Как не оказаться в «грузовике, набитом нитроглицерином»
Ловушка для процентов
Заметное не без усилий Росстата (упоминаю об этом без иронии, поскольку пересмотр методологии расчетов макропоказателей по национальным счетам давно назрел) обмеление прошлогоднего спада и нетривиальные результаты января (по тому же промвыпуску) разогрели прогнозные ожидания. В МЭР предсказывают годовой прирост ВВП около 2%. В ЦБ РФ пока «замахнулись» лишь на первые два квартала. Но тоже оптимистически: в январе–марте по отношению к октябрю–декабрю 2016 г. сезонно очищенный ВВП прибавит 0,6%, в апреле–июне квартал к кварталу – 0,8%.
В экспертном сообществе настроены поумереннее – экономическая скорость-2017 укладывается в интервал 0,7–1,5% (с медианным значением в 1,2%). При этом оценки как повышаются, так и снижаются (в Альфа-банке, к примеру, с 1,5% до 0,8%). Главное основание тому (помимо малой предсказуемости раскладов во внешних рисках) – разнообразие впечатлений от наблюдаемой неустойчивости внутреннего потребительского и инвестиционного спроса. Складывающаяся макрохозяйственная картина, действительно, требует оговорок.
Ясно, что замедление инфляции происходит быстрее ожиданий. По данным Росстата, к 6 марта рост цен в годовом выражении составил 4,5%. В Банке России констатировали: отклонение от целевой траектории сократилось, повысив вероятность достижения 4%-ного рубежа потребительскими ценами к концу года. В МЭР не исключают, что это может случиться и ранее. Тем не менее у «медали» есть и оборотная сторона. По результатам опросов «инФОМ», в феврале снижение инфляционных ожиданий приостановилось. Прямая оценка, т.е. медианное значение ожидаемого увеличения цен на следующие 12 месяцев, после сокращения два месяца подряд вновь выросла до уровня чуть выше декабря-2016 (на 1,4 п.п. – до 12,9%).
К декабрьским рубежам вернулись и «самоощущения» изменений материального положения. Их явное улучшение в январе к началу весны практически сошло на нет. Доля тех, кто говорит об ухудшении, подросла на 3 п.п. – до 38%. В то же время на 2 п.п. (до 59%) увеличилась доля граждан, которым приходилось экономить на покупках (прежде всего одежды и обуви). Исследование «Ромир» потребительского поведения в феврале показывает: расходы россиян оказались на пятилетнем минимуме, если соотносить последние месяцы зим 2013–2017 гг.
Медленное с периодическими реверсами восстановление потребления – значимое ограничение общеэкономического роста. Закрепление российского хозяйства на восходящей траектории с соответствующим оживлением потребительского спроса при прочих равных условиях способно усилить инфляционное давление. Поэтому ЦБ РФ предстоит очень плавное смягчение денежно-кредитной политики. Как объясняют центральные банкиры, при инфляции в 4% ключевая ставка может быть на уровне 6,5–7,0%. В ближайшие месяцы потенциал снижения хоть и ограничен, но остается. Однако участники рынка уверены, что к концу года ставка окажется не меньше 8,5%. Центробанк будет какое-то время закреплять достигнутую инфляционную цель.
Этот рубеж обычно (и в целом вполне правомерно) рассматривается как важнейшее условие «включения» мотора частных инвестиций. Итоги 2016 г. показали, что они понемногу начинают выходить из летаргического сна (общий объем вложений в основной капитал потерял 0,9%). На 2017 г. МЭР прогнозирует рост показателя на 0,8%. Вместе с тем оживление может оказаться несбалансированным, если закрепятся прошлогодние тренды – рост на 14% в добывающих отраслях (увеличение доли с 19,9% до 22,7%) и падение на 12% в обработке (сокращение удельного веса с 18,4% до 16,8%).
Судя по опросам ИЭП им. Е.Т. Гайдара, инвестиционные планы предприятий вышли в феврале на уровень 5-летнего максимума, вернувшись в относительно благополучный 2012 г. В то же время они наталкиваются на новую комбинацию ограничений росту. В первой «тройке» – недостаточный внутренний спрос, неясность текущей экономической ситуации и ее перспектив, снижение возможностей для экспорта вследствие колебаний валютного курса. Их назвали соответственно 55, 49 и 36% респондентов.
Цифры эти, на мой взгляд, свидетельствуют о том, что потенциал ожидаемого роста не слишком высок. А его расширение, как и вообще сбываемость прогнозов, в нынешних обстоятельствах решающим образом зависит от содержания экономической политики. Поддержание статус-кво, по сути, запирает будущую динамику в двухпроцентном гетто, вырваться из которого не позволят структурные ограничения (нарастающие дисбалансы на рынке труда, старение населения и производственных мощностей, дискомфорт в бизнес-среде, уровень конкурентоспособности и т.п.). При этом «отрастающая» нефть (а поступательность процесса, как показала первая декада марта, остается под вопросом) на деле способна лишь ускорить приближение к «предельной планке».
Логика структурной повестки
Простые решения задачи ускорения экономики чреваты новым кризисом. Системный подход в настоящее время пребывает преимущественно в «пере и чернильнице». Тем не менее точка отсчета уже поставлена. На мой взгляд, это действия российских денежных властей в последние два с небольшим года – таргетирование инфляции вкупе с политикой плавающего курса рубля и переход к сквозному регулированию финансовых рынков из единого «политического центра», т.е. Банка России.
На деле все это – новые рыночные институты, возникающие в ходе структурной реформы отечественного денежного хозяйства, заставляющие адаптироваться к ним всю экономику. Результаты и последствия, готов признать, для многих моих коллег по экспертному цеху небесспорны. Вместе с тем выход из рецессии и запуск восстановительных процессов без опоры на действия центральных банкиров были бы гораздо более многотрудными и растянутыми во времени. К тому же хорошо бы вспомнить, что «ступенчатая» девальвация в прошлый кризис стоила около $220 млрд из международных резервов. Нынче курсовая политика оборачивается их экономией.
Главная проблема, как представляется, в другом – а именно в неснижающемся риске асинхронности структурно-политических усилий в разных «подъездах» здания госуправления.
Иными словами, денежно-кредитный авангард резко ушел в отрыв, а «основные силы» подотстали. Спору нет, есть подвижки в бюджетной политике, которая медленно, но все-таки встает на курс снижения госрасходов и повышения их эффективности. Резервы колоссальны, до 15–20% – излишки почти по каждой статье. Отсюда и намерения ввести пусть и временное, но внятное бюджетное правило, реформировать госзаказ, провести ревизию федеральных целевых программ (ФЦП) и многое другое. Потенциал перераспределения в пользу человеческого капитала (прежде всего образования и здравоохранения) и госинвестиций в инфраструктуру весом. Но задействовать его без структурных перемен у «реципиентов» не получится.
Идущая полным ходом дискуссия о будущем налоговой системы упирается в те же вопросы. В конце февраля Euromonitor International сообщил: зарплаты в промышленности РФ за три года сократились с $3,5 до $2,7 в час и оказались ниже китайских ($3,6 в час). Средние зарплаты по экономике в целом, впрочем, пока в паритете – по $3,3 в час. Казалось бы, вот и искомое конкурентное преимущество. Использовать его, однако, «в лоб» трудно. Уровень потребления и без того слишком низок. Но можно зайти с другой стороны – снизить labor costs unit для бизнеса за счет сокращения этой части фискального бремени (его в целом еще тоже предстоит правильно подсчитать, учитывая все обязательные неналоговые платежи, число которых перевалило за сотню). Предложений на этот счет (в том числе у МЭР и Минфина) немало. Но все они упираются в величину страховых взносов, расчетная комфортность которых для российского капитала отнюдь не тождественна таковой для существующей пенсионной системы и других социальных секторов. Поэтому их реформирование – принципиальная часть структурной повестки, когда выбор ясен и однозначен – либо перезагрузка «социалки» и конкурентоспособность бизнеса, либо прогрессирующая деградация и того, и другого.
Для экспертных размышлений – это также вопрос, что выгоднее для предпринимательского класса уже на среднесрочном треке. Последовательное снижение издержек неадекватного госрегулирования или накачка экономики деньгами при низком качестве фининститутов (и без того пребывающих в стойком дефиците), призванных обеспечивать генерацию и движение потоков «длинной ликвидности». Для многих моих коллег ответ неочевиден. Но и этот факт, полагаю, повод задуматься над тем, что у уже начатых структурных реформ есть своя логика.
Любой органический рост, как известно, основывается на производительности труда. В современных моделях оптимизации ее факторов выделяются пять главных групп – труд, капитал (инвестиции), технологический прогресс (инновации), инфраструктура с логистикой и качество институтов. Причем последнее выступает своего рода интегратором, отвечающим за общую синергию. Работа же над качеством институционально-регулятивной среды – это и есть структурные реформы. Цена вопроса, по самым скромным подсчетам, – 2–3% потенциального дополнительного роста ВВП. Одно только избыточное административно-надзорное бремя создает в год издержек для бизнеса более 800 млрд руб., около 2% ВВП – потери от неразвитости конкуренции и отсутствия хотя бы трехлетних графиков изменений тарифов естественных монополий.
Преодоление структурных ограничений росту имеет еще одно измерение – выстраивание долгосрочного контракта между государством и бизнесом при прямом участии гражданского общества о правилах игры в экономике и, что еще важнее, о «правилах изменения правил». В этом смысле дискуссии, идущие в настоящее время на различных площадках, включая Московский экономический форум, дорогого стоят, поскольку подталкивают трансформацию экономической политики из потока «ордонансов» сверху вниз по госуправленческой вертикали в систему отношений между участниками контракта по поводу выработки и исполнения госрешений, касающихся формирования условий умного ускорения российского хозяйства на основе баланса кратко- и долгосрочных стимулов деловой активности.
Российская версия «количественного смягчения»
Все ждут быстрых результатов, а для этого срочно найти «виновного» в замедлении «исполнения желаний». Многими на эту роль «назначен» Центробанк – слишком уж он «зашорен» в своем антиинфляционном «пыле».
Между тем под напором внешних факторов (вспомним хотя бы сбывающиеся намерения ФРС США трижды в этом году повысить federal funds rate, добавив к этому отодвигающиеся сроки балансирования нефтерынка) валютный курс постепенно выходит на траекторию ослабления.
Призывы к запуску российской версии количественного смягчения (в виде «целевой эмиссии» и т.п.) – решение как минимум неочевидное. Во-первых, оно потребует еще большего ужесточения бюджетной политики. Во-вторых, нетрадиционная денежно-кредитная политика, действительно, позволяет поддерживать экономику на плаву. Но уверенной основы для роста она не создает. В выигрыше оказываются финансовые сектора, в своей динамике все сильнее отрывающиеся от прочей экономики, что умножает риски новых пузырей, схлопывание которых способно обернуться переизданием масштабных хозяйственных спадов.
К середине прошлого года скоростные ограничения движения по одной лишь монетарной колее (их осязание стало много острее благодаря феномену отрицательных доходностей, что уже – не вполне привычная всем рыночная экономика) пробудили к жизни тягу к включению фискальных стимулов и протекционистских мер. Результат известен – трампоэкономика с обещанием «беспрецедентной» фискальной реформы и дерегулирования в финансовой сфере. Последователи появляются и в других частях pax economica.
Наиболее опытные участники мировых финрынков в свою очередь предупредили: не надо пытаться ехать по одной единственной колее. Несбалансированность монетарной и бюджетной политик способна лишь многократно усилить груз сверхлевериджа. Гуру долгового рынка Билл Гросс на днях написал в своем Investment Outlook, что финансовые системы ведущих экономик напоминают «набитый нитроглицерином грузовик на ухабистой дороге». Словом, фискальным стимулам в увязке с другими регулятивными инструментами – да, безудержному росту дефицитов и госдолгов – нет.
На поверку выходит, что монетарно-фискальный маятник (из огня да в полымя) может начать отсчет приближению нового общемирового кризиса. На деле этого никто не хочет. Отсюда и повышенное внимание к балансу стимулов на основе повесток институционально-регулятивных изменений, выстраиваемых вокруг распознанных ограничений национальной конкурентоспособности.
Никита Масленников, руководитель направления «Финансы и экономика» Института современного развития