Главный советский кутюрье — Вячеслав Зайцев
Он прославился больше полувека назад, но, как мы обнаружили, до сих пор не научился почивать на лаврах
ВЯЧЕСЛАВ ЗАЙЦЕВ В ПРИЕМНОЙ АТЕЛЬЕ ДОМА МОДЫ
Слава Зайцев — одно из немногих советских имен, ставших полноценным брендом. Не брендом одежды в современном понимании, для этого ему не хватило индустриального размаха, а просто символом, как «Сухой», калашников и шоколад «Аленка». Мальчик из Иваново — первый советский дизайнер, открывший собственный Дом моды, поработавший на Западе и даже запустивший собственную парфюмерную линию в Париже.
В нашем сознании Слава Зайцев был и остается певцом русского стиля. Его головные уборы почти всегда напоминают папахи, кубанки или кокошники, а любимые орнаменты — буйные крестьянские цветы или геометрические вышивки. Даже маленькие черные платья или деловые костюмы получаются у него по-русски разухабистыми, беззастенчивыми, без намека на европейские подтексты и недосказанности. Так что накануне двадцатилетия российского Vogue мне было важно поговорить с ним о соотношении русского и интернационального в моде и стиле.
Модели в демонстрационном зале Дома моды.
В его усадьбу в деревне Каблуково я добиралась два часа. Было время подумать. Честно говоря, я была уверена, что наша беседа превратится в ура-патриотический митинг с элементами восхваления уникальных российских ремесел, особого пути российского дизайна и утверждениями о вторичности всего европейского. Боялась рассуждений о том, что сапоги в Европу привезли русские в 1960-е годы и по сей день жалеют о том, что не запатентовали наше великое изобретение, что все всё у нас украли, а мы самые великие и буквально завтра Москва — и шире — Россия станет столицей моды. Я была к этому готова. И я ошибалась.
Белый трехэтажный дом стоит буквально в лесу, а манекены в костюмах встречают вас прямо на террасе. Духом 1980-х, триумфальной эпохи хозяина дома, пропитано все. Он и в торжественности лестницы, и в сочетании белого и черного с металлом, и в особой нарядности покрывал и штор. Зайцев спускается, а точнее съезжает, ко мне с лестницы на специальном приспособлении, которое катится по перилам как по рельсам. Ходит он уверенно, но вот спускаться и подниматься по крутой лестнице и правда сложно. Тем не менее его мастерская находится в мансарде, и переезжать ниже он не намерен. Здесь наверху, под крышей, совсем другое пространство — белое, спокойное, рабочее. Ничего лишнего, только журналы, книги и гигантский компьютер, к которому он меня сразу и приглашает присесть. Почему-то компьютер меня поражает более всего. На экране светится сложный красивый орнамент с вполне деликатным фольклорным оттенком.
Зайцев лихо орудует мышкой, стараясь быстро довести дело до конца, и сетует на то, что болезнь не дает ему рисовать руками, зато на компьютере «я делаю до тридцати рисунков в день», бросает он между делом. «Фабрика в Обнинске выпускает ткани с моими принтами, — объясняет Зайцев, — там директор такой скандалист, классный мужик вообще. Каждый день встаю в шесть, два часа еду на работу, досыпаю в машине. Зато продуктивность обалденная». За принтами следует показ живописи, которая сейчас словно стала для него важнее моды.
Модели в ателье лаборатории моды
Однако мне пора задать первый вопрос. О соотношении русского и мира вокруг, о том, чувствовал ли он, мальчик из Иваново, что где-то есть большой мир, в котором и существует мода, о которой он мечтал. Ощущал ли он себя провинциалом?
«Конечно! — неожиданно охотно отвечает Зайцев. — Для меня модой всегда была Франция. Французы меня всегда волновали, я даже во сне видел, как приезжаю в Дом Кардена или в Dior, хожу там, смотрю, что они делают. И знаешь, что самое поразительное? Совпало очень многое, мои ощущения и представления с реальностью».
«Ну а насчет провинциальности тоже — я ведь пришел в институт, чтобы получить образование художника по текстилю. Но я понял, что уже умею достаточно, и прямо со второго курса начал рисовать одежду. Так вот у нас была преподавательница истории костюма, она была для меня таким образцом недосягаемым, и она, как мне казалось, подсмеивалась над тем, как я одет. Но я очень старался. И почему-то очень хотел, чтобы она заметила, как я меняюсь. Выходит, что мое ощущение собственной провинциальности стало каким-то стимулом».
Однако мне пора задать первый вопрос. О соотношении русского и мира вокруг, о том, чувствовал ли он, мальчик из Иваново, что где-то есть большой мир, в котором и существует мода, о которой он мечтал. Ощущал ли он себя провинциалом?
«Конечно! — неожиданно охотно отвечает Зайцев. — Для меня модой всегда была Франция. Французы меня всегда волновали, я даже во сне видел, как приезжаю в Дом Кардена или в Dior, хожу там, смотрю, что они делают. И знаешь, что самое поразительное? Совпало очень многое, мои ощущения и представления с реальностью».
«Ну а насчет провинциальности тоже — я ведь пришел в институт, чтобы получить образование художника по текстилю. Но я понял, что уже умею достаточно, и прямо со второго курса начал рисовать одежду. Так вот у нас была преподавательница истории костюма, она была для меня таким образцом недосягаемым, и она, как мне казалось, подсмеивалась над тем, как я одет. Но я очень старался. И почему-то очень хотел, чтобы она заметила, как я меняюсь. Выходит, что мое ощущение собственной провинциальности стало каким-то стимулом».
Спасением становились французские журналы.
«Да, я помню. Мы втихаря смотели эти журналы в библиотеке Ленина. Никто не должен был знать это и видеть. Журналы выписывали и в библиотеку Общесоюзного дома моделей, но их прятали. Потом, когда стали разбирать дом, их нашли в подвалах. Я в тот момент работал в экспериментальном цеху, мы создавали модели для всего Советского Союза. Нам важно было работать над разными формами и силуэтами. Было всего четыре фасона, причем все делалось из одной и той же ткани. Кстати, тогда я научился делать пальто. Мой главный прорыв. Пальто от Зайцева хотели все. Сейчас люблю вечерние платья, костюмы шелковые, но не пальто!»
А первая встреча с этой самой мировой модой?
«Она произошла как раз благодаря тому, что я от безысходности сделал в 1963 году коллекцию ватников для женщин-работниц, коллекцию, конечно, отвергли по идеологическим причинам, но журналисты заинтересовались, и среди них был журналист из Paris Match, он опубликовал эти фотографии, их увидел Пьер Карден. И в 1965 году ко мне в Дом моды на Кузнецком Мосту пришла французская журналистка, рыжеволосая, классная такая, и сказала, что Пьер Карден приехал в Москву и хотел бы со мной встретиться. Я разволновался ужасно, в первую очередь — в чем пойти к нему. Ничего же не было, а тут встреча с кумиром. Он ведь prêt-à-porter начал делать тогда уже, за что его хотели изгнать из Синдиката Haute Couture. Купил себе пальто за семнадцать рублей на рынке на «Аэропорте», серое, венгерское, и замшевый пиджак взял у приятеля, ну рубашка была, а вот галстука не было. Галстук мне потом Пьер Карден подарил. Синий с коричневым, под замшевый пиджак. Он же не знал, что пиджак чужой! Пошел такой крутой, как мне казалось, в гостиницу «Украина», французы как раз спускались к завтраку, их тридцать человек привезли, в том числе и Марка Боана, который в Dior работал тогда, и Ги Ларош приехал. Еще какие-то русские графини...»
«Издали увидел Кардена и от ужаса прошептал, как мне казалось, «Пьер», а на самом деле заорал во всю глотку. Он схватил и повел меня к себе в номер показать свои ткани, роскошь, которую я видел до этого только на картинках. Я тогда страшно перепугался оставаться в номере с иностранцем.
Карден сказал: «Поехали с нами в Кремль», а я в Кремле вообще не был еще тогда. Он пригласил меня на обед в гостиницу «София», попросил привезти эскизы. Мы стали их смотреть, и этот момент заснял корреспондент WWD. Появилась статья «Среди королей моды»: я показываю эскизы, рядом Пьер Карден, Марк Боан, Ги Ларош. Я, конечно, был горд! Статья сослужила мне добрую службу, часто ее показывал, когда надо было заткнуть рот кому-нибудь из КГБ».
Они признавали в русском дизайнере своего, но считал ли сам Зайцев себя им ровней?
«Для меня Диор и Карден были звездами. Хотя вот Диор, ну что там такого? Лиф обычный, ничего особенного... Спустя много лет я понял, что он гений. Потому что навернуть нового проще, чем сделать идеальную форму и посадку. Диор вечен. А Карден — человек своего времени. Он сейчас менее актуален, даже при том, что снова возник интерес к футуризму».
Вячеслав Михайлович увлеченно вспоминает Диора, хотя самого его чаще сравнивали с Сен-Лораном.
«У него тоже простота поразительная совершенно. Вот выставка была в Эрмитаже в 1986 году, и мне многие сказали, что мои вещи интереснее, чем у Сен-Лорана. Он очень лаконичен был, прост в своих решениях. Хотя, конечно, были вещи спорные. Например, все связанное с Пикассо, Браком. Там Мондриан был приличный, остальное все... не очень. А с Сен-Лораном сравнивают, наверное, из-за черных платьиц?»
Да нет, скорее из-за увлечения фольклором. Русским, китайским... Зайцев соглашается и прямо на ходу начинает в деталях и подробностях вспоминать русскую и китайскую коллекции Сен-Лорана.
Хорошо ли он помнит свою первую заграницу?
«В 1986-м. Поехал в ФРГ. А потом, в 1987-м, в США. А потом сразу в Париж, куда меня пригласила мадам Карвен. Она приезжала в Москву с коллекцией и была у нас в салоне. И говорит: «Почему вы не приезжаете?», я говорю: «Меня никто не приглашает». Вот она и пригласила. Меня провели по всем злачным местам, в травести-клуб, например. Я тогда познакомился с Мюглером. Мадам Карвен сказала, что хочет, чтобы я работал с ней. А когда во второй раз я приехал и показал то, что сделал, я почувствовал у нее ревность. Так что у нас не сложилось. Зато меня пригласили делать меха для Revillon. Они заплатили классно, типа пятьсот долларов за эскиз. Сделал коллекцию шелковых пальто с мехом. А в 1988-м — мужскую коллекцию показал во Флоренции. Успех большой, но русской прессы не было вообще...»
Вячеслав Михайлович увлеченно вспоминает Диора, хотя самого его чаще сравнивали с Сен-Лораном.
«У него тоже простота поразительная совершенно. Вот выставка была в Эрмитаже в 1986 году, и мне многие сказали, что мои вещи интереснее, чем у Сен-Лорана. Он очень лаконичен был, прост в своих решениях. Хотя, конечно, были вещи спорные. Например, все связанное с Пикассо, Браком. Там Мондриан был приличный, остальное все... не очень. А с Сен-Лораном сравнивают, наверное, из-за черных платьиц?»
Да нет, скорее из-за увлечения фольклором. Русским, китайским... Зайцев соглашается и прямо на ходу начинает в деталях и подробностях вспоминать русскую и китайскую коллекции Сен-Лорана.
Хорошо ли он помнит свою первую заграницу?
«В 1986-м. Поехал в ФРГ. А потом, в 1987-м, в США. А потом сразу в Париж, куда меня пригласила мадам Карвен. Она приезжала в Москву с коллекцией и была у нас в салоне. И говорит: «Почему вы не приезжаете?», я говорю: «Меня никто не приглашает». Вот она и пригласила. Меня провели по всем злачным местам, в травести-клуб, например. Я тогда познакомился с Мюглером. Мадам Карвен сказала, что хочет, чтобы я работал с ней. А когда во второй раз я приехал и показал то, что сделал, я почувствовал у нее ревность. Так что у нас не сложилось. Зато меня пригласили делать меха для Revillon. Они заплатили классно, типа пятьсот долларов за эскиз. Сделал коллекцию шелковых пальто с мехом. А в 1988-м — мужскую коллекцию показал во Флоренции. Успех большой, но русской прессы не было вообще...»
Все это он вспоминает с удовольствием и без обид. Даже про тяжелые 1990-е рассказывает со смехом.
Как в 1995 году в Японии вынужден был показывать коллекцию, сшитую из отечественных тканей, а тут уж, как говорится, кто знает, тот поймет. Как пришлось побираться и просить чулки для показа у Донны Каран, но говорит, что все «здорово прошло». И продолжает: «Денег тогда не было вообще! Потом появились, когда в том же 1995-м вышла линия парфюмерии в Париже. Тогда смог и дом этот построить. Моя французская приятельница сказала, что я должен построить усадьбу, иначе профукаю все деньги. Выбрал место около церкви. Семь лет строил».
Интересуюсь, как дизайнер оценивает претензии Москвы на титул модной столицы?
«Глупости это! Россия часто бывала модной, но страной моды не была никогда. В народном искусстве традиции очень мощные. А мода не наша стезя. Все возили из Парижа. Да, конечно, сейчас и Лондон, и Америка, и в чем-то Милан становятся интереснее французов. В России тоже есть отдельные очаги, но в целом все вторично. Русский костюм — это часть моды, но мода здесь не рождается».
Не хватает чего-то в модном образовании?
«Остроты восприятия и традиции».
Бросив на прощание взгляд на монитор его компьютера, я понимаю, что его принты могли бы запросто вписаться в любую современную коллекцию.
Я выхожу за ворота усадьбы в лес, влажный от только что прошедшего дождя, и думаю: «А может быть, он все-таки зря сюда забрался, в такую глушь?»
Вячеслав Зайцев с моделями в салоне-бутике Дома моды.