Украинцы искренне верят, что "в Европе" или "с Европой" их ждёт если не рай, то, во всяком случае, куда более обеспеченная, свободная и стабильная жизнь, нежели при реальной независимости и опоре на свои силы или, тем более, в сфере влияния России. Свой "путь в Европу" Украина рассчитывает пройти при активном содействии и открытом руководстве со стороны США. Украинцы слепо верят в "евроремонт" своей страны, боятся опоздать на последний пароход в европейском направлении, не отдавая себе отчёта в том, что они, скорее, не аутсайдеры, а, наоборот, лидеры реального европейского процесса.

Они сегодня уже куда большие европейцы, чем граждане старых, развитых стран Западной Европы, которым только ещё предстоит догнать Украину на пути подлинной новой европеизации. Поскольку никакого подлинного европейского проекта/процесса, кроме организованной и последовательной десуверенизации и деградации европейских государств, превращения их во второсортное-третьесортное подобие США (которым последние всё легче могли бы управлять и командовать) в действительности нет.

Переворот и гражданская война на Украине, возвращение Крыма, вступление России в борьбу за сохранение Сирии привели к вынужденному выходу США из тени и проявлению той управляющей роли, которую они играют в Европе. И одновременно выявили состояние политической самоопределённости, или, точнее, полной несамоопределённости самой Европы.

Последнее — важный вывод для всей нашей внешней политики последних 30 лет, начиная с перестройки и надежды на "общеевропейский дом". Отпуская Польшу в объятия "Солидарности" и Леха Валенсы (1990), отпуская ГДР в объятия ФРГ (1990), и собой, отпуская обе страны в объятия США, отказываясь от своих "50 процентов акций" в управлении послевоенной Европой, мы надеялись и рассчитывали на потенциал независимости освобождаемых нами (от нашего же контроля) европейских стран, на политическое возрождение Европы. Именно от этого гипотетического европейского политического субъекта мы ожидали исполнения обещания о нерасширении НАТО на восток как соответствующего глубинным интересам гипотетического европейского нейтралитета.

Сегодня ясно, что наша ставка на Европу оказалась необеспеченной исторической реальностью. Освободив от себя свою половину Европы, мы просто уступили власть над ней США, которые немедленно воспользовались предоставленными возможностями.

Европейский союз (1992) представляет собой не федерацию и не конфедерацию государств-членов, выражающую их коллективную волю, а надгосударственную бюрократию, связывающую и подчиняющую подконтрольные государства. Еврокомиссия ("правительство" ЕС) реально не подчинена никаким демократическим процедурам со стороны "граждан". ЕС не имеет своей армии и не несёт никакой политической ответственности. Он является прямым продолжением институтов послевоенной сверхвласти над Европой, виновной в развязывании мировых войн, только уже без нашего русского участия. Разумеется, было бы странным для России стремиться войти в такой союз в какой бы то ни было роли.

Включение в ЕС восточноевропейского пула стран уже в XXI веке окончательно поставило под американский контроль старые страны Европы, которые были теперь лишены уже не только возможностей манёвра между двумя мировыми центрами силы, но и остаточных ресурсов суверенитета за счёт солидарности европейского "ядра" — наиболее экономически развитых стран. Сегодня от этих стран открыто требуют порвать со всеми историческими традициями своей государственности, со всей своей культурой — во всех проявлениях, которые реально организуют социальную жизнь и влияют на неё. Неясно даже, имеет ли право на существование хотя бы своего рода музей мёртвой европейской культуры. Скорее всего, нет, если европейская культура и история будет представлена там сколько-нибудь правдиво и достоверно.

Социальное тело европейских народов должно быть нашпиговано выходцами из чуждых культур и социумов, при этом находящихся в обиженном, конфликтном отношении к коренным европейцам. Это очевидный аналог чёрных рабов, которых американское общество не переварило до сих пор. Значит, этим же вирусом должен быть ослаблен и организм европейского социума. Европейская политическая культура (культура суверенитета) должна быть заменена (и успешно заменяется) стандартной идеологией различных национализмов, при этом новый немецкий или французский национализм ничем принципиально не отличается от столь же искусственного и неспособного к политическому самоопределению украинского национализма.

И, самое главное, Европа — прежде всего развитая Западная Европа — должна быть лишена своего главного экономического достояния, промышленного капитала. Без этого невозможна даже гипотетическая реиндустриализация США, а без последней — выход США из долговой ямы и освобождение от промышленной подчинённости Китаю.

Европейские товары сегодня — это элитные товары на рынке США, а китайские товары — массовые. Падение жизненного уровня граждан США должно происходить на уровне гораздо более значительного падения уровня и качества жизни именно развитого ядра старой Европы, потому что никакие другие сравнения ни с кем другим не успокоят расистское в своей сути население США. США вовлекают Европу в зону свободной торговли и экономического партнёрства с собой точно с теми же последствиями для Европы, с какими в такой же механизм свободной торговли и партнёрства Европа вовлекает Украину (и уже вовлекла Молдавию).

Легко видеть, что модель идентичности, вовлекающая жителей Украины в процесс организованной деградации, а именно: "хочу быть украинцем (не русским), чтобы на самом деле быть европейцем, чтобы на самом деле быть второсортным-третьесортным американцем", — применяется точно так же и к немцам, французам, шведам и проч.

Украинцы являются сегодня безусловными лидерами этого подлинного процесса новой европеизации, хотя перед ними такими лидерами были прибалты, а перед прибалтами — поляки. Чем более примитивным, искусственным и формальным является стартовый национализм этой формулы идентичности, чем более абстрактным и утопическим — европеизм её второго звена, тем более необязательным, расплывчатым и удобным для манипулирования является обещанный американский финиш.

Новая Европа, создаваемая США на месте старой, исторической и культурной, будет именно такой, какой является сегодня в плане социальной технологии управления Украина. Украина — образец и экспериментальный прототип, а вовсе не аутсайдер процесса.

Другое дело, что нам, русским, как говорил великий спортивный комментатор Озеров, "такой хоккей не нужен".

Мы остаёмся исторической европейской страной — самой большой по территории и населению, самой продвинутой по заходу в историческое будущее, где научное знание применяется не только для создания средств производства, но и для осуществления власти.

В отличие от США, это социальное знание мы строили как публичное, а не тайное. Мы не удержались в этом сложном будущем, но опыт его проживания у нас есть. При этом мы обладаем изначальными установками европейства, неискажённой христианской верой. Наша политическая культура суверенна.

Надо понимать, что США изначально возникли как проект глубоко антиевропейский, как общество сектантов и диссидентов, как альтернатива европейским сословным социальным традициям. Вернувшись в Старый Свет на гребне своего политического успеха в ходе Второй мировой войны, получив контроль над разрушенной и виновной в мировой бойне и зверствах Европой и почти не воевав, по европейским меркам, США не смогли сразу и полностью ликвидировать европейскую цивилизацию только из-за нас. И хотя мы подвинулись после роспуска СССР как политического проекта по продвижению коммунизма, освободив Восточную Европу для влияния США, социалистическая в своей культурной основе Российская империя осталась — последняя собственно европейская страна.

То, что разрушение основ европейской цивилизации идёт под лозунгами "европеизма", нормально для применяемой в процессе организованной деградации идеологической техники. В этом даже есть некоторое очарование диалектики для ностальгирующих марксистов. Но поддаваться на провокацию украинского европейского лидерства не стоит. Платой за соблазн будет мучительный, небыстрый, болезненный процесс умирания, неизбежный при добровольном отказе от собственной сущности.

Тимофей Сергейцев,