным, однако второй для противовеса обязательно являлся русским — иногда бывало наоборот.
Официальный партийный язык, использовавшийся партийными бонзами и чиновниками, не имел даже лексики для именования параллельных, клановых и отношений и обязательств, хотя они, конечно, существовали и плотно подпирали всей своей махиной тонкий снизу и по бокам остов советской управленческой страты. Тем не менее, растворить в себе полностью управленческий аппарат кровнородственная система вещей была не в состоянии. Партийное око недреманно следило за тем, чтобы, хотя бы с виду, национальные элиты выглядели как государственнические.
Но когда компартия и ее институции канули в прошлое, этические и клановые начала заявили о своих претензиях на власть. Процессы эти шли перманентно на всем постсоветском пространстве, но именно на Северном Кавказе архаизация оказалась наиболее глубокой. Национальные движения стали диктовать политическую повестку, в которой главными пунктами значились: возрождение национальной культуры и возврат к традиционным формам общественной жизни. Из этого явления и выросла так называемая суверенизация, которая нашла предельное свое выражение в чеченских событиях начала 90-х годов прошлого столетия.
С Чечней пришлось разбираться посредством военной силы, а с другими национальными окраинами Кремлю удалось договориться. В обмен на лояльность — весьма условную, кстати говоря — местные кланы получали право управлять, разворовывать средства из федерального бюджета и почти бесконтрольно распоряжаться имевшимися в наличии ресурсами — в первую очередь, землей. Надо ли говорить, что такая структура власти легла тяжелейшим бременем на рядовых граждан, поскольку вместо государства республики получили уродливую конфигурацию власти, позволявшую единицам, присвоившим себе право выступать в роли представителей этнических сообществ, обирать в теснейшей смычке с криминалитетом задавленную и бесправную массу обычных жителей.
Этот полуфеодальный строй, кстати говоря, никакого отношения не имеющий к уходящим в глубь веков обычаям северокавказских народов и адату, и сегодня в значительной степени удерживает свои позиции в регионе, но в наиболее отвратительных и масштабных формах клановая общественная структура отлилась именно в Дагестане, поскольку здесь власть досталась не одной этнической группе, а целому конгломерату. Сохранение межэтнического баланса, осуществлявшегося за счет распределения властных позиций между представителями разных национальностей, складывалось непросто и со стороны казалось, что в эти дебри лучше не лезть, поскольку стоит нарушить связанность элементов и вся конструкция завалится с непредсказуемыми последствиями.
То, что происходит сейчас, можно назвать национализацией этнических сообществ Дагестана. Конечно, лезгины, аварцы, даргинцы, все дагестанские народности, которых этнографы насчитывают около 40, остаются сами собой, их этническая самоидентификация не меняется. Но этот фактор переводится в ранг сугубо культурных. Этносы теряют право на власть и администрирование, власть становится наднациональной или, если хотите, русской, если под русским понимать объединяющее начало в многонациональной стране.
Коррупция — явление, конечно, малоприятное, но в списке приоритетных задач борьба с нею не является первоочередной. Самое главное — это возвращение людям гражданского самосознания, понимания того, что они — дети России, а не бесправная человеческая масса, с которой клановые начальники могут произвольно обращаться, как хотят — обворовывать, брать взятки буквально на каждом шагу, фальсифицировать уголовные дела, устранять в том случае, если какой-то гражданин становится помехой на пути реализации интересов клана и смыкающегося с ним криминального сообщества.
И Дагестан — это первый, хотя и очень амбициозный, если иметь в виду масштабы, шаг по выводу северокавказского региона из тьмы клановой архаики. И мне кажется, что на сей раз все получится. Убеждают меня в этом даже не аресты руководителей и министров, а то, с какой формулировкой Владимир Васильев в декабре прошлого года уволил министра образования Шахобаса Шахова. С такой бестактностью, нарушением всех неформальных правил Дагестан еще не сталкивался. Министр был уволен с записью в трудовой книжке "за безобразную работу". Вот эта смешная и яркая деталь — лучшее свидетельство того, что обратной дороги не будет.