Артиллерист и партизанка
Истории о сильных духом людях должны передаваться из поколения в поколение.
Сегодня, когда остаётся всё меньше ветеранов Великой Отечественной, миссия хранить живую, подлинную историю России возложена на их детей, переживших военное лихолетье. Но ответственность за сохранение памяти рода, памяти страны лежит и на внуках солдат второй мировой. Они могли слышать вживую рассказы фронтовиков. Для большинства правнуков это поколение - уже легенда… Предлагаем вниманию читателей "ММ" эссе Павла Акулова из посёлка Приморский.
Крестьянская работа
Мой дед Иван Терентьевич Морозов о войне не любил рассказывать, но о наших предках поведал: "Мать моя, Анна Адамовна, была родом из деревни Кожемячино, что в пяти верстах от Обухово, в Белоруссии. Отец её, Ясючёнок Адам, прожил 88 лет. А мать Марьюта - 77 лет. Этих дедушку и бабушку я совсем не помню. Хотя в семье и были разговоры, что дед Адам приходил к нам, брал меня к себе на колени, а я ощупывал его большую бороду.
Мать, как и отец, была неграмотной, имела спокойный характер; никогда не ввязывалась в ссоры соседок, детям внушала кротость и добродетель. "Уступи дураку, а не дерись", - говорила нам при разборе конфликтов.
Трудолюбие её и работоспособность были такие же неимоверные, как и у большинства сельских женщин. Летом вставала с рассветом, а если зимой, так со "вторыми петухами" - это значит часа в три ночи, ей надо было истопить русскую печь, приготовить завтрак и обед для всей семьи. Зимой бесконечная прялка, летом полевые работы до ночи. Мать выполняла любую крестьянскую работу. Лишь за плетением лаптей я никогда её не видел. Не вязала она и носков с варежками. Видимо, это было исключительно бабушкиной работой. А ведь выткать узорчатую скатерть в 12 либо 16 "нитов" она умела. Хотя в деревенском быту было не до узорчатых рушников и скатертей - надо было много простого сукна да полотна.
Отец прожил всего 60 лет, мать - 87. Последние свои годы они прожили в селе Долгодеревенском Челябинской области. Там и приняла их земля".
Драгоценная соль
О своём отце, моём прадеде, Иван Терентьевич писал в своих воспоминаниях: "Как старший сын в семье мой отец был призван в солдаты только на войну 1914 года, в мирное же время в армии он не служил. Отлично помню, как в дождливую ночь мы на улице провожали отца-солдата, прибывшего на побывку. Мать плакала, держа меня на руках, хотя мне было больше трёх лет. С западной стороны пылало зарево и была слышна артиллерийская канонада. Отец, целуя меня, уколол стрижеными усами.
Отцу не было ещё и сорока лет, когда его совсем больного демобилизовали. Очевидно, это было вскоре после Февральской революции. Часто слышали слова: "Царя скинули! Ну что теперь будет?!" Другие говорили: "Давно надо было сбросить этого кровопийца!" Вернулся из Петрограда Никита Васильевич - шофёр. Этот и про Степана Халтурина, и про программы разных партий знал. В деревне сложилось мнение, что большевики заботятся о простом народе, их надо поддерживать. Одна беда - в бога не верят.
Голодные годы начались в белорусской деревне. Не было соли. Кажется, соль была самым дефицитным продуктом. За десять фунтов соли отец был вынужден отдать телёнка. Деревянную кадушку, в которой десятилетиями хранилась соль, раскололи на мелкие щепки, которые понемногу забрасывали в суп, чтобы посолить его. Яйца либо картошку обменивали у спекулянтов на спички, мыло и сахарин. Керосина не было. Освещали избу зажжённой лучиной, которая неимоверно дымила, а света давала мало. Старшие братья при лучине, а то и просто от огня в печи, освещали свои учебники и так выполняли домашние задания. Вместо тетрадей, которых почти совсем не было, пользовались грифельной доской. Это спасало. Новых учебников не было, а некоторые старые не годились.
От зари до зари
Отец был неграмотен, но весьма сообразителен и опытен в крестьянской жизни, трудолюбив и работоспособен до неимоверности. Солнце никогда не заставало его в постели. Работали от зари до зари, захватывая ночь, когда необходимо.
Дети включались в трудовой ритм с раннего возраста. А с десяти лет ребёнок работал с топором и пилой на заготовке дров в лесу. Валить деревья - очень тяжёлая работа. Утомишься так, что еле ноги волочишь. А вот сказать отцу про то, что устал, я не мог. Так было во всех семьях: слово отца - высший закон.
Летние работы, конечно, были несравненно легче для детей. Например, вывозка навоза. Взрослые копают слежавшийся, утрамбованный навоз и вилами грузят на телеги. Мальчишка везёт этот груз в поле и там взамен получает порожнюю телегу. Вот тут уже благодать! Встанешь на телегу и гонишь её под загрузку с гордыми криками. Вывозка навоза почти всегда осуществлялась "толокой" или "помочью": коллективно, поочерёдно вывозили у всех соседей.
Много радости и много работы прибавилось семье, особенно отцу, когда в 1923 году к хуторку - четыре десятины - прирезали ещё девять десятин крайне неудобной, пустующей земли. Надо было срезать кочки, срубить и выкорчевать кустарник, накопать канавы для осушения.
К 1928 году хозяйство стало середняцким: две лошади, три коровы, шесть голов овец, свинья, куры. Из сельскохозяйственных машин смогли купить только веялку, о молотилке же только мечтали. Хлеб молотили цепами вручную. Не знать бы этой "каторжной" работы! Пыль, набивавшаяся в лёгкие, в течение суток отхаркивалась чёрной грязью. А через сутки в овине уже снопы подсушатся…
И так всю осень. Ещё тяжелее было мять лён. Но с ним управлялись обычно в два дня. Льномялки были в ближайших деревнях: Сухопятово и Дуброво. Это примерно в четырёх-пяти километрах. Туда и возили для обработки.
С религией у отца были сложные отношения. Он признавал существование бога и побаивался его, однако священнослужителей считал обманщиками, а святых - выдумкой попов. Безупречная честность, верность данному слову отличали отца. Таким он мне и запомнился".
Первая зима войны
О войне дед вспоминал: "Мы голодали и кормили вшей. С первого октября 1941 по первое марта 1942 года, то есть четыре зимних месяца, я не был в избе и ни разу не мылся в бане. Укрытием от зимы и врага служила только лишь выдолбленная в промёрзлой земле "щель", прикрытая деревянными обломками и присыпанная землёй.
Подхожу к госпиталю, а возле него сложена поленница. Только не дровами выложена, а ампутированными ногами и руками наших солдат…
Приезжаем на новую позицию. Надо окопать орудие. Полуголодные, долбим мёрзлую землю. Окопав пушку, приступаем к рытью "щелей" для укрытия, а по возможности и добротной землянки. Только закончили, как вдруг команда: "Передислоцироваться на новую позицию", - а там всё сначала.
Бывало и так, что при серьёзном морозе мы уже не могли
обустроить себе землянку. Тогда настилали сосновых и еловых веток и спали вповалку, укрывшись брезентом от орудия, будучи уверенными, что пушки не замёрзнут. Бойцы, что лежали посередине, сразу засыпали, а крайних не нарочно выкатывали на мороз. Они просыпались и залезали в середину. Так, до утра, тебя раз шесть выкатят на морозный воздух".
Дед всегда повторял, что на войне нет никакой романтики, а есть лишь много страданий и лишений. Голод, холод и ожидание смерти каждую минуту.
В партизанском отряде
Бабушка, Любовь Сидоровна Полевечко, родилась 15 ноября 1918 года в селе Уречье Клястицкого сельсовета Россонского района в Белоруссии. Хотела стать агрономом-полеводом и работать бригадиром в поле. Но началась война, и она оказалась на оккупированной территории.
Однажды Любовь Сидоровна была доставлена в немецкую комендатуру, где подверглась жестоким допросам. Кто-то из односельчан донёс, что у неё есть радиоприёмник, а муж - офицер Красной Армии. Родственники, как могли, пытались отстоять Любу. Вместе с жителями собирали шерсть, мясо, молоко, яйца, чтобы задобрить и "выкупить" её у немцев. А одноногий дядя Саня однажды отчаянно вцепился в немецкого солдата, приехавшего за племянницей. Трёхгодовалый сын Валера бежал за машиной и кричал: "Верните маму!" Вскоре он умер от "падучей".
Допросов было несколько. В ночь перед казнью Любу отпустили домой. Похлопотал её одноклассник, служивший у немцев полицаем. Дядя Саня увёл Любу в лес к партизанам.
Любовь Сидоровна в партизанском отряде готовила еду, стирала одежду, бинты. Иногда ходила в разведку, переодевшись в деревенского жителя, с лукошком в руках. Вела счёт, сколько немцев и техники находилось в том или ином селе. Потом рассказывала дочерям: "Страшно, когда ночью весь лес освещён немецкими ракетами. Кажется, что сейчас именно тебя заметят и убьют".
Когда переходили вброд реку Дриса, ноги так распухли, что Любе пришлось разрезать сапоги после перехода, чтобы их снять. А когда шли по болотам, часто перешагивали тех, кто от потери сил падал в топь. С партизанским отрядом Любовь Сидоровна перешла линию фронта и оказалась на свободной от врага территории.
Зверства фашистов
В память деда врезались зверства фашистов: "Немцы поджигали сёла, а выбегающих из огня жителей расстреливали. В селе Колюбакино, близ Звенигорода Московской области, после ухода немцев мы нашли изувеченного ребёнка. Ему достался удар сапога в спину от фашиста, у которого он попросил хлеба".
Дед видел полностью разрушенную Вязьму. В Полоцке уцелели всего два здания. В Смоленске и Витебске остались ряды фасадов домов, в которых не было внутренних и задних стен. Отступая, немцы сжигали все деревья, взрывали каждое кирпичное здание, каждый мост и каждый стык рельсов железных дорог.
С октября 1941 по июнь 1942 года дед был командиром орудия 277 отделения зенитно-артиллерийской батареи 144-й стрелковой дивизии 5-й армии Западного фронта. Его расчётом было сбито два вражеских самолёта, что считалось большим достижением. Расчёт был представлен к наградам.
Полонез Огинского под бомбами
За оборону Москвы дед получил медаль. На крыше гостиницы "Москва" был размещён его орудийный расчёт. Приходилось не только стрелять по самолётам противника, но и тушить зажигательные бомбы. Однажды, когда тушил на чердаке зажигательную бомбу, услышал, как кто-то играл на рояле его любимую мелодию - "Полонез Огинского". Мелодия навеяла воспоминания из мирной жизни и высекла скупую мужскую слезу.
Осколком разорвавшейся бомбы 31 октября 1941 года Иван Морозов был ранен в руку. После госпиталя снова вступил в строй. А в июне 1942 года его направили учиться в Барнаул в артиллерийское училище. Окончил училище с восемнадцатью пятёрками. Его назначили командиром взвода курсантов и преподавателем. Потом в Барнаул приехала жена, и семья воссоединилась. В 1945 году в Барнауле родилась дочь Елена.
Когда закончилась война, вышел в отставку в звании старшего лейтенанта, а в 2000 году ему было присвоено звание капитана. Награждён орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени и медалями "За оборону Москвы" и "За победу над Германией".
На Южном Урале
Иван Терентьевич переехал в Челябинскую область вслед за родственниками. Был директором лесхоза в районном центре Багаряк, лесничим в Бредах, Нижнем Уфалее, селе Анненское. Опыт борьбы с зажигательными бомбами пригодился при тушении лесных пожаров, которые случались очень часто. В 1947 году в посёлке Рымникском Брединского района родилась дочь Людмила.
На станции Буранная работал директором перевалочной базы. Потом выучился на бухгалтера и работал много лет в общепите Магнитогорского металлургического комбината. Пользовался уважением сотрудников, так как всегда придерживался справедливых решений всех споров и вопросов. Выйдя на пенсию, стал председателем совета ветеранов Орджоникидзевского района Магнитогорска, был народным заседателем в суде.
Мы жили в деревне. Когда дед приезжал в гости, то на улице здоровался с сельчанами, снимая шляпу. Часто повторял, что только благодаря новой стране все получили возможность учиться, и с большой горечью принял развал СССР. Дети Ивана Морозова получили высшее образование и стали учителями.