Ким Смирнов: Первый урок
В следующем году будет 100 лет со дня его рождения. А много-много лет назад, в далеком уже 1948 году, он провел в нашем классе один из самых первых в своей жизни школьных уроков. Впрочем, возможно, это и был самый первый его урок.
31 декабря 1948 г. Пятница. Черновцы
Много случилось в прошедшем году и тяжелого, и радостного. Но почему-то особенно запомнился первый урок Абрама Яковлевича Кипермана — это наш историк. Он говорил о Шлимане, Гомере и Котляревском. О том, что историю делают не одни герои, а простые люди прежде всего, и для них она часто оборачивается трагической стороной. И еще о том, что прошлое может показаться пропастью, но через эту пропасть можно проложить мосты в наше сегодня. Чем мы и займемся на уроках истории. Чем мы и занялись. С большим интересом, между прочим.
Мы любознательны, как дети:
Легенд оспаривая суть,
Остановить бы ход столетий
И прямо в бездну заглянуть.
А он нас учит видеть в Трое
Трагедию людей простых
И через эту бездну строить
Высокогорные мосты.
1 сентября 2020 г. Вторник
Тот первый урок истории (хотя до этого историю мы учили и в четвертом классе) оказался уроком на всю жизнь. Абрам Яковлевич словно бы рассуждал наедине с собой. Задавал сам себе вопросы. И приглашал нас вместе искать ответы. Вот посмотрите. Древняя история, на первый взгляд, — сплошное собрание легенд и мифов о богах и героях. Это и понятно. Иначе и не могло быть во времена, когда древние греки думали, что их жизнью распоряжаются боги и богини, живущие на горе Олимп, а древние славяне то же самое полагали насчет своего божественного семейства во главе с Перуном. Так может, и вообще невозможно узнать, как все было на самом деле за сотни и тысячи лет до нашей с вами жизни? И была ли вообще Троянская война? Была ли Троя? Может, Трои и не было? И все это выдумки гениального слепца Гомера?
Задача казалась неразрешимой, и многие люди просто не забивали себе ею головы. Но нашелся человек (Шлиман), пожелавший жизнь положить на решение этой задачи. И он нашел Трою! Такие великие открытия бывают не только в истории и археологии. В других науках тоже. Но делаются они, как правило, людьми, готовыми жизнь положить на поиски ответа. Притом при условии, что ответа может и не быть.
История — наука, решающая непростую задачу: узнать, как все было на самом деле до нас, отделить правду от мифов. Не решив ее, нам трудно будет понять, как же жить нам самим и тем людям, которые будут после нас.
Любое великое историческое событие несет в себе равно и жизнеутверждение, и трагедию. Для греков падение Трои — победа. А для троянцев? Неоднозначен взгляд на историю еще и потому, что разные люди в разные времена вглядываются в прошлое разными глазами. Гомер возвысил своих героев до уровня богов или, во всяком случае, богочеловеков. А великий украинский писатель Иван Котляревский в своей «Энеиде» опустил их до обыкновенных людей, не пощадив при этом и самих богов. У него, например, «зла Юнона, суча дочка, розкудкудахкалась, як квочка». И, может быть, он ближе к истине, чем Гомер. Хотя мы с вами должны сделать поправку: у Гомера — героический эпос, а у Котляревского — сатира, с мостами, перекинутыми в современную писателю жизнь. Но только ли литературе дано это право — строить мосты через пропасти времени в сегодняшний день? У истории тоже есть такое право.
Он говорил с нами, пятиклассниками, словно с совершенно взрослыми людьми. Мы слушали его, разинув рты. Никто с нами так не говорил на других уроках.
Ну а потом было еще несколько лет с его уроками.
На войне он потерял глаз. И, естественно, поначалу получил в школе прозвище Циклоп. Но год за годом оно употреблялось все реже и реже и к десятому классу вообще сошло на нет. К этому времени он уже давно и безоговорочно был моим (да и только ли моим?!) любимым учителем.
Фронтовик, он только раз в году, 9 мая, прибавлял к красным полоскам тяжелых ранений на офицерском кителе колодки орденов и боевых — не юбилейных — медалей. Был погружен в Киевскую Русь, западным форпостом которой являлись когда-то наши прикарпатские края. Возил нас на археологические раскопки. Приучал быть на «вы» с первоисточниками. Пробуждал вкус к первым самостоятельным открытиям — наши работы получали потом призы на исторических олимпиадах в Киеве.
Но однажды он поразил нас, дав понять: в жизни есть нечто, что поважнее первоисточников.
По литературе мы тогда проходили «Войну и мир», и в историческом кружке он провел научную конференцию, переросшую в общешкольное действо: «Война 1812 года в романе Льва Толстого и в исторических документах».
В своих сообщениях нам предлагалось ответить на самые разные вопросы. Например, на такой: без чего не было бы романа? Ответы получились тоже самые разные. Без тщательного изучения писателем исторических документов. Без подвига капитана Тушина. Без Бородина.
Подводя итоги и соглашаясь с каждым из нас, учитель в конце сказал: «А все-таки «Войны и мира» не было бы прежде всего без неба над Аустерлицем, без лунной ночи в Отрадном, без воскресшего старого дуба, без любви Наташи Ростовой к умирающему князю Андрею, а потом и к предназначенному ей судьбой с первых страниц Пьеру».
И он привел весьма «немарксистскую» цитату. О том, что среди всех мотиваций человеческих мыслей, действий, поступков нет ничего сильнее, чем любовь. Простительно было глубоко верующему Данте писать о любви, что движет солнце и светила. Но нечто подобное утверждал, оказывается, и непререкаемый атеист Карл Маркс.
Весьма оригинальным был ответ Абрама Яковлевича и на другой вопрос: почему рожденный воображением Толстого мир кажется нам реальнее, чем тот, что предстает в первоисточниках — документах и свидетельствах современников? Он, опять же ссылаясь на Маркса, сказал: «Даже в минуты роковые истории человек не перестает любить, заботиться о детях, добывать пищу, шить одежду. И при этом исторические события воспринимаются им не через какие-то вселенские категории, а через окружающий быт, через ближний круг живущих рядом людей — родителей и учителей, друзей по учебе и работе, командиров и однополчан. И потому никакие реляции, документы или даже мемуары не передадут нам дух минувшего времени так осязаемо, как живые (он нажимом интонации подчеркнул это слово) герои «Войны и мира», которые если еще не вошли, то обязательно войдут в будущем в ваш ближний жизненный круг. Как вошли они в круг моих фронтовых товарищей —
«Войну и мир» никогда так не зачитывали до дыр, как во время войны».
Когда я уезжал поступать в МГУ, он дал очень пригодившийся совет: готовиться к экзамену по истории в залах Исторического музея, совпадающих с повторяемым материалом.
Он казался нам пожилым, умудренным опытом прожитых десятилетий человеком. Читая некролог в многотиражке Тамбовского педагогического института, где он преподавал после аспирантуры и защиты диссертации в Москве, я с удивлением узнал: когда мы тогда, в 48-м, слушали первый его урок, ему было всего 27 лет.
научный обозреватель