Совершенно секретно: служба на Семипалатинском полигоне

Юрий Михайлович проходил срочную службу в 1956-59 годах. В день призыва он не мог даже предположить, где ему предстоит служить. В марте новобранцев скомплектовали в специальную команду и в течение многих месяцев периодически вызывали на медицинскую комиссию, заставляли снова и снова писать автобиографию, заполнять анкеты с вопросами об отсутствии судимости и контактов с заграницей у родственников. И вновь отпускали «до особого распоряжения». Срочники в недоумении задавались вопросом, к чему их готовят... И только 25 ноября они выехали к месту службы на пассажирском поезде. Уже в дороге им запретили писать письма домой. В Новосибирске солдаты пересели на состав до Семипалатинска, где им предстояло служить на сверхсекретном Семипалатинском испытательном ядерном полигоне.

Справка «МР»

Подразделения особого риска –  военные части, личный состав которых принимал участие в испытаниях ядерных и термоядерных бомб.

«Сидел Ермак, объятый думой»

Юрий Михайлович проходил срочную службу в 1956-59 годах. В день призыва он не мог даже предположить, где ему предстоит служить. В марте новобранцев скомплектовали в специальную команду и в течение многих месяцев периодически вызывали на медицинскую комиссию, заставляли снова и снова писать автобиографию, заполнять анкеты с вопросами об отсутствии судимости и контактов с заграницей у родственников. И вновь отпускали «до особого распоряжения». Срочники в недоумении задавались вопросом, к чему их готовят… И только 25 ноября они выехали к месту службы на пассажирском поезде. Уже в дороге им запретили писать письма домой. В Новосибирске солдаты пересели на состав до Семипалатинска, где им предстояло служить на сверхсекретном Семипалатинском испытательном ядерном полигоне.

СИЯП находился на стыке Павлодарской, Семипалатинской и Карагандинской областей и имел охранную зону площадью 120 на 150 километров. Испытания проводились на опытном поле радиусом примерно десять километров, которое было огорожено колючей проволокой в три ряда и находилось примерно в полусотне километров от расположения частей гарнизона.

Гарнизон располагался на берегу Иртыша в 150 километрах от Семипалатинска, в нем были солдатский городок, обнесенный бетонным забором, офицерский городок, где проживали семьи командиров. В полусотне километров от опытного поля сеяли морковь, свеклу и даже выращивали арбузы. Да что говорить, в городке атомщиков был даже свой родильный дом.

На въезде в гарнизон новобранцев встречала охрана. Все, включая водителя, выходили из машины, после чего проводился тщательный осмотр транспорта. Затем призывники проходили через пропускной пункт, где было несколько окошек для проверки документов и проведения подробного опроса.

Примечательно, что среди первых испытателей ядерного оружия большинство составляли уральцы. Участник испытаний самой первой ядерной бомбы однофамилец нашего героя Афанасий Кочетков вспоминал, что жили они в палатках – а морозы зимой доходили до 45 градусов. Во временных жилищах настилали дощатый пол, топили печку-буржуйку… В 1956 году, когда призвали Юрия Кочеткова, условия службы были уже совсем другими: в казармах были центральное отопление, водопровод и канализация. Хотя последние землянки на полигоне еще оставались: в них располагались штаб и АТС.      

В обстановке особой секретности у всего, что имело отношение к полигону, были условные названия. Если шофер ехал в Семипалатинск, ему говорили: «в Париж поедешь». Вскоре после приезда новобранцев, в декабре, на полигоне произошла «свадьба» – так называли взрыв, ядерное испытание. Когда к месту испытаний доставляли бомбу, то говорили: «везут невесту». Таких «невест» за три года службы Юрия Михайловича приехало «в окрестности Парижа» около пятидесяти. И всякий раз, когда везли «невесту», дорога в гарнизон и из гарнизона надолго закрывалась.  

Когда новобранцы проходили курс молодого бойца, их сразу предупредили: где они служат и кем, говорить и писать в письмах нельзя. Даже о голосовании в Верховный Совет Казахстана нельзя было упоминать. Все письма проверяла военная цензура, и если кто-то пытался хотя бы намекнуть на место своего нахождения (условно называемого «Берег»), его ожидало строгое внушение от командования. Сначала письма от родных шли на номер части, потом гарнизону дали название Москва-400, потом заменили его на Семипалатинск-26.

А сообщить родным о месте службы очень хотелось. И вот один солдат сослался в письме невесте на журнальную статью про испытания американской бомбы, на что та ответила: «Ты там осторожнее, а то нам детей рожать». А другой боец написал о себе: «Сижу, как «Ермак, объятый думой», подразумевая «дикий брег Иртыша».

Особенности «свадебного обряда»

В состав гарнизона входило пять строительных воинских частей, на полигоне служили также артиллеристы, танкисты, летчики и даже моряки. По военной специальности Юрий Кочетков был слесарем по ремонту строительных машин и механизмов, в армию он пришел, уже имея производственный стаж монтажника и слесаря по ремонту строительных машин и механизмов на Магнитогорском металлургическом комбинате. На службе его распределили в ремонтно-механическую роту инженерно-технического батальона. В армии Юрий Михайлович также освоил специальность автогенщика.

Другие роты обслуживали бетонный завод, электростанции, сварочные агрегаты, глубинные насосы. Рота механизации строительных работ имела в распоряжении башенные краны, бетономешалки. Батальон занимался строительством на испытательных площадках различных сооружений, на которых и испытывали влияние ядерного взрыва. Всю технику строительных рот – бетономешалки, транспортеры, краны, экскаваторы, бульдозеры, скреперы – обслуживала и ремонтировала ремонтная рота.

На полигоне солдаты строили фрагменты промышленных зданий, жилые дома высотой от одного до четырех этажей из шлакоблока, дерева, кирпича. Для этого в других частях были роты каменщиков, штукатуров. Для нужд полигона была построена даже ТЭЦ, на опытном поле заложено 550 километров кабельных линий. В 1947 году, когда строительство полигона только начиналось – а начинали его узники ГУЛАГа – были заложены и различные подземные сооружения – укрытия, убежища, линия метро, множество казематов с приборами и аппаратурой для исследования всех параметров взрыва.       

Когда готовились к проведению первого ядерного взрыва, на опытном поле установили вышку высотой 37 метров, на нее на лифте поднимали бомбу. От взрыва образовалась огромная воронка, а вышка из металла была уничтожена полностью, даже единого болта от нее не нашли.

Поле вокруг эпицентра разбили на секторы – в секторе авиации находились самолеты, в других – танки, бронетранспортеры, промышленные здания из металлоконструкций – фрагменты цехов. У моряков был свой «морской» сектор, где были расположены сооружения береговой обороны – пороховые погреба, подводные лодки: одну погружали в заполненное водой углубление, другая оставалась на поверхности. Были железнодорожный и шоссейный мосты, которые взрывом снесло с опор и отбросило на десятки метров. Танки на месте испытаний порой уходили в землю, у них взрывной волной отрывало башни. Все сооружения и технику расставляли на разном расстоянии от эпицентра, чтобы сравнить степень повреждений.

В секторе жилых домов квартиры были отделаны под ключ, к ним были подведены вода, свет, газ, в квартирах находились бытовая техника, мебель, и даже одежда в шифоньере была – это была полная имитация среднестатистических бытовых условий. Существовала команда, набивавшая манекены и наряжавшая их в разную одежду – от шелковых платьев до генеральского мундира. В землю закапывали продукты питания, вплоть до коньяка, копченой колбасы и шоколада – роскоши для тех лет.

После взрыва специальные команды собирали все, что удавалось найти на испытательных площадках и везли в лаборатории. На полигоне работало много специальных лабораторий для оценки результатов всех видов испытаний.

Однажды после проведения испытаний бесследно пропал десяток облученных банок тушенки, по версии сержанта провиант утащили лисы. Подполковник включил дозиметр, и животы участников похода на испытательную площадку «зазвенели» – всех отправили в госпиталь.

В испытаниях участвовало до полутора тысяч животных – овцы, собаки, кролики, свиньи, лошади, верблюды, мыши, крысы. Еще в 1949 году, накануне первого испытания бомбы, солдаты гарнизона собирали бродячих собак, а также скупали животных в близлежащих населенных пунктах.

«Братьев меньших» рассаживали в танки, самолеты, дома, убежища, окопы вместо людей. После взрыва несколько сотен животных погибало. Остальные – больные и покалеченные, поступали на лечение – у них брали анализы, испытывали на них действие различных лекарств. На полигоне была специальная группа военных, которые ухаживали за подопытными животными, собирали их в зоне поражения, непосредственно контактируя с радиацией. Иногда при взрыве сдвигались слои почвы, траншеи смыкались, технику и животных приходилось разыскивать по карте.

Бывало, при неправильном расчете силы взрыва на гарнизонных зданиях срывало крыши, выбивало стекла. Потом соорудили специальный вал, чтобы взрывная волна проходила над крышами, не задевая строений. В гарнизоне взрывами «чистило» печи, по стенам ветхих зданий шли трещины. Однажды испытывали сверхмощную бомбу, и даже в Семипалатинске, находившемся в 150 километрах, в домах выбило окна на уровне второго этажа. Жителей заблаговременно размещали в убежищах.

На испытания иногда приезжали высокопоставленные гости. Для начальства в десятке километров от эпицентра поставили наблюдательный пункт, из которого за 30 секунд после взрыва нужно было добежать до бункера и закрыть за собой дверь, чтобы скрыться от взрывной волны.

Юрий Михайлович говорит, что сам он ни разу не видел, как взрывается ядерная бомба. Солдаты в этот момент лежали лицом вниз, глаза закрывали рукавицами. А когда поднимался ядерный гриб, долго «любоваться» им тоже не было возможности. Нужно было бегом возвращаться в казарму, чтобы вернуть на место снятые на время испытаний рамы и двери, а потом отогреться.

На место взрыва обычно вылетали три самолета: бомбардировщик и истребители, которые после испытаний обычно возвращались и «разрывали» радиоактивное облако, чтобы его нельзя было обнаружить.

На память о службе на Семипалатинском полигоне у бывшего комсорга ремонтно-механической роты Юрия Кочеткова осталось несколько фотографий. На одной из них – солдаты и комроты Герой Советского Союза Василий Крикливый – памятный снимок был сделан перед его увольнением в запас для стенгазеты. У бойцов при добросовестной службе раз в полгода тоже была возможность сфотографироваться, для этого нужно было получить специальный талон – понятно, что и фотографировать на секретном объекте можно было только строго по разрешению. Пленку выдавал особый отдел, там же ее проявляли, отсматривали фото и сверяли со списками. Зарядив в фотокамеру новую пленку, пломбировали замок.

На территории полигона действовал строгий сухой закон. На контрольно-пропускном пункте стоял железный столб, о который безжалостно разбивали бутылки с горячительным, которые пытались провезти в часть. Но, конечно, существовали и на этот случай свои ухищрения…

«Невидимый враг» не дремлет

Для фиксации уровня облучения каждому, кто шел работать в зону испытаний, выдавали специальный индикатор в виде авторучки, в котором находилась полоска бумаги – по ней с помощью прибора определяли уровень радиации. Индикаторы были пронумерованы и зарегистрированы на фамилии солдат.

Какой уровень радиации воздействовал на военных на полигоне, им не говорили. А случаи бывали разные. Однажды, например, провели взрыв и через 20 минут в радиоактивное облако выбросили десант, который пошел в импровизированную атаку через эпицентр.

Когда солдат, служивших на Семипалатинском полигоне, готовили к демобилизации, все они давали подписку о неразглашении – полагалось 25 лет молчать о месте службы. Увы, даже болезнь, связанная с облучением, не давала права разглашать государственную тайну.

Однажды и Юрий Михайлович попал под сильное облучение, ремонтируя бурильный станок, с помощью которого брали пробу грунта на опытном поле. Прежде чем с поля выезжала машина, ее полагалось тщательно отмыть в специальной бетонированной канаве. Затем дозиметристы проверяли уровень излучения и, убедившись, что «фонит» в пределах нормы, выпускали технику за ограждение. А тот злосчастный бурильный станок никто не помыл, его просто загрузили на трайлер и привезли в ремонт…

Юрию Кочеткову повезло попасть в госпиталь на лечение – ему вводили внутривенно атропин, тогда и лекарство это было секретным и выдавалось в сопровождении целой «церемонии». Не всем ребятам, попавшим под облучение, удалось пройти курс лечения, поскольку в госпитале было всего 350 коек.

Юрий Михайлович после возвращения со срочной службы устроился на работу в изотопную лабораторию ММК в надежде на возможность пройти медицинское обследование по поводу радиационного облучения и получить направление на лечение. Но тогда врачей, сведущих в этой области, практически не было, дело с лечением и реабилитацией обстояло плохо. Получилось так, что участники первых ядерных испытаний были забыты государством на долгие годы…

Около пятнадцати лет назад ветераны Магнитогорска создали в нашем городе общественный комитет ветеранов подразделений особого риска, Юрий Михайлович был избран председателем этой организации. По сведениям комитета, около пяти тысяч магнитогорцев были задействованы на секретных испытательных полигонах Новой Земли, Тоцка, Семипалатинска. Большинства из них уже нет в живых. В память о товарищах, создававших ядерный щит нашей державы, ветераны подразделений особого риска хотят установить в городе памятный знак – возможно, в Магнитогорске найдутся желающие оказать поддержку этой заслуживающей уважения инициативе.