"Подводные камни" закона о трансплантации органов
Алексей Пинчук, руководитель отделения трансплантации почки НИИ скорой помощи им. Склифосовского: "Черной трансплантологии в России не может быть по определению".
Если новый законопроект о донорстве органов человека и их трансплантации примут, то у любого живущего взрослого и дееспособного гражданина России появится возможность выразить свое отношение к посмертному использованию его органов. Он сможет сказать либо четкое "да", либо четкое "нет", и именно оно будет определяющим, а не мнение врачей-трансплантологов или мнение его родственников. В нынешней ситуации высказаться на этот счет пациенту не всегда удобно, нередко он поступает в больницу в таком состоянии, когда это просто невозможно. Согласно существующему законодательству, врачи не должны спрашивать, родственники могут самостоятельно озвучить волеизъявление своего родственника. Либо пациент, находясь в состоянии ясной памяти, может это сделать, но сами врачи не имеют права спрашивать об этом. Если родственники пациента или сам пациент высказали несогласие в случае летального исхода на использование его органов после операции, то он прекращает рассматриваться как потенциальный донор.
Я считаю, нам нужна какая-то серьезная национальная программа как, например, в Испании, которая в свое время стала лидером в области донорства и трансплантации. То же самое сейчас, кстати, происходит и в соседней Белоруссии, там существует большая национальная программа, которой оказывается господдержка, создается масса разъясняющих научно-популярных передач, которые позволят людям понять, что черная трансплантология - это миф. На самом деле, это понятие зародилось от возможности прижизненного изъятия органов от доноров за деньги. Подобное явление существует в ряде стран, законодательство которых относится к нему более-менее либерально, равно как и общественное мнение. К ним относятся Пакистан, Колумбия…
В нашей стране такое невозможно по определению. Даже существующих сейчас законодательных актов, ограничивающих возможность совершения подобного преступления, вполне достаточно.
Даже с принятием закона в этом процессе будут участвовать не более 3-5% населения. Основная масса - 90% граждан не против зафиксировать собственное мнение по этому поводу, но им либо в силу различных суеверий боязно это сделать, либо не хочется делать. Кто считает, что ни мама, ни папа, ни жена, ни дети не могут в этом вопросе выбирать за них, оформят согласие на посмертное изъятие органов. Остальные, я думаю, отдадут себя на волю случая, на волю Всевышнего и ввергнут себя в существующие правовые рамки – то что происходит сейчас с презумпцией согласия.
Сегодня мы говорим о громадных листах ожидания, о большом количестве пациентов, которые ждут доноров и многие из них, к сожалению, не доживают до трансплантации. Реальная потребность, разумеется, больше и выше нежели, то, что мы имеем даже с учётом некоторых успехов в этом направлении. Самое главное, что у нас присутствует неучастие в трансплантационном процессе, в координации органодонорства. Осознанное неучастие врачей, реаниматологов, администрации больницы не приравнено к неоказанию медпомощи. Подобную практику ввели в повседневный оборот наши соседи – белорусы, и у них фактически исчезли очереди на трансплантацию. Мы должны понимать, что если нет принципиального несогласия на использование органов от самого умершего, либо же от его ближайших родственников и его органы могут после смерти быть изъяты и использованы для спасения других пациентов, то так и должно быть.
Александр Эдигер, врач, патологоанатом: "Новый законопроект может стать пагубным для врачей"
Трансплантология в России находится в катастрофическом состоянии. Представьте себе ситуацию: реанимация, твой близкий человек находится между жизнью и смертью, к вам подходят и говорят: «Да, ситуация фифти-фифти, мы вынуждены сообщить, что рассматриваем его как потенциальный источник - донора для трансплантации»... В этой ситуации родственники уже не адекватны, они очень сильно не адекватны, и готовы обвинить кого угодно, в первую очередь врачей-реаниматоров. Какой реакции мы ждем в этой ситуации? Отказ бесспорный! А далее жалобы куда попало, в том числе и в прокуратуру, с определенным шансом возникновения уголовного дела – таких случаев более чем достаточно.
Фото: www.globallookpress.com
Я мог бы не задавать аналогичного вопроса испанцам. Я много раз был в Испании и ни один испанец никогда в жизни не скажет «оставьте моего человека, моего родного нетронутым», потому что там понимают очень простую вещь, - несмотря на то, что это страна католическая, - «не нужно пытаться утащить в царствие небесное свой труп».
У нас ситуация пострашнее с точки зрения этической, сейчас поясню в чем дело. Будучи патологоанатомом, я вынужден во время вскрытия извлекать органы полностью. Часть органов, большие фрагменты органов или небольшие, я использую для исследования. Вы знаете, с чем приходится сталкиваться? Когда высоко подготовленные приходом юристов родственники говорят «моего близкого разобрали для исследовательских или учебных материалов»? Эти дела есть, они были, они длятся годами. Не просто пещера или невежество, хуже - это подготовка к созданию юридической ситуации страшно пагубной для врачей!
Простите, я вскрываю труп, мне никакого специального разрешения не нужно, никакого согласия мне не надо, у меня есть приказ моего главного врача. Я буду это делать в любом случае! Потому что я это обязан делать, мне не нужно ничьего согласия.
В прошлом году был громкий скандал: оказалось, что вскрытие трупов делать не надо! Достаточно провести компьютерную томограмму трупа, а потом эндоскопами влезть, если где-то что-то не нравится. Коллеги, знаете, есть бред, а есть бред с большой буквы! Мы вдруг начинаем заниматься проблемами достоинства чести уже неодушевленного биологического объекта и делаем из этого разветвленную тему для дискуссий.
Ситуация с детским донорством ложна особенно. Несовершеннолетние реципиенты - это реципиенты номер один, которые иногда в «простых» типа трансплантации почки, операциях, а иногда в трансплантации целых комплексов органов. Следовательно, мы говорим об их интересах. Самая главная юридическая проблема – чрезвычайно деликатная проблема, это выражение интересов ребенка, волеизъявление от его имени – мы опять должны говорить о посмертном донорстве, а оно очень серьёзно упрощает всю эту ситуацию. Мы непременно к этому придем, потому треть всех жертв, не доживших до трансплантации, а может быть и половина – это детки до 7-9 лет.
У нас врачей часто обвиняют в отсутствии этического поведения или в неумении разговаривать. Это одно из колоссальных обвинений, либо они что-то сказали не так, либо не сказали. Но врач - не мастер разговорного жанра! Во всех странах, где трансплантология находится на серьезном уровне, есть понятие координаторов. В лечебно-профилактическом учреждении есть координатор этого процесса, у которого кроме всего прочего имеется еще и серьёзная психологическая подготовка. Он умеет разговаривать. Он умеет достаточно быстро в течение нескольких минут описать этим во всех смыслах несчастным родственникам сложившуюся ситуацию...
https://tsargrad.tv/articles/transgendery-po-russki-smeni-po...
Не следует везти из Магадана в Москву почку или печень. Количество часов, которое она проведет в контейнере сделает ее нежизнеспособной: почка, пересаженная спустя 20 часов после изъятия – имеет шансов на ее восстановление меньше, то есть в данном случае идет обратный отсчет. Страшная вещь, которую наши законодатели знают. Совершенно согласен, что надо вводить в закон информационную составляющую. Мы тут не так давно попытались на региональном уровне, на уровне федерального округа сделать центральную базу по ряду патологий. И это колоссальная проблема, потому что такой реестр должен захватывать может быть 100% населения. А может быть 70%, тех, кто более-менее внятно является потенциальным донором. Представляете себе его обслуживание, его менеджмент? И, конечно, реестр должен идеально дробиться на региональные уровни с тем, чтобы человек в Йошкар-Оле, допустим, получил донорство в радиусе 50-и км. Это вопросы не технические, это вопросы принципиальные – только тогда у нас изменится ситуация, лист ожидания станет чем-то более-менее внятным, а не тем, что сейчас.
Лев Ляуш, старший преподаватель кафедры биоэтики РНИМУ им. Пирогова: "Донорство - это дар, а не обязанность, но в новом законе мнением пациентов по-прежнему не будут интересоваться".
Модель, предлагаемая сегодня в новом законе, не защищает неосведомлённую часть населения. Те, кто не хотят быть донорами, могут пострадать, если ничего не будут знать о принятом законе. А наше общество отличается плохим знанием законов. Новый законопроект не отказывается от принципа предполагаемого согласия, механизмы фиксации прижизненного отказа, которые добавляются к тем, что уже действуют на сегодня - письменное, устное, нотариальное, не дают гарантии, что желание каждого гражданина будет учтено. Человек думает, что его спросят о том, хочет ли он, чтобы его органы были трансплантированы. Но его не спросят, по действующему закону, воля его будет не соблюдена, и даже ряд этических авторов высказывается даже не у нас, а за рубежом, что данная модель может быть обусловлена нежеланием спрашивать.
Я все же хотел разделить: есть аутопсия – вскрытие. Во многих случаях ситуация отдается на откуп медицине, необходимость вскрытия никто не оспаривает. Но вот все-таки донорство не является обязанностью с точки зрения этики. Это свободное волеизъявление, дар человека и он не может быть обязанностью. Мы можем поощрять это, пропагандировать общественными, нематериальными способами, показывать спасенных людей. Надо подчеркнуть, что донорство по существу есть дело любви, акт самопожертвования, само слово donor переводится как дар, это всегда свободное желание помочь во имя спасения другого.
Но пока по действующему закону выходит, что это наша обязанность, опять-таки при незнании законов. Мы же не говорим, что помогать онкологическим больным плохо, совсем нет. Но давайте в таком декларативном порядке постановим, что годовая зарплата каждого ушла в фонд помощи онкологическим больным.... И если кто-то начнет возмущаться, скажем «оп, вы не любите больных!» В этом будет какая-то подмена, нужно поощрять именно добровольное донорство, во всем мире основой донорства является альтруизм - добровольное стремление помочь.
Сейчас, насколько я знаю, добиваются, чтобы выделялись средства в качестве трансплантологического пособия. Если человек умирает, у него констатируется смерть мозга, и чтобы какое-то время организм поддерживался для трансплантации, потому что иначе до этого приходилось врачам или урезать, или как-то забирать часть средств от живых людей в пользу тех, кого надо было поддерживать на аппаратах после смерти. То есть такое недофинансирование отрасли требует отдельной финансовой координации....
Понятие детского донорства у нас фактически формируется законом 2011-го года, "Об основах здравоохранения граждан", и там говорится именно о донорстве посмертном – то есть у нас донорство от живых детей запрещено, за исключением изъятия костного мозга, и ребенок у нас считается до 18 лет еще ребенком. В проекте нового закона, если мы его обсуждаем, предполагается спрашивать согласие. Единственное что можно выделить как проблему – предусмотрено согласие лишь одного родителя, это считается достаточным, но может стать критичным, если мать против, а отец - за. Есть вопросы, которые, в общем, не так просты. В отношении детей предполагается получать согласие принципиально. То есть для ребенка выбирают лучшую форму, но почему бы ее не сделать и для взрослого?
Фото: www.globallookpress.com
Антон Бурков, завкафедрой европейского права и сравнительного правоведения гуманитарного университета:"Людей не спрашивают и обманывают, начиная с 1992-го года"
Понятие черная трансплантология в принципе объективно, потому что оно появилось благодаря тому, что у нас абсолютно законодательство непрозрачно. Оно пустое! Есть у нас сегодня закон о трансплантации органов и тканей – он составляет всего три странички, регулирует отношение к пациенту-донору всех родственников, врачей, трансплантологов, прокуратуры. Там можно еще много пальцев загнуть, но на все про все, повторюсь, три страницы. И даже взять вот эту статью восьмую так называемой презумпции о согласии – на самом деле это вмененное согласие, нас никто не спрашивает и не собирается спрашивать, хотим мы или нет.
Сейчас задумали создать регистр. С 1992 года этого регистра нет, это значит, что у нас никто с 1992 года не спрашивает согласия. Врачи, как сказал другой эксперт, не обязаны подходить и спрашивать согласие у пациента. Ведь в этой статье закреплена ловушка для таких людей и их родственников, потому что закон говорит о том, что изъятие органов запрещено, если родственники подошли к врачам и выразили несогласие на изъятие. Теперь представьте себе ситуацию, как это будет выглядеть на практике? Какой человек в здравом уме подойдет к врачам и скажет «я не хочу, чтобы у моего родственника изымали органы»? Да, никто даже не догадывается, что кто-то планирует изъять органы!
И хоронят тела родственников без органов, даже не зная об этом. Есть исключения, когда возбуждается уголовное дело в отношении причинившего смерть, есть материалы, есть заключения эксперта, где написано что изъяты органы, и тогда родственники понимают, что без их ведома, без их согласия изъяты органы.
Сегодня у нас самое либеральное законодательство по изъятию органов, изымая органы не нужно никого спрашивать ни при жизни, ни после смерти. Тогда почему у нас дефицит органов? Ответа на это дали сами реаниматологи и трансплантологи в социологическом опросе, который провел Левада-центр в 2013 году. Дело в обеспеченности трансплантологов и реаниматологов. Реаниматологам платят деньги не за то, чтобы они сохраняли трупы для трансплантологов, их обеспечивают оборудованием, чтобы они сохраняли жизнь – поэтому трупы просто не доходят до трансплантологов. Проблема не в том, что у нас люди жадные – у людей не спрашивают сегодня ничего, вот в чем проблема!
http://www.youtube.com/watch?v=MvhScRPmb_g
То, что написано в законе - это не презумпция согласия, это вмененное согласие. Ловушка для и пациентов, потенциальных доноров и для их родственников, потому что их действительно ставят в ситуацию, когда их обманывают, не говорят и не сообщают важную информацию, которая помогает принять решение: давать согласие или не давать. Эта презумпция просто исключается, превращаясь во вмененное согласие.
С 1992 года, то есть на протяжении четверти века у нас изымали органы без согласия. И это сформировало отношение к врачам. Потребуется еще 10-15 лет, чтобы это отношение изменить.