Похищение Богоматери: «Если кто-то отважился на кражу в музее, это 100% заказ».
Кто виновен в краже Шуйской Богоматери из центра Москвы?
Юлия Сунцова, Наталья Сейбиль
- Знаменитые кражи и воровство своих же сотрудников – это одна опера, и всё же я убежден, что таковые не носят системного характера. Музейщики – это же как религия. Когда я, будучи студентом, проходил практику в том же Историческом музее, папки с хромолитографиями, которые ещё не были каталогизированы, лежали огромными завалами. Если б я был нечестным человеком, ничто не помешало бы мне вынести какую-нибудь симпатичную гравюру. Просто пачка, а в ней сколько-то экземпляров неучтенного чего-то. Кражу никто бы и не заметил, и она бы не была особенным бедствием. Конечно, бывали случаи, когда в Эрмитаже, в музеях по стране хранители чего-нибудь подменяли.
Тем не менее, я не могу сказать, что нужно бить во все колокола и что у нас беспредельничает какая-то неуправляемая антикварная мафия – этого нет. «Музейные люди в основном очень преданы своей профессии», —говорит источник, искусствовед и антиквар, согласившийся говорить с «НИ» на условиях конфиденциальности.
Собеседник объясняет: когда совершаются хищения в музеях, тем более с такими обширными коллекциями, как в Эрмитаже или Государственном историческом, обнаружить их довольно сложно. А обнаружить тотчас же – из области фантастики.
- Музейное хранение – гигантское количество экспонатов. Те экспозиции, что мы видим – это даже не вершина айсберга от того, что хранится в фондах. Большой музей можно сравнить с большой библиотекой. Если вы книгу поставите не на ту полку, найти её будет уже практически нереально, считайте, что она пропала. Тоже самое могло произойти и с Шуйской иконой.
А могло произойти и иное – и худшие опасения сбываются. Напомним, ревизия фондохранилищ и сверка 30 тысяч единиц хранения в феврале – мае 2019 года «положительного результата не принесла», как сказал сам директор Исторического музея Алексей Левыкин. Четырехлетнее расследование правоохранительных органов тоже буксует на месте. Одним из отрицательных факторов стали стертые файлы с музейных камер видеонаблюдения. Исчезнувшие видеозаписи запечатлели как раз тот период – конец 2018 года, когда предположительно была похищена икона.
- Проблема кражи на заказ актуальна с советских времен. Именно поэтому пропажу вовремя не обнаруживают и потом экспонат не ищут – кто-то слишком хорошо знает внутреннюю кухню. Думаете так просто отважиться на кражу в церкви или музее? Да, но только если на 100% уверен в «крыше», а это и есть заказ. Такие преступления практически не раскрываются, - говорит эксперт антикварного рынка Сергей Короневский.
- «НИ»: Может, проблема еще в том, что система хранения экспонатов далеко не совершенна?
- Короневский: Сейчас такая проблема почти не стоит. Раньше – безусловно. Неразбериха в каталогах (и когда у тебя еще всё на бумажных носителях хранится) – первый союзник воров. Но сейчас у каждого музея уже есть компьютерная база, она вбирает полный массив – что имеется и где оно лежит, а чего вдруг нет, и сличение происходит за секунды, - поясняет эксперт.
Как в Советском Союзе, так и сейчас раскрытие преступления о хищениях в музеях зависит от того, кто заказчик. Насколько он силен, богат, с кем связан. Типичный заказчик рассчитывает продать похищенное на западе, где основной спосрб продажи антиквариата – аукцион. Очень часто предметы удается найти на Сотбис, Кристи, Филипс и так далее.
Но и в «русских домах» тоже оседает значительная часть. Как раньше, так и сейчас есть некая «честь» что ли этих у этих похитителей. Если экспонат сбыть не удалось, его «возвращают»: подбрасывают на пороги музеев, оставляют в спортивных сумках поблизости или в пакетах в мусорных баках. С малыми музеями посложнее. К ним предметы возвращаются редко, подытоживает Короневский.
- Проблема таких огромных музеев, как Государственный исторический вот еще в чем.
90%-95% единиц хранения никогда не увидят свет, никогда не будут экспонироваться. Содержать их очень дорого, да и большое количество вещей, по-честному сказать, не музейного уровня. В начале двухтысячных из-за периодических краж из фондов развернулись горячие дискуссии – а может стоит уже разрешить музеям самим продавать свои предметы, осевшие в фондах? – говорит оценщик антиквариата Алексей Шуршаков.
Общественность была оскорблена. Народ привык доверять музеям, дарить им свои «сокровища». Кроме того, музеям нужно освоить суммы, выделенные на закупку экспонатов, иначе в следующей году государство пришлет меньше денег. Соответственно, кровь из носу, нужно всё потратить. Угорелые походы по антикварным лавкам обычно начинаются в конце года. Время поджимает, за месяц-два нужно выискать столько, сколько не выискалось за целый год. В такой суматохе уже не важно, является ли найденное предметом музейного уровня или уровень рядовой – такого у них горы.
Выходит, что для антикварного рынка - там, где эта мелочь более или менее востребована – всё потеряно, но и в залах музеев люди никогда этого не увидят. Ну, и придумывается «третий путь». Сотрудникам со скромными зарплатами трудно удержаться от соблазна. Человек сидит на миллиардах и понимает, что это практически «неучтёнка»...
- «НИ»: Цифровизация музейных фондов решает проблему с кражами?
- Шуршаков: Этого недостаточно. Многие проблемы одной этой мерой не решить. Поддельные списания. Сложность в определении подлинности принадлежности предметов. Некомпетентность сотрудников.
- «НИ»: Можете привести примеры?
- Шуршаков: Сколько угодно. Например, в Историческом музее есть отдел оружия. Его уже оцифровали. Распространённые казачьи шашки. Ценовая планка у них 60-80 тысяч рублей (если всё на месте, в сборе рукоять, ножны, клинок в хорошем состоянии). Этих шашек в музее – пачки. Всё учтено. Но в какой-то момент «попадает влага», и пара шашек «ржавеет». Реставрировать смысла нет никакого, они массовые, куплены не за 80 тысяч, а за 20. Реставрация обойдется в столько же, зачем же заморачиваться? Шашки списывают, кидают клич, им несут тут же пару-тройку десятков, из них выбирают лучшую пару. Музей покупает ее за 20 тысяч, а человек, который списывает, их продаст потом за 60 тысяч, за 50, если надо быстро. Проверить ничего невозможно – все эти шашки на одно лицо.
Пару лет назад ко мне обратились из одного фонда - потеряли трубку Брежнева. Курительная трубка, которую ему подарили какие-то заводчане. Она не прокуренная, подтверждающих документов, что принадлежала Брежневу, нет. Она пропала одновременно с сотрудником, который уволился. Все знают, что это он ее и забрал, но доказать невозможно. В 2019 году трубку нашли при попытках продать в антикварные салоны и на аукционах. Правда, никому она оказалась не нужна - как художественная ценность интереса не представляет и провенанса нет (подтвержденной истории владения).
Еще одна огромная проблема - незнание предметов музейными работниками. В фондах постоянно проводятся чистки. Какие-то истлевшие вещи, которые нельзя описать и выставить в залах, утилизируются. Был свидетелем потери подписанного ложе арбалета Петра I. Оно случайным человеком случайно было найдено в куче мусора – его утилизировали! Ложе восстановили, сейчас оно в экспозиции.
В другой год готовились к 200-летию Бородинской битвы. Я работал в антикварном оружейном магазине, и человек принёс георгиевское оружие. Я поехал в отдел оружия Исторического музея, чтобы выписать заключение. Ни у кого, кто знал оружие, не было сомнений в подлинности и редкости предмета, было известно, кому оружие принадлежало. Эксперт музея, даже не взяв его в руки, закричал: «Фуфло!». Аргумент меня потряс: «В нашем музее такого нет, значит, это фуфло!»
Какой действительно компетентный человек пойдёт работать на копеечную зарплату? Я знаю многих, кто пошёл работать в фонды, набрался знаний, получил собственную лицензию в Росохранкультуре и уплыл в свободное плавание, за такую экспертизу уже можно получать хорошие деньги. Музеям же запрещено давать коммерческие экспертные оценки.
- «НИ»? А «проблема» Шуйской иконы Божией Матери в чем? Не мелочь же завалявшаяся какая-нибудь и подделать сложно. Почему она оказалась такой уязвимой?
- Шуршаков: Шуйская икона – это, конечно, явный заказ. Проблема давняя и, к сожалению, системная. Предмет уходит в коллекцию и на десятилетия исчезает. Заказчики «не светят их», они понимают, что вещи уникальные, громкие, за их появлением пристально следят. Об этой проблеме я узнал в начале двухтысячных. Тогда некоторые провинциальные кадры еще глупили. Помнится, когда хорошо «обнесли» Елецкий музей, предметы сначала выводились в пользование. Серебряная пепельница появлялась в кабинете директора, но потом ее заменили на попроще. Куда делся оригинал – тайна, покрытая мраком, он не вернется никогда. Многое списывается как утраченное, а на самом деле идет на черный рынок. Если эти экспонаты не обнаруживаются таможенниками при выводе заграницу, пиши - пропало. А заграницу имеет смысл вывозить только предметы высокого художественного уровня, рядовые – смысла нет, в России их можно продать дороже, - говорит оценщик.
