Тайны медвежьего царства
Путь из Москвы в Кострому лежит через Ярославскую землю. Уже при въезде в Яро-славль обращает на себя внимание герб города – медведь с секирой.
Дорогой длинною
Путь из Москвы в Кострому лежит через Ярославскую землю. Уже при въезде в Яро-славль обращает на себя внимание герб города – медведь с секирой. По преданию, князь Ярослав Мудрый зарубил здесь в стародавние времена атаковавшую его медведицу. И вполне объяснимо, что медведь – символ этих мест. Он изображён на эмблеме местного футбольного клуба, является талисманом хоккейной команды, его можно видеть на пивных бутылках местного производства. Однако в настоящее время медведей в этих краях не так много – не сравнить с соседней Костромской областью, куда мы и направляемся.
А в Костроме такой же культ косолапого, если не пуще. Магазин, отель, деловой центр или ночной клуб с названием «Медведь» – это здесь обычное дело. Куда ни кинешь взгляд – обязательно наткнёшься на что-то, так или иначе связанное с хозяином лесов. Продвигаясь вглубь Костромской области, можно видеть вдоль дорог деревянные истуканы медведей – как старые, потемневшие, так и поставленные совсем недавно, ещё отсвечивающие краской. Кто их ставит? То ли администрация таким образом заботится об имидже региона, благо больших затрат это не требует, то ли сами люди устанавливают – для красоты и в виде оберегов.
…Закупаемся с другом в небольшом сельском магазинчике, перед съездом с асфальтовой трассы. Глянув на московские номера внедорожника и безошибочно определив в нас охотников, продавщица приветливо заводит разговор:
– На медведя едете? Ну, дай бог, дай бог. Чтоб не промахнуться... А то развелось их тут – житья не дают. Народу-то мало осталось по деревням, никто мишек особо не стреляет, вот они и плодятся. Иной раз вечером из дома выйти страшно…
Удовлетворённо переглядываемся с другом – приехали туда, куда нужно.
Минут через сорок добираемся до крохотной деревеньки, которую едва можно найти на карте. Метрах в пятистах от неё – добротно построенная двухэтажная бревенчатая заимка, где нам и предстоит прожить несколько дней, выезжая на вечерне-ночные дежурства на овсяные поля. Нас встречает хозяин заимки, он же местный егерь, он же руководитель охотхозяйства Михалыч:
– Эх, поздновато вы… Видите, погода какая? Каждый день дождь льёт, ветер опять же, да и холодать стало, овсов уже мало осталось. Недельки три назад точно был бы результат, а сейчас ничего не могу гарантировать, нестабильно михи на поля ходят. Ну дак вы располагайтесь, сейчас подкрепиться нужно, а через часок и на вышки вас забросим.
Честно говоря, после восьмичасовой дороги ничего уже не хочется – ни охоты, ни угощения. Тут бы полежать, вздремнуть. Но это нас, изнеженных столичных жителей, наглотавшихся кислорода, клонит в сон. Другие бодры и веселы. В эти дни на заимке живут несколько охотников из Костромы – приятели Михалыча. Нам сразу накладывают в тарелки свежего плова, заправленного бобрятиной, угощают самогоном, явно не дотягивающим до 40 градусов, но при этом практически не имеющим того резкого специфического запаха, к которому нужно долго привыкать. Охотник Степан подливает всем в стопочки настойку из медвежьей желчи – для тонуса и… «мужского здоровья».
Охота пуще неволи
Вскоре мы уже едем на уазике по лесной дороге. Собственно, это с трудом можно назвать дорогой. Ямы, лужи, бугры… Уазик бросает из стороны в сторону, он буксует, ревёт, делает рывки; водитель Антон выкручивает баранку, клонясь корпусом то в одну, то в другую сторону, мы с приятелем на заднем сиденье бьёмся о двери, о потолок, друг о друга. Хорошо ещё, что поели не так обильно. Не-ожи-данно в окне возникает фантастическая картина. Прямо среди леса – чёрное строение с башенками, то ли замок, то ли… Да ведь это церковь! Старая деревянная церковь! А на одной из маковок даже сохранился православный крест. Не дожидаясь наших восклицаний, водитель говорит:
– Вот все, кто сюда приезжает, удивляются этой церкви. А ведь она не одна – глядите, напротив неё кирпичная стоит.
Уазик продвигается чуть вперёд, и нам из-за деревьев открывается ещё и кирпичная церковь, такая же заброшенная и печальная.
– Думаете, какой это дурак в лесу церкви ставил? – снова опережает нас Антон. – Так раньше-то леса тут не было! Поля были, луга, тракт пролегал. Три деревеньки неподалёку стояли, а вот тут – видите? – кладбище…
Мы просим его рассказать поподробнее, и дорога уже не кажется такой однообразно-утомительной. Водитель – простой деревенский парень – передаёт то, что слышал от других. Конечно, это не доклад дипломированного краеведа, вполне возможно, что-то напутано и приврано, но ведь церкви-то действительно стоят, вот они!
По словам водителя, в исчезнувших деревнях жили пасечники, охотники и ремесленники. Не жировали, но и не бедствовали. Молились в той самой деревянной церкви. Когда же она стала ветшать, народ решил поставить кирпичную, чтоб всё как у людей. Скинулись всем миром и построили новую, прямо напротив старой. Но и деревянная продолжала действовать, когда в праздники кирпичная не могла вместить всех желающих. А затем случилась революция. Обе церкви были со временем закрыты, людей согнали в колхозы и переселили, а деревни запустели, и их поглотил лес. Если полазить по дебрям, то ещё можно обнаружить чёрные, поросшие мхом и кустами срубы. Только кто будет лазить? Раньше стариков, умиравших в округе, хоронили на этом самом кладбище у церквей. Но в последние годы перестали – свежую могилу сразу же раскапывают медведи. Людей здесь больше нет, природа отвоёвывает территорию.
То ли оберег, то ли напасть
Мы подъезжаем к развилке, к первому овсяному полю, где по уговору должен сидеть я. Вылезаю из машины, беру рюкзак, карабин в чехле и ковыляю по грязи до вышки. Из головы не выходит образ заброшенной деревянной церкви. Это ж надо! Значит, ещё до революции она была старой, но до сих пор стоит, и ведь не развалилась, без ухода, без ремонта, умели же строить! Оставляю в памяти зарубку, что завтра, когда под вечер нас снова повезут на вышки, нужно обязательно взять с собой фотоаппарат и сделать несколько снимков.
…Прав был Михалыч – погода не та. Моросит холодный дождь, ветрено. С грустью смотрю в ночной прицел на пустое поле. Вдруг издалека доносятся несколько выстрелов. Гадаю, кто стрелял. То ли мой приятель, то ли кто-то из костромских охотников, которые передвигаются по угодьям на квадроциклах. И снова тишина и бесцельное сканирование поля аппаратом ночного видения... Через семь часов непо-движного сидения чувствую, что страшно затекли ноги, а сам я основательно продрог. Да и время подошло сниматься с вышки, судя по часам. Сую в рюкзак прицел, зачехляю оружие, начинаю спускаться, включив налобный фонарь. Нижняя перекладина лестницы обледенела, так что я, поскользнувшись, чуть не падаю, громко ругаясь. За вышкой со стороны леса раздаётся какое-то пыхтение, сопение и громкий треск сучьев. Что там?! Мог быть кабан. А мог и медведь. Поскольку карабин был у меня уже в чехле, вряд ли я успел бы постоять за себя, вздумай этот зверь напасть. Но всё успокаивается. Тихо. Вдоль заиндевевшего поля бреду к развилке, где меня должен ждать уазик.
Но на развилке никого нет. Стою пять минут, десять, пятнадцать. Холодно и жутковато. На небе – ни луны, ни звёзд. Тьма кромешная. Прекратившийся было дождь снова начинает моросить. Мобильная связь здесь недоступна. На вышке ещё как-то можно поймать сигнал, но не тащиться же обратно… Решаю ещё подождать. Вдалеке раздаётся стрекот, и вскоре я вижу прыгающий огонёк. Начинаю вертеть головой с таким расчётом, чтоб луч от моего налобного фонаря попал на таинственного ездока. Это мне удаётся – вскоре подъезжает на квадроцикле костромской охотник Георгий, с которым мы уже успели познакомиться на заимке.
– Ты чего здесь стоишь? – произносит он дежурную фразу, прекрасно понимая, что я тут делаю.
– Антона жду, не едет чего-то.
– И не приедет, налакался твой Антон.
– Так он же…
– Вот после того как вас двоих отвёз, и налакался. Кореша твоего другой квадрик заберёт, а ты садись ко мне.
Если путешествие по бездорожью на уазике – не из приятных, то на квадроцикле – тем более. Георгий слывёт лихачом; там, где отечественный джип буксовал, его квадроцикл пролетал подобно породистому жеребцу. Не исключено, что костромчанин хотел произвести на меня впечатление. Что ж, у него получилось. Пару раз я чуть не вылетел с заднего сиденья, получил шальной веткой по глазам, а ещё пребольно бился лицом о плотный рюкзак водителя. После этого я понял, что уазик был далеко не самым экстремальным средством передвижения…
А на заимке что-то вроде комсомольского собрания. Проспавшемуся и погрустневшему Антону охотники во главе с Михалычем устраивают выволочку с занесением в личное дело. Говорят прямым текстом, что, если подобное хоть раз повторится, гостей на вышки будет развозить другой водитель, а он может катиться к чёрту… Для деревенского мужика потерять такую не пыльную, в общем, работу – настоящая катастрофа. Видно, что Антон испуган, он извиняется и клятвенно обещает, что «никогда больше», однако при этом вожделенно посматривает на большую бутыль самогона, стоящую на столе. Постепенно о нём забывают, вспоминая только, когда нужно наполнить стопочки. Его стопку демонстративно не наполняют. Он сидит на краю стола, боясь сказать лишнее слово. Мне становится его жалко, но тут же я вспоминаю, как ждал его на холодной тёмной развилке и мог бы прождать ещё неизвестно сколько. Жалость моя улетучивается.
О чём говорят на охотничьей базе? Разумеется, об охоте. Трещат дрова в печи, шкворчит на сковородке мясо, байки следуют за байками. Чучела и шкуры зверей, развешанные по стенам, год за годом обречённо выслушивают одни и те же откровения добытчиков. Заходит разговор о выстрелах, которые я слышал. Оказалось, это стрелял Георгий. Медведь, как он поведал, был средним, даже небольшим, но на овсы не выходил, а всё лазил по краю поля. В итоге потерявший терпение охотник решил наказать его с дальней дистанции. Но промахнулся – крови на земле не обнаружилось. За беседами не замечаем, как наступает глубокая ночь. Поднимаемся с приятелем на второй этаж заимки, падаем в кровати и мгновенно отключаемся.
Спонтанная экскурсия
– Дрыхнете?! – это будит нас с утра местный мужик Юрик. – А пойдёмте, я вам деревню покажу.
Мой друг не изъявляет такого желания, намереваясь поспать ещё, а мне интересно. Юрик – не охотник, но он всегда тут, на заимке или возле неё, всегда на подхвате. Идём с ним смотреть деревню. Сую ноги в первые попавшиеся калоши в предбаннике, но через пару минут понимаю, что допустил оплошность – одна из них пропускает воду, и я чувствую неприятный холодок под ступнёй. Но вернуться за своими утеплёнными сапогами мне уже лень. Иду, стараясь не наступать хотя бы в лужи. Юрик рассказывает об обитателях деревни. Их немного. С десяток жителей, столько же домов, поставленных ещё при царе Горохе.
– Вот там, – куда-то неопределённо показывает Юрик, – мужик в избе угорел.
– Если угорел, то где же изба? Тогда сгорел.
– Может, и сгорел, – пожимает плечами он, – какая разница? Давно было. А там – вот та изба – там мужика током убило. Сам его вытаскивал, всё лицо синее, представляешь?
Я представляю. Я вижу эту депрессивную реальность и внутренне содрогаюсь. Не о детях рассказы, не о любви, не о праздниках – только о смерти. Конечно, интересно приехать сюда в качестве охотника-спортсмена, но жить здесь?! Нет магазина, мед-пункта, библиотеки, да ничего нет… Когда-то вокруг стояли деревни, текла жизнь, игрались свадьбы, шумели ярмарки. Ныне всё запущено и заброшено. Люди не столько живут, сколько доживают свой век. Проходим мимо избы с проваливающейся крышей, Юрик сообщает, что живёт там древняя старушка, на улицу почти не выходит. Изредка стучат ей в окно, чтоб услышать: «Да жива я, жива!» Но когда-нибудь она не ответит.
Юрик спрашивает, не собираюсь ли я пройтись по окрестностям и набрать грибов – поздние рыжики, оказывается, полезли. Отвечаю, что не горю желанием, поскольку этих сусанинских лесов не знаю и боюсь заплутать, да и силы ещё не восстановил после вчерашнего утомительного дня. Спутник понимающе кивает, добавляя, что в ближайшем лесу не так давно медведица напала на одного из егерей, который успел её смертельно ранить, но получил такие повреждения, что несколько месяцев потом провалялся в районной больнице. Охота собирать грибы у меня пропадает окончательно.
Вдалеке видим странного человека, он разговаривает сам с собой, что-то выкрикивает, смеётся. Юрик предупреждает меня, что тот не совсем здоров:
– Ты не бойся, он добрый, просто… вот такой. Инфекция какая-то была, родители не поняли сразу, тут же врачей нет, ну так потом и перекинулось на голову. Но брат – настоящий мужик. Не сдал его в дом инвалидов, смотрит за ним, ухаживает сколько лет. Так вдвоём и живут.
Человек удаляется в сторону избы на отшибе. Рядом с избой на пригорке – странного вида башня, понять назначение которой я не могу. Спрашиваю своего спутника, тот тоже не знает:
– Сколько помню – столько сам спросить хочу… А пойдём вместе спросим!
Идём к той самой избе, где живёт настоящий мужик, не бросивший больного брата, добровольно взваливший на себя такое бремя. Внезапно он сам появляется у калитки. По словам Юрика, у мужика этого на привязи волк, и его можно посмотреть. Но я не хочу смотреть волка. Меня интересует башня. Юрик кричит, спрашивает о башне. В ответ слышим:
– Это мельница. Хотел когда-то сделать, чтоб лопасти крутились. Не муку молоть, а так, для души. Но теперь уж вряд ли доделаю… Дел много, да и остыл к этой затее.
И досадливо машет рукой.
Сразу вспоминаются шукшинские чудики. Ведь понадобилось же этому аборигену таскать камни, укреплять фундамент, сбивать доски, потеть, лезть куда-то наверх, рискуя свернуть себе шею. И ради чего? А вот ради души. Требовала его душа чего-то такого. Захотелось ей какой-то новизны, волшебства. Может быть, думал он, что брату мельница понравится. Да кто его знает, что он думал. Мечта осталась неосуществлённой, так и стоит недостроенная, и лопастей никаких нет…
– А теперь пошли в гости к Царю! – тащит меня за рукав Юрик.
Так местные зовут Михалыча. Иногда его зовут ещё и Кулаком. Но чаще Царём. Дом его, в котором он живёт с женой, совсем не похож на царский. Одна большая комната разделена перегородками на кухню и спальню-гостиную. В центре – большая печь. Вокруг дома – аккуратный железный забор, грядки с овощами, летнее бунгало для детей, приезжающих иногда из города, мангал, летняя беседка. Никаких излишеств, ничего такого, что говорило бы о серьёзном достатке.
Царь предельно скромен:
– Денег мне не нужно, я не молод, лишь бы мужикам дать заработать. Вот помру – тяжко им будет…
Между прочим, в деревне всё зависит от него. Он занимается лесом, заготовкой сена, устраивает охоты для таких, как мы с другом, гостей из далёких мест. Даёт местным работу, лишь бы не бездельничали и не пили. Именно он проложил к деревне гравийную дорогу, заплатив за это, как говорят, целый миллион. Городским это вряд ли будет понятно – зачем тратить такие бешеные, по местным меркам, деньги на умирающую деревню? А вот для этих людей всё имеет свой смысл. И дорога, и бутафорская мельница. И если вокруг – медвежье царство, то здесь, в деревне – царство Михалыча Первого. Будет ли такой же царь после него? Едва ли.
Кому повем печаль мою?
Экскурсия завершена, смотреть больше нечего. Мимо нас быстро проходит озабоченного вида пенсионер в обшарпанной куртке. Он не из этой деревни, приехал по делам, спешит к Царю. Юрик здоровается с ним, представляет меня. Тот оценивающе смотрит, потом зло бросает:
– Постреляйте этих медведей проклятых. Какого увидите – такого и валите! Хоть большого, хоть маленького. Пока они нас тут всех не сожрали...
Я задумываюсь. Почему эти люди не уезжают отсюда? На кого надеются, на государство? На себя? Или вот на такого Михалыча, который в одиночку будет поднимать родную деревню, не давать ей умереть? Но одного такого Михалыча мало, да и не в каждой деревне он имеется. Пока нам рассказывают о победах на всех фронтах и хитрых планах, о растущем престиже страны за рубежом, об успешно завершённых космических программах, народ в глубинке живёт своей жизнью. Тихой и неприметной, бедной и трагичной. Визитная карточка современной России – это на самом деле не Олимпиада или чемпионат мира по футболу, а вот та заброшенная деревянная церковь в лесу, которая давно должна бы развалиться, но стоит себе и стоит. Наперекор природе, вопреки логике.
Возвращаюсь на заимку. Здесь давно все проснулись, вкусно пахнет мясом со специями, на столе – самогон (его, кстати, тоже производит Царь), костромские охотники травят очередные байки, мой приятель хохочет. Меня приветствуют и сразу наливают стопочку, Степан снова капает туда медвежью желчь, и я выпиваю, хотя с утра и маковой росинки во рту не было. Интересно начинается день... Но до заброса на вышку достаточно времени. Успею ещё и закусить, и снова выпить, и поболтать, и отдохнуть. Уверен, что водитель Антон сделал правильные выводы из вчерашних событий и мне не придётся снова ждать его в темноте. Впрочем, внезапно я осознаю, что думаю даже не столько о предстоящей охоте, сколько о чёрной церкви, вид и история которой так меня растрогали. Не забыть бы фотоаппарат.
Октябрь 2018 г.
Игорь Панин