10-ЛЕТНЯЯ ВОЙНА ЗА ДУНАЕМ. ПРОДОЛЖЕНИЕ...

К 15 апреля из ударных корпусов Каменского и Суворова смогли переправиться за Дунай только пехотные полки, кавалерия же осталась на левом берегу реки до появления подножного корма. С погодой не повезло, зелень не шла в рост, а без нее кавалерия что пехота без хлеба. Но вот, наконец, из южных земель подули ветры. Метеоролог Черняев предсказал резкий приход лета. Он был прав, и скоро зеленые луга сменили грязно-желтые. Анализируя происшедшее, конники повеселели.

Отпуск теперь был закончен для всех: согласно общей диспозиции 9 мая Каменский подтянул к Карасу все свои силы. Вскоре с ним вступил в связь Суворов, перешедший Дунай у Гирсова. В это время и другие соединения армии не засиделись на зимних квартирах: состоялся выход на намеченные рубежи.

Президент, однако, не давал о себе знать. Его, по-видимому, обманули слухи о намерении русской армии оставаться на левом береге Дуная, и визирь не ожидал такого скорого открытия военных действий.

Чтобы разведать неприятеля, Каменский выслал около Базарджикской дороги три полка донских казаков. Курьер докладывал, что казаки проскакали по направлению к Базарджику 20 верст и не встретили ни одного турецкого солдата. И только повернув на Силистрийскую дорогу, они обнаружили из селения Кучук-Кайнарджи турецкий лагерь, стоявший на опушке леса. Президент ошеломился: не было организовано даже попытки сопротивления неожиданно появившимся русским. Кто спасется? Голенцов усмехнулся: Румянцев требовал от ударных корпусов, пользуясь неподготовленностью турок, развертывать решительные действия, дорожа каждым часом. Горбачев руководил армией из своей ставки. Но что мог сделать заместитель фельдмаршала сейчас, сломленный из-за апрельской сырости лихорадкой, своей старой болезнью?

Президент Малороссии не хотел и слышать о верховых выездах. Телефон под рукой. Это, конечно, шутка, но действительно не было сейчас нужды напрасно тратить силы и находиться то там, то здесь, чтобы руководить наступательными действиями. Вся информация между главной квартирой и войсками шла по эстафетной связи. Сопровождаемый охраной курьер доставлял приказы за считанные часы. Донесения ни на места, ни с мест не задерживались.

Увидев, что им нужен непосредственно совет главнокомандующего, военачальники приезжали сами.

— В силу составления плана совместных действий, — именно так и поступили Каменский и Суворов, — не прогоните?

— Раз уж такое случилось, не прогоню, господа генералы, — сделал знак им садиться главнокомандующий, удержав подле себя дежурного генерала. — Пройдемте все быстро.

СУВОРОВ САМ ИНОГДА ШИПЯ ОТ ЛИХОРАДКИ, НЕ МОГ НЕ ЗАМЕТИТЬ ЕГО БОЛЕЗНЕННОГО ВИДА.

Разговор с его сиятельством он и начал с кивком на его жар. Начал – закончил. Обстановка пустая. Просто надо быть сухим, конкретным и деятельным. Докладывайте.

Каменский с некоторой торопливостью, боясь слишком утомить главнокомандующего, стал излагать намеченный им и Суворовым порядок наступления. Тот молча кивал: «Другого плана нет».

— Если брать Шумлу… — и военачальник резко прочертил прямую линию на карте от Козлуджи, докуда предполагалось довести армию, до названного пункта.

— В случае неудачи обоим корпусам отходить к Силистрии, где ждать главные силы армии. Петербург и Москва давно ждут наших решительных действий. Готовится одобрение плана. Надо высказать мысли.

Румянцев высказал соображения:

— Корпус Суворова должен будет пройти от Гирсова к Черноводам, показывая вид своего направления к Силистрии, тогда как верховный отряд корпуса Каменского пройдет берегом Черного моря по направлению к Варне, пытаясь внушить неприятелю решение русской армии взять эту крепость. Вот после этих маневров и стоит начать поход на Базарджик.

Президент прочертил стрелкой направление корпуса Каменского по главной дороге и корпуса Суворова параллельно с ним, прикрывая его со стороны Силистрии, и добавил, что время от времени нужно будет посылать небольшие силы к этой крепости для маскировки движения главных сил.

— Нет, — предупредил он, — это не слагает обязательств с господина Суворова в участии в основной битве, ибо в случае столкновения корпуса генерала Каменского с неприятелем, вы должны будете ударить в левый фланг врага или с тыла, пытаясь отрезать его от Шумлы.

— Вы обязаны держаться тесной связи между собой и согласованности действий, — добавил заместитель главнокомандующего и его дежурный генерал Горбачев, — ибо сие является обязательным условием для успешного проведения операции.

— Поймите, — сказал фельдмаршал, — вместе возьмете Шумлу. — Вы имеете подкрепление.

— Что они? — не понял Суворов. — И часть войск будет проблематично переправить быстро через Дунай в случае необходимости. План планом, но и обстоятельства могут в любой момент заставить нас принять иное решение.

— Как пожелаете, — кивнул головой Румянцев, — только обязательно соблюдайте согласованность.

— Тогда дайте мне другого партнера! — замычал Каменский при последних словах фельдмаршала. — Генерал Суворов погубил эту самую согласованность!

Главком во всем старался навязать свое мнение. Президента мутило.

— Вы – старший! — предупредил по уставу Румянцев, — и в случае возникновения спора первенство должно принадлежать генералу Каменскому. Завтра вы удовлетворитесь моим собственным приказом об этом, а кто-то не удовлетворится, но вынужден будет послушаться…

— Они ушли и никуда не придут с таким решением вопросов! — вздохнул дежурный генерал. — Или не сработаются, или…

— Успокойтесь, сиятельство, — был иного мнения граф, но, подумав, добавил: — Михаил, правда, слишком самолюбив, Суворов – порох, а все ж должны, ваше сиятельство.

— Это вы так уверяете себя? — с сомнением покачал головой Горбачев. Никто так не думал. Все спохватились поздно.

— Где теперь? Где Репнин? Где задерживается? — нетерпеливо поинтересовался Румянцев, так как ждал того еще в середине апреля. — Почему он опаздывает, будто армия будет ждать его?

— Вы оставите его? — как бы между прочим спросил Горбачев.

— Комендант крепости сообщил, что войска еще неделю тому назад тронулись с места и теперь должны быть уже за Дунаем. Только в Фокшанах. Пусть он следует сразу туда…

— Товарищ ваш, — засомневался генерал, — попытается отыскать сначала вас…

— Вы – везунчик, — засмеялся вдруг Румянцев, — как и все мои генералы… и Репнин в том числе. В Фокшанах будет не только главная армия, но и сам я буду там. Хотя все равно и оттуда надо будет уезжать…

— Нет, пока все аккуратно мы не упакуем, то никуда не уедем. Так ли он нам нужен? — поинтересовался живо Горбачев?

— Если мы боевые товарищи, — ответил президент, — то, конечно же нужен…

— Он крепко обижался на вас, — вспомнил генерал инцидент с обвинением в сдаче Журжи, — хотя Репнин и сам в трудный для армии момент уехал, сославшись на недуг.

— Так и чего вспоминать об этом в такое-то время? — улыбнулся в ответ граф. — Ну а то, что задерживается, так это или дороги плохие, или что другое случилось!

— Нет, не надо гадать, а что случилось, он и сам потом расскажет, — сказал, собирая документы адъютант, и добавил перед уходом: — У обозников нет места для этого топчана, и его решили бросить здесь!

— Значит ничто не помешает нам поговорить? — засмеялся граф. — Тогда садись и рассказывай.

— Все, — проговорил Горбачев, — что происходит, связано с необыкновенным возвышением Потемкина. Соедините сие и с задержкой Репнина.

Репнин же, вернувшись наконец, говорил не о нем, а о том, что президент Военной коллегии требует скорого мира с турками. Говоря о скором мире, президент кивал на усилившиеся в стране смуты: «Посидите тут, поседеете».

Люди полагали, что армия бунтовщиков была очень велика, и в Петербурге готовились уже послать против нее часть войск из района боевых действий под командованием Суворова, имеющего опыт подавления мятежей в Польше. Когда Румянцев услышал, что туда хотят послать часть его армии, лицо его помрачнело. С напряжением в голосе Румянцев сказал, что его армия существует для борьбы с ВНЕШНИМИ ВРАГАМИ РОССИИ, а не для подавления бунтов. ЭТОТ ГЕНЕРАЛ не боялся никого ничего, НО ТУТ БЫЛ СОВЕРШЕННО ДРУГОЙ ИНЦИДЕНТ, в который он ввязываться был не намерен. Это был непонятный для Репнина сигнал, однако тот ничего не сказал. После чего они просидели в молчании минуту или две. Репнин поинтересовался, где сейчас турки, желая переменить тему разговора. Фельдмаршал ответил, что на торжество пока еще рассчитывать рано. Все еще находясь под впечатлением о пугачевском восстании, Румянцев отвечал на вопросы о военных действиях вяло, словно полковник, недостаточно знающий об истинном положении вещей в армии. Репнин смог узнать от него только то, что за Дунаем наступательно действуют 2 корпуса, возглавляемые Каменским и Суворовым, но главные силы армии находятся еще на левом берегу. (Такие дела не устраивали Репнина, который сам рвался проявить себя в боевых действиях. Чувства угнетали Румянцева, но тот, наконец-то, избавился от них, в его глазах появилась оживленность.)

После чего он передал в распоряжение Репнина вторую дивизию. Основные силы этой дивизии Румянцев поставил при Слабодзее, часть войск расположил у селения Нагоешт. Внутренние чувства Репнина подсказывали, что князь будет действовать против Силистрии. Вы должны наблюдать за сей крепостью, но, если удобность найдете, можете учинить нападение.

Впрочем, личный выбор князя зависел от того, как пойдут дела у Суворова и Каменского. "Посильнее уже, - думал Репнин. - Вот и берите с собой, господин Репнин, своего адъютанта, который и во время отпуска с вами не расставался, денщика и небольшой отряд охраны, выделенный вам самим фельдмаршалом, и отправляйтесь в свою дивизию. Медицинская причина тут уже не в счет из-за отсутствия холодов, вокруг трава зеленеет, густыми копнами разбросаны кустарники, слышно щебетание птиц..." Врач прописывал царственное спокойствие. Даже не верилось, что такой покой есть здесь, но очень скоро он может быть прерван громом пушечных и ружейных залпов, воинствующими кличами противоборствующих сторон, стонами раненых. "Нет, - промолвил адъютант князя, - судя по всему, дождь все же будет!"

По каким-то предметам тот так решил. Оказывается, чемодан нажитых ран подсказывал ему это. Между переменами погоды они всегда у него ныли. 

В оживлении находилась дорога в пределах Дуная. Генеральный эскорт обогнал один обоз, затем другой. В отдалении показались палатки военного лагеря, дымки костров. Сигнал того, что вот-вот появится сам Дунай. Президент всех здешних мест. Выслушав шум его течения, нужно было еще ведь и целый километр преодолеть, чтобы попасть на тот берег. "О'кей, - подумал князь, - мы подружимся с тобой, приятель".

Возвращающиеся казаки спешивались на берегу поить лошадей. Вопреки им, Репнин хлестнул коня и направился галопом. Доскакав до берега, буквально повалился с седла, ступил на краешек земли, набрал полные ладони прозрачной воды и озорно бросил перед собой. На мелких брызгах отразился осколок радуги, посмотрел на зарябившуюся речную гладь: "Разыскиваем все свое счастье, а вот те казаки, что коней поят, лучше и раньше нас познали, что оно в таких вот местах и живет..."

Около казаков и очутился Репнин, вытерев платком мокрые руки.

- Он точно какой-то дивизии, - подмигнул командир.

- Вот какой? - засмеялись мужики. - А вы не в Слабодзею?

- С ней я уже рядом, - кивнул на крыши генерал.

Казак Крючков посмотрел туда, куда показал Репнин, и удивился, как тот сумел разглядеть за деревьями темные камышовые крыши? Нет нужды разубеждать. Кто-то из ребят стал говорить о том, как будут бить турок. 

- Слетаем, - подхватил Репнин, - и побьем. Сейчас же смирятся.

Опять о мире: когда он? Умный княз влез на коня и поехал к Слабодзеи, любуясь всем, что представлялось его взору: зелеными просторами поймы, Дунаем, кострами, дымящимися далями.