«Сегодня Петя еще поживет…»
В рассказах Валерия ФАТЕЕВА мало веселого. Они у него печальные, суровые. Но главное – правдивые.
Валерий ФАТЕЕВ
Прозаик, поэт и журналист, член Союза писателей РФ (2001), член Союза журналистов России (1971). Родился в 1947 году в деревне Смирновка Липецкой области. Учился в Смирновской начальной школе и Добринской школе-интернате. После армии женился и поступил учиться на факультет журналистики Воронежского университета. Работал журналистом в районной газете и в областной молодежной газете «Молодая гвардия» (г. Курск).
В Магаданскую область переехал в 1976 году. Три года работал заведующим отделом в районной газете «Ленинское знамя» (п. Усть-Омчуг, Тенькинский р-н). Писал очерки, фельетоны, опубликовал первые короткие рассказы. С 1980 года – литсотрудник в журнале обкома партии «Политическая агитация», редактор газеты «Вестник». В 1985–1987 годах служил в «Магаданрыбпроме» первым помощником капитана, затем – главным редактором рекламного агентства «Гамма», с 1993 по 2002 гг. – директором Магаданского книжного издательства.
Председатель правления Магаданского отделения общероссийского общественного фонда «Российский фонд мира». С 2002 года – главный редактор альманаха «На Севере Дальнем», а также с 2010 – главный редактор журнала «Колымские просторы». Автор 15 книг очерков, стихов, прозы, многих публикаций в сборниках и региональных периодических изданиях.
Будь ты проклят!
Старухе было уже лет под семьдесят, грузная и неуклюжая в своей тяжелой облезшей козьей шубе, она попыталась встать на колени и не удержавшись, почти рухнула на пол.
– Да вы что? – кинулся к ней главврач. – Прекратите.
Сам он был силен и массивен, и, легко подняв женщину, усадил ее на стул.
– Что случилось?
– Спаси, сынок. Завтра деда на операцию, на желудке, три тысячи сказали, а где я их возьму? Продать что я не успею, по людям знакомым надо идти занимать – тоже не успею, да и вряд ли кто даст. У хороших нет, у кого есть – жаба давит..
Главврач помрачнел. Он знал, что хирурги, да и остальные, берут деньги… жить-то надо. Но с таких!
Он выяснил у бабки фамилию ее деда и, как мог, успокоил ее.
– Никаких денег с тебя не возьмут, операцию сделают хорошо – я вам обещаю.
После ее ухода вызвал к себе уже седого как лунь завхирургией .
– Твои что – уже край потеряли? Нищих трясти начали.
– Да она не так поняла, – оправдывался тот. – Просто в ординаторской разговор зашел о том., сколько стоит такая операция в чисто теоретическом плане, а она…
– Теоретики, мать вашу! Чтоб все в ажуре было!
На другой день он одел халат и пошел в операционную.
Дождался, когда деду вскрыли брюшную полость, посмотрел и вздохнул. Метастазы уже прошли в прямую кишку, в печень и даже в легкие. Дед был неоперабелен.
Через несколько дней прямо во время летучки бабка опять ворвалась в его кабинет. На этот раз она не падала на колени, а остановившись на пороге, плюнула в его сторону и выкрикнула.
– Будь ты проклят! Если бы я деньги заплатила – они бы правильно операцию сделали! Будь ты проклят, и дети твои!
После кое-как закончившейся планерки главврач долго сидел как в ступоре, потом достал из сейфа бутылку со спиртом, налил себе полный чайный стакан и перед тем как выпить, сказал с тоской:
– Господи, ты-то хоть видишь!
Нарвался
Пенсионер Иосиф Терентьевич Фролов, возвращаясь из магазина домой, сделал замечание подросткам – пили водку в подъезде и матюкались на чем свет стоит.
На его беду среди стаи был Хиляй, из колонии недавно вернулся. Его здесь уже подзабыли и срочно требовалось покачать права. Повод нужен был.
Иосиф Терентьевич просто нарвался.
Его избили, молоко разлили, а хлеб так просто растоптали по загаженному бетону. Последнее больше всего возмутило деда – на полбуханки он последние копейки по всем карманам собирал, а до пенсии еще три дня…
Иосиф Терентьевич хотел было к участковому идти, но ему соседи отсоветовали.
– Наш Карагач щас и связываться не будет, он с домушникиами никак не расхлебается, иди сразу к адвокату.
День был пятничный, короткий, и с адвокатом Фролов столкнулся прямо на пороге его конторы. Адвокат, молодой еще парень, на свидание торопился.
– Что у вас? – резко спросил он.
Иосиф Терентьевич к разговору этому долго готовился. Как дело было, как себя парни вели, кто их подстрекал, особенно про хлеб хотел рассказать..
Но сбитый резкостью адвоката проговорил только...
–Да вот, хулиганят в подъезде...
– Ну и хулиганят, что я могу сделать, это вы их должны воспитывать, а не я, это вы все проспали, страну под откос бросили!..
Фролов войну прошел, всю жизнь работал, сказанное его задело.
– Да кто ты такой, чтобы меня учить, щенок!
– Это вы мне?! – не поверил адвокат. – А я вот сщас в милицию!
И стал накручивать диск.
И правда, милиция быстро приехала.
– Во, блин, – изумился дед. – Когда у меня картошку сперли, через сутки только появились, а тут – в момент.
Правда, старший наряда быстро разобрался – что к чему. Тем более что пятница и впрямь день короткий, и приемные часы у адвоката вышли.
– Приходите в понедельник, – козырнул он. – И не хулиганьте!
У деда и язык заклинило. Хотел он что-то сказать, но только спины увидел. Все торопились – адвокат на свидание, милиция новый вызов получила... сама жизнь торопилась, и времени на таких, как Иосиф Терентьевич у нее, увы, совсем не оставалось.
Петя умирает
Молодые соседи пьют по-черному. И он, и она. Работу давно потеряли. Все, что было в квартире, пропили; даже собаку китайцам продали… или корейцам. А сынишку лет пяти забрала бабка..
Часов в пять утра звонок в дверь. Одутловатая женская физиономия протискивается через порог, хрипит:
– В скорую позвонить можно?
– Звони.
– Але. Скорая. Приезжайте, Петя умирает… Да он вставать не может, умирает… Не, сегодня не пили, а перед этим… ну, с неделю.
Врачи «скорой» их уже знают. На вызов не едут. Тогда соседка обращает свой взор на меня:
– Займи на такси, Петя умирает.
– Я же вечером тебе давал на такси.
– Мы это… сигареты купили. Петя умрет.
Петю жалко. Даю деньги.
Сна уже нет, сижу на кухне, читаю и слышу, как громко лязгает дверь в подъезде и, позванивая бутылками, возвращается из похода в киоск соседка.
Сегодня Петя еще поживет.
Персональный гриб
После июньских холодов природа решила смилостивиться, и долгожданное тепло, перемежаемое короткими дождиками, пришло на смену мороси и туманам.
И пошли грибы.
Кто не грибник, тому не понять чувств, когда вдруг солнышком блеснет среди густой зелени подосиновик или прямо на тропинку выбежит россыпь крепких пузатых маслят, а на поляне под веточкой стланика коричневым шлемом поднимет хвоинки белый гриб.
На пригородных сопках столпотворение. Даже за час-два иные умудряются набрать по ведру. Кто-то на продажу, но большинство - на жареху, на сушку, на маринады. В отличие от депутатов Север этих природных льгот нам еще не отменил.
После работы заторопился по грибы и я. Благо Марчеканская сопка через дорогу от моего дома.
Едва углубился в редкий лесок, как пошли грибы. Да все на подбор – ядреные, молодые, поскрипывают в лукошке, будто переговариваются.
Видя мою удачу, бабуля за мной увязалась. Да не жалко – этого добра всем сегодня хватит, не ленись да нагнись...
И вышли прямо на такую поляну, что глаза разбежались. Грибное собрание, можно сказать... Пришлось, чтобы лишний раз не ломать спину, даже на колени встать. И тут вдруг крик:
– Это мои грибы! Это моя поляна! Уходите отсюда!
Я так и оторопел. Что еще за новости… Пытаюсь что-то объяснить крикухе – молодой еще женщине, но куда там.
– Я эту поляну еще раньше заметила, я еще в прошлом году на ней собирала – моя она!
Мы с бабкой от греха по дальше ретировались. Грибы росли везде, правда, настроение немного испортилось.
– А что, – прошепелявила моя соседка, – закон энтот, о земле, уже приняли?
– Да вроде нет, – ответил я.
– И не да и Бог! – перекрестилась старая.
И в самом деле, не дай Бог! Здесь же колючей проволокой, да заборами, да охраной все испакостят. Вот одну поляну уже присвоили, и закона о земле не дожидаясь. А дай таким жлобам волю, они и на каждый гриб персональную табличку повесят – охраняется.
Эндшпиль Степаныча
Позиция черных казалась безнадежной. Пешечная цепь застыла, намертво скованная противником. Застрял далеко от гущи событий конь, не лучше стояли и тяжелые фигуры.
Но самую большую жалость вызывал король. Белый ферзь прорвался ему в тыл и теперь грозил откровенным матом... В любом раскладе материальные жертвы для черных были неизбежны.
Степаныч полюбовался позицией, перед после днем, решающим все ударом, еще раз прикинул варианты. Нет, туг даже Бобби Фишер ничего бы не смог сделать. На семнадцатом ходу, когда ничто не предвещало опасности для черных, жертвой слона и пешки Степаныч отсек вражеского короля от основных сил и повел на него прямую атаку.
И, как художник перед последним завершающим картину штрихом, он не спешил… Наслаждался.
После неожиданной смерти жены немного осталось у него мирских радостей, и самая из них главная – шахматы. Дети разъехались, в опустевшей бобыльей квартире было грустно и холодно, телевизор с его бесстыдной назойливой рекламой раздражал, и, потыкавшись в четырех стенах, Степаныч шел в клуб. Здесь за шахматной доской ум его находил работу, а душа – пищу Преодолевая волю и мысль противника, а порой и обманывая его хитроумными ловушками и комбинациями, побеждая и реже проигрывая, здесь за доской мучился, переживал, надеялся и ликовал. Здесь и только здесь жил он полной и бурной жизнью, не ощущая своих лет, одиночества и немощи. Это благодари ему стандартные деревянные фигурки вдруг выстраивались в такую мозаику, что от ее красоты перехватывало дух.
Эту старинную благородную игру одушевляли две богини – красота и логика. И их нездешний свет лежал на лицах игроков, на легком стуке фигур. Шахматисты сидели, глубоко задумавшись, ходили, переговаривались, выбегали при чужом ходе в курилку, но что бы они ни делали, их сразу отличали от случайных болельщиков, не приобщенных к таинству игры.
Здесь Степаныч был своим, его знали и уважали, но и побаивались – как грозного соперника. Играл, он, правда, неровно – то проигрывал откровенным слабакам, а то крушил чемпионов. Но партии его всегда смотрели – в них было что смотреть!
Вот и сейчас вокруг его столика собрались болельщики, предвкушая эффектный удар. Шах черному королю так и напрашивался, и спасения не было видно.
Степаныч взялся за фигуру ферзя и… никто не поверил своим глазам. Вместо того, чтобы шаховать, поставил ее на битое поле. После секундного замешательства противник, изумившись неожиданному счастью, торопливо схватил добычу и стукнул по часам. Ход сделан.
Белые сразу же безнадежно проиграли.
Потом Степаныч долго еще сидел в одиночестве, разные мысли, как снежинки у фонаря, роились у него в голове, но в основном невеселые. Нет, не из-за этой любительской партии – бывали у него проигрыши и покруче, и на серьезных турнирах, но такую пустоту и тяжесть, как будто рухнуло что-то, на чем все держалось вокруг, он ощутил впервые.
– Что случилось, Степаныч? – прихрамывая, подошел судья Володя. – Ты ведь уже победил!
– Голова закружилась…
– Виду тебя неважный, – глянув в бледное лицо старика, – согласился Володя. Ну иди, отдыхай. Завтра блиц. Ты ведь будешь участвовать?
Степаныч не ответил. За участие в турнирах надо было платить. А он не сказал, что голова у него закружилась с голода: третий день хлеб да вода, ослаб… Не рассчитал до пенсии, да и возможно ли это рассчитать – нищую пенсию для нищих. И кому говорить – Володя сам инвалид, получает еще меньше, а, на плечах у него маленькая дочка и жена.
Кому говорить!
Степаныч только ниже склонился над доской и жалкая стариковская слеза скользнула, на черно-белое поле. И вся покорная ему шахматная рать помочь ничем не могла. Это была не их игра. В ней были другие, до подлости другие правила, по которым Степанычу оставались только битые поля.
Собачьи похороны
Поздним вечером, возвращаясь с дачи, я едва не наткнулся на собак, разлегшихся прямо на тротуаре. Они лежали так тихо и смирно, что заметить их было мудрено.
Собак было немного – штук семь, и все они были разные. Овчарка, болонка, дворняги, даже бородатый эрдель затесался в эту разношерстную компанию.
Они и не подумали уступить мне дорогу – их морды были направлены в одну сторону, и, посмотрев туда, я прежде всего увидел громадный собачий глаз, смотрящий в небо.
Принадлежал он мертвой собаке непонятно какого происхождения, потому что труп сильно обгорел.
Рядом с дорогой чернел и еще отдавал гарью потушенный вчера сарай.
Должно быть, в нем эта несчастная и погибла, до последних секунд охраняя добро хозяина и веря, что вот-вот он придет и спасет ее.
Собаки лежали неподвижно, как камни, и даже не скулили, но что-то было в их молчании такое, что люди, не сговариваясь, обходили их стороной.
– Собачьи похороны, – вздохнула какая-то женщина.
Наверное, она была права. В непривычном поведении собак, в их опущенных мордах я почти физически ощутил печаль и тоску прощания с близким... едва не написал – человеком.
Но кто знает, после смерти дух животного опускается вниз ли, а дух человека поднимается вверх ли.
Так вопрошал мудрый Соломон еще тысячи лет назад...
Диагноз
У Чуковых трагедия. Любимец семьи большой белый попугай Кока ни с того ни с сего вдруг хлопнулся на бок и сдох. На глазах всей семьи – школьника Васи, мамы Лены и главы семьи Василия. Лена в слезы, Василий ее утешать, а школьник Вася и скажи:
– Наверное, бери-бери, это такая африканская очень заразная болезнь.
И добавил мрачно:
– Теперь мы все умрем.
Отец к словам его отнесся серьезно. Он разбирался в бензине, курсах доллара и местных женщинах легкого поведения, а в бери-бери не разбирался. Василий позвонил в ветлечебницу «Кот и котяра», и через несколько минут приехал молодой врач.
– Да, – сказал врач. – Все возможно, вон ящур как косит Европу.
Врач забрал со всеми предосторожностями мертвую птицу – для анализов – и уехал.
Через какое-то время он позвонил:
– До конца еще не разобрались, но, возможно, он сдох из-за... – тут врач ввернул длинное латинское слово, – и на всякий случай вам надо сдать анализы и сделать прививки. Стоить это вам будет пять тысяч.
– Ни хрена себе! – изумился Василий. – Пять тысяч. Десять попугаев купить можно.
– Здоровье дороже, Вася, – вздохнула жена.
– Папа, а если я тебе пять штук сэкономлю, пейджер мне купишь?
Василий подозрительно посмотрел на сына, но пейджер стоил дешевле прививок.
Школьник Вася кивнул на чайник – посмотри.
И тут только все заметили, что шнур к чайнику как будто кусачками перекушен.
– Бери-бери, лепила! – возмутился Василий на всех сразу. – А тут бытовой травматизм, нарушение техники безопасности. Током вдарило, он и лапки откинул.
В этом он разбирался.
Другая мера
Сосед из дома напротив, Василий, хороший мужик и работяга, но иногда напивается в стельку. Дня два- три отопьет и опять в оглобли.
И как только он начинает запивать, жена отбирает у него ключи и одежду и бросает в квартире. Мол, к вечеру, протрезвеет.
Жена уходит, но связь с миром она у него отобрать не может. Василий дозванивается до друзей, те ему привозят вожделенную бутылку, в форточку спускается вниз пакет на бечевке – вот и вся операция…
Но однажды этот отработанный процесс был нарушен. При подъеме водки «Морская» пакет зацепился за балкончик второго этажа и застрял намертво. Все попытки Василия освободить его путем подергивания и матюкания успеха не имели.
Но затем Василий стал мыслить шире, видимо, позвонил куда надо и вскоре подъехала вышка, с помощью которых обычно меняют лампы уличного освещения.
Машина остановилась под злополучным балкончиком, рабочий вместе с вышкой поднялся и спокойно передал Василию бутылку.
При встрече с уже трезвым соседом я поинтересовался:
– И сколько же ты отдал за вышку?
– Пятьсот рублей.
– И не жалко?
– Да ты что, это же – бутылка!
И посмотрел на меня с удивлением. Как это, мол, я не понимаю, что бутылка – не деньги, это совсем другая мера ценностей.