В интервью передаче Persona grata на ютуб-канале «Нестеренко центр» актриса Московского академического театра имени Владимира Маяковского Светлана Немоляева, которой в апреле исполнилось 86 лет, поделилась своими детскими воспоминаниями о начале и окончании Великой Отечественной войны. «Начала (войны) совсем не помню, я была совсем маленькая. Помню только разговоры… И падали всё время какие-то фугасные бомбы, вот это я помню. Мама с папой должны были дежурить, у них было дежурство по подъезду. Они должны были поднять и с крыши сбросить эту упавшую бомбу, чтобы не было пожара. …И вот их ветром просто сдувало, бежали – и снимали всё это (с крыши). Такие тогда были условия. Этих бомб почему-то никто не боялся. То ли они не разрывались, не знаю, но они могли устроить пожар. Это то, что я помню про начало войны. Потом была эвакуация в Алма-Ату. В Алма-Ате был «Мосфильм» и там были великие режиссёры, великое искусство во время войны. Если я не ошибаюсь, по-моему, Эйзенштейн снимал своего «Ивана Грозного» в Алма-Ате. Во время воны Райзман снимал свою «Машеньку», с Караваевой, совершенно изумительной артисткой. И я видела всех этих людей, вот это я уже помню, когда мы были в Алма-Ате в эвакуации. Мама моя шила очень хорошо, но очень своеобразно. Она могла выкроить всё и сделать всё изумительно, но могла при этом оставить и булавки, и нитки лишние, это всё её уже не интересовало. И вот у неё шила Марина Алексеевна Ладынина (народная артистка СССР, лауреат пяти Сталинских премий, - прим. «НИ»). Она приходила к нам домой. В нашу избушку в казахском дворе, у какого-то казаха. И вот она к нам приходила, мама её обмеривала, что-то ей шила. И она (Ладынина) всегда приносила нам с братом Колей такой яркий сахар. Тогда не было сладостей и, вообще, мы голодали, конечно, и это запомнилось на всю жизнь: сахар – ярко-зелёный, жёлтый, розовый, окрашенный сахар, вот это было наше лакомство. А маме она всегда приносила буханку хлеба. И, конечно, я очень хорошо помню конец войны. У нас дом был на Плющихе, с большим балконом. Это был дом первых шагов конструктивизма. Такие дома и на Плющихе, и на Усачёвке строились в 1930-ые годы. Нельзя сказать, что (в духе) Корбюзье, но конструктивизмом назвать можно. Они были дико удобно расположены внутри и у них были роскошные балконы на три окна. И вот, я помню, вышла на это балкон: все были на улице, мы жили на четвёртом этаже, все были на улице, весь наш переулочек, наш двор были полны народу, все кричали. И военных, тех, кто был в военной форме – их подкидывали наверх. Вот этого не забыть, конечно. Вот это счастье стоит у меня перед глазами. И ещё стоит перед глазами вот такая чёрная штука, радио, мы с дедушкой слушали голос Левитана. Я его помню. В 1944 году я уже пошла в школу, ещё война шла, а я уже пошла в первый класс. «Наши войска освободили Венгрию. Город Будапешт!». Вот это всё мы слушали с дедушкой вместе и этого не забыть никогда. Это осталось на всю жизнь, хотя я была ребёнком и мало чего я понимала. И хотя у нас не было игрушек, как мы потом говорили, чтобы кого-то разжалобить, радости жизни всё равно к нам врывались». Целиком интервью со Светланой Немоляевой можно послушать здесь.
