Патриотические лозунги далеко не всегда реальны

АО «Тралком» входит в тройку лидеров рыбодобывающих предприятий Магаданской области. Ежегодно рыбаки компании добывают порядка 25 тысяч тонн рыбы, зимой ведут промысел в Охотском море, летом и осенью — в Беринговом. Сегодня мы разговариваем с генеральным директором «Тралкома» Станиславом КАРАЧУНОМ о ситуации в отрасли, о его взглядах на существующие проблемы и стереотипы.

 Лососёвые проблемы

— Станислав Михайлович, вы добываете до 25 тысяч тонн рыбы различных видов. Из чего складывается общий улов?

— Помимо прибрежного лова лосося во время ежегодной путины, мы добываем минтай, сельдь, камбалу, треску. Основные объёмы падают на минтай и сельдь — мы и добываем этой рыбы более другой, и реализуем.

— А как обстоят в этом году дела с лососёвой путиной?

— Честно говоря, пока не очень. На сегодня (на день беседы.— Ред.) добыто сто первых тонн — это мало. Но этому есть причины: во-первых, мы проходим депрессивные годы по подходам этой рыбы к нашим берегам — с 2015-го по 2020-й. Во-вторых, как обычно, велико влияние браконьерского промысла. Нерестовые речки буквально вычерпываются, ловят не столько, сколько надо для себя и семьи, а с целью лёгкой наживы. Причём зачастую берут только икру. Всё это, как вы понимаете, не способствует увеличению лососёвого стада.

— Станислав Михайлович, сегодня большой популярностью пользуется идея устройства рыбоводных заводов. Вы не думали об этом?

— В советские годы я работал в организации «Охотскрыбвод», и все четыре рыбоводных завода, которые тогда функционировали, были построены при моём участии. Так что с этим делом я знаком. И скажу, что дело это непростое. Всё зависит от того, каков будет возврат. Например, американцы и японцы ориентируются на фактический просчитанный промысловый возврат. В принципе, при правильном уходе, правильном кормлении мальков можно рассчитать, что через два-три года, в зависимости от вида рыбы, возврат будет. Но и здесь есть немало «но». Надо, чтобы на этой речке не было браконьеров, других рыбаков, есть и ряд других условий.

Что касается Магаданской области, то у нас специфические условия — реки здесь длинные, пользователей на каждой много, а если немного, то они слишком отдалённые для того, чтобы там что-то строить и содержать. Это на Сахалине в этом смысле хорошо — речки коротенькие, ручейки, можно поставить цех, выпустить 10 миллионов мальков и забирать потом свою рыбу. А у нас негде этим заниматься.

Всю рыбу российский рынок не осилит

— Где вы реализуете улов?

— Мы активно ищем рынки сбыта, и когда находим, работаем там. Реализуем на российском рынке, часть экспортируем.

— А в Китай продаёте?

— Нет, мы с ними не работаем. Вопрос о продаже рыбы на экспорт всегда остаётся спорным. Мы предлагаем рыбу к реализации в России, но не всегда есть спрос. Сейчас у нас во Владивостоке на холодильнике лежит порядка 350 тонн крупной охотоморской сельди — нет покупателей. Рынок сыт, никто не хочет покупать, или хочет, чтобы мы отдали рыбу по бросовой цене. А мы хотим по реальной, чтобы экипаж судна получил зарплату, чтобы были деньги на развитие. Полтора миллиона тонн минтая наш внутренний рынок не осилит. А, к примеру, в Корее минтай — это просто национальная рыба.

Вот показательный пример. В прошлом году мы привезли в Магадан отличный минтай, сделали филе, приготовили где-то 15 видов соусов и панировок. Расфасовали всё это в пакеты граммов по 400, дали рекламу — ужин за пять минут, открыл пакет, бросил на сковороду и поужинал. На всех ярмарках пытались торговать. Не берут люди!

— А в Центральную Россию оптовики возят вашу рыбу?

— Минтай — да. Сельдь есть в пространстве до Урала, а за ним — нет. Сельдь там, например, норвежская. Да я и в Магадане с удовольствием покупаю селёдку «Санта Бремор» белорусского производства. Очень вкусная. У них в Бресте стоит гигантский завод, один из крупнейших в Европе. Сельдь покупают в Норвегии, а сейчас купили ещё цех в Подмосковье в Ногинске. Так что рынок есть рынок. Есть покупатели, есть продавцы, всё решает спрос.

Модное слово «переработка»

— Станислав Михайлович, может быть, всё дело в отсутствии глубокой переработки, ну, во всяком случае, её небольших масштабах?

— Переработка далеко не всегда решает проблему. Вряд ли кто-то станет покупать консервы из минтая. А ведь эта переработка — глубже некуда. Где и что перерабатывать, диктует не тот, кто производит продукцию, а потребитель. Вот если придёт ко мне потребитель и скажет: я буду ежедневно продавать по десять тонн, допустим, консервов, я задумаюсь — а не построить ли мне завод? Но потребитель не приходит. Так зачем же мне создавать эти мощности?

— Ну, а если наладить производство, допустим, тех же крабовых палочек? Ведь их делают как раз из минтая?

— На нашем судне стояло оборудование для подобной переработки, но в связи с отсутствием адекватного спроса и адекватной цены мы вынуждены были его снять. Для крабовых палочек, по идее, надо использовать сурими — фарш из белой морской рыбы. Для его приготовления идёт филе минтая, делается это в море, и для приготовления тонны сурими уходит восемь-девять тонн минтая. Мы можем продать тонну этой рыбы, неразделанной, за тысячу долларов. То есть тонна сурими будет стоить десять тысяч долларов. Плюс к этому рабочая сила, оборудование… За какую цену надо будет продавать эти крабовые палочки? Так что в магазинах лежит масса из сои, крахмала и усилителей вкуса.

Рассудит Регистр

— Станислав Михайлович, у вас большой флот?

— У нас траулер «Залив Забияка» и два маломерных судна. В принципе, нам хватает.

— Какое интересное название у траулера.

— Хорошее название. В XIX веке был клипер «Забияка», в числе прочего он исследовал наше побережье, потом в честь него назвали залив. Мы этот траулер японской постройки приобрели в 2002 году и так и назвали. Сейчас он проходит ремонт на класс регистра. Кстати, хотя проблема изношенности промыслового флота существует, она неоднозначна. Допустим, говорят: вот, судну 40 лет, а нормативный срок — 20. А откуда он взялся, этот срок? Прежде чем говорить о проблеме, надо её понять и изучить.

Есть один-единственный уполномоченный орган, который может сказать, можно эксплуатировать судно или нет. Называется он «Российский морской регистр судоходства». Эта организация вправе запретить эксплуатацию судна, если оно непригодно к этому по правилам безопасности мореплавания, по конструктивным особенностям или устареванию. Но что-то мнение Регистра нигде не приводится.

— А вообще насколько реально приобрести новое судно?

— Это несложно. Заходишь на сайт, и пожалуйста — траулер 1986 года постройки на продажу, цена 10 миллионов долларов. Купить судно на вторичном рынке проблем нет. Построить за границей тоже. В России сложнее, и не из-за стоимости — она будет сопоставима, а из-за отсутствия судостроительных мощностей. Но вообще-то — были бы деньги.

— Станислав Михайлович, понятно, что говорить об итогах нынешнего года рано. Ну, а в 2016 году какие успехи?

— Прошлый год мы закончили очень хорошо, и позапрошлый тоже. Нам помогло то, что произошёл резкий скачок курса доллара, а у нас значительная доля экспорта. Но и в нынешнем году ждём неплохих результатов.

— Некоторое время назад много писали о спасательной операции, которую экипаж вашего судна провёл в Охотском море. Можно подробнее об этом?

— Не надо. Мы просто оказались «в нужном месте в нужное время». Да и ситуация эта была не первая. Мы и пожары тушили на других судах, и в поисковых операциях участвовали… Это обычное дело для рыбаков, в море по-другому нельзя.

Беседовала Ольга ГЛАЗУНОВА