Русский язык и конституционные термины и понятия как основа действенности Конституции
Ряд терминов и определений Конституции РФ 1993 года восприняты из других конституций, в частности, начало Преамбулы «Мы, Народ» из Конституции США, которая, в свою очередь, восприняла его из договора о союзе ирокезских племен. Точное значение вышеуказанных понятий, начинается с правильного перевода с английского. Когда-то автор позволил себе поправить начало классического перевода Конституции США с проверкой у одного из его авторов. Тогда речь пошла о переводе “We, the people” не как «Мы, народ» (что позже восприняла и Конституция РФ 1993 года), а «Мы, люди». Это создает большую разницу, поскольку персонифицирует авторство Конституции на каждого гражданина и позволяет ему выступать в таком качестве, а также как бы изначально формирует конституционную роль и значение гражданского общества. «Народ» же означает некую абстрактную совокупность граждан, от имени которой непонятно кто может и уполномочен говорить с властями.
Тем не менее, «народ» по-русски назван автором Конституции, а значит, следует понять именно конституционное значение этого слова, ставшее главным конституционным термином.
Для простоты достаточно заглянуть в Википедию: «Народ — историческая общность людей. Употребляется в научной литературе в двух основных значениях – в политическом и в культурно-этническом. Взятое в первом значении слово является синонимом понятия «нация», взятое во втором значении – синоним понятия «этнос». Следует отличать от понятия население. По мнению специалистов по международному праву, принадлежность к единому народу предполагает наличие определённых исторических, культурных и практических связей: существуют прочные связи, … принадлежности и идентичности. Кроме того, это связи, определяемые общностью реальных практических интересов. Традиционно слово «народ» является центральным понятием, трактуемым на основе оппозиции «свой-чужой»: в фольклорных легендах и верованиях со своим народом связывается представление о норме, в то время как «чужие» народы рассматриваются как аномальные в физическом, социальном или моральном отношении. См. Инородец».
Все это несколько путано, тем более, что «нация» всегда понимается как «национальность» и для «многонационального народа» никак не подходит. Но не хуже других академических определений, в которые сейчас не будем углубляться, поскольку раз использованное (да еще на первом и центральном месте!) это слово должно стать еще и общепризнанным понятием конституционного права. Оно за четверть века существования Основного Закона не выработано наукой конституционного права. Валерий Зорькин в статье в РГ от 15.04.2020, которую мы далее будем часто цитировать, говорит, что «право будущего не только защищает индивидуальное dignitas, но также требует от общества и каждого его отдельного члена сопереживания и понимания ценности прав других людей, то есть добавляет коллективистский аспект, выраженный в том числе в конституционной формуле «Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные общей судьбой на своей земле, утверждая права и свободы человека». Эта правильная формулировка еще больше, чем к будущему, заслуживает применения к настоящему, особенно ниже рассматриваемой поправке Конституции. Сейчас вопрос еще более осложнился введением в состав статьи 68 понятия «государствообразующий народ», привязанного к русскому языку
1. Государственным языком Российской Федерации на всей ее территории является русский язык как язык государствообразующего народа, входящего в многонациональный союз равноправных народов Российской Федерации. Такая поправка превращает автора Конституции – «многонациональный народ» в «многонациональный союз народов», среди которых при формальном равноправии есть главный – «государствообразующий». Поскольку русский в Конституции 1993 года уже обозначен как государственный язык страны, вся поправка сделана только ради новеллы. Тогда получается, что есть «государствонеобразующие народы» (неужели опять аналог по сути реакционной бытовой и правовой традиции различать «инородцев»?!), говорящие на других языках и составляющие сегодня, кстати, свыше четверти населения страны. Из них большинство живут тысячи, иногда многие тысячи лет на своей родной земле, которая не более, чем лет 200-250 как вошла в состав Российской империи. И они «образовали» это общее государство не меньше, чем те, кто вдруг сейчас стал претендовать на титул «государствообразующих». Тут речь идет не о простых гражданах, а о тех, кто от их имени пытается присвоить себе право быть представителями Автора Конституции. Можно утверждать, что настоящий законный автор Конституции, «многонациональный народ» на соавторство «государствообразующего» никогда бы не согласился и не позволил бы себя раскалывать по такому признаку. Ссылки на исторические традиции здесь более, чем неуместны: в единственной переписи населения Российской империи в 1897 году родным русский язык назвали намного меньше половины (55,5 млн. из 129,2 млн. – Википедия).
На самом высоком уровне заявлена главная российская национальная идея – патриотизм, устремленная в настоящее и будущее. Этой идее многонационального патриотизма явно противоречит «государствообразующая» новелла, настойчиво вбиваемая сейчас в монолит «межнационального народа России». Каждое изменение Основного Закона должно быть тщательно продуманным и абсолютно необходимым, при этом вести к объединению, а не к разъединению. Нельзя простой и уже давно решенный вопрос о государственном языке обременять неизвестно откуда взявшимися и потенциально опасными случайными понятиями. Здесь вольно или невольно закладываются предпосылки конфликтов. Опасность текущего конституционного кризиса 2020 в том, что он создает основы для будущих кризисов. А то нельзя в будущем исключить, что «инородец», резко возразивший на пренебрежение «государствообразуещего», будет отвечать по статье о покушении на основы конституционного строя.
Прямо к ситуации этой конституционной поправки можно отнести недавние слова Зорькина в РГ от 15 апреля 2020: Настроения людей, которые не могут найти себя в меняющемся мире, служат поддержкой для недобросовестных политиков, пытающихся, например, используя концепцию «другого» (в смысле, вкладываемом в этот термин философами второй половины XX века) получить электоральную поддержку. Такими «другими» могут быть мигранты, люди другого вероисповедания или те, кто придерживается иных убеждений. Риторика таких политиков может приводить не только к бессмысленным или вредным законопроектам или, по крайней мере, озвученным публично законотворческим инициативам, но фактически служит легитимации насилия в отношении таких групп «других»… когда у общества нет какого-то фундаментального согласия относительно основ его существования, общих взглядов, отражённых, прежде всего, в основном законе, такое общество больно и дисфункционально. Раз нас вынуждают авторы поправок пройти дальше в процессе интерпретации понятийного значения новоязного конституционного «государственнообразования», попробуем это сделать и увязать с другими предлагаемыми ими же поправками. Например, с запретами любой «иностранщины» высшим должностным лицам в новеллах статей 81 и 95. Они напоминают разработанную где надо анкету кадровика режимного советского предприятия. Не хватает (хотя, кажется, подразумевается) только вопроса о родственниках за границей.
Ну раз так много о традициях, посмотрим с исторической точки зрения. Понятно, что такую «конституционную анкету» не прошли бы не только крестившие киевлян и отбившие их от печенегов князья – варяги, но и все строители (по новому «образователи») Российской империи за почти два века. Конкретно, Петр Третий и Екатерина Великая, и дальше все женившиеся исключительно на иностранках венценосные потомки этой немецкой пары, вплоть до Николая Второго. На три четверти инородец Ленин и еврей Троцкий, затем грузин Сталин стали «образователями» СССР. Могли анкету не пройти сам Петр Великий и его только частично «государствообразующая» дочь от второй жены Екатерины (в отрочестве Марты Самуиловны) Елизавета Петровна – основательница Московского университета. (Тогда пришлось бы мне из родного Пятигорска ехать учиться не в МГУ, а куда-нибудь в Краснодар, где, правда, море ближе и климат лучше). А может хватит о национальностях, на которые так тонко намекают авторы поправки, разделяющие нас, по сути, на «государствообразующих» и, да (!), снова «инородцев».
Может стоит признать, что строительство империи всегда дело многонациональное, что правители – «инородцы» сверху, как и народы – «инородцы», так или иначе предоставлявшие себя и свои исконные порой необъятные земли в распоряжение империи, вместе с великим этническим русским народом «образовали» и продолжают «образовывать» российское государство? И все вместе являются и «госудаствообразующим» (интересно как долго компьютер будет это слово подчеркивать?) народом и «многонациональным народом» – автором Конституции России. Авторы «государствообразующей» поправки внесли еще одну новеллу в статье 67-1: «Российская Федерация чтит память защитников Отечества, обеспечивает защиту исторической правды. Умаление значения подвига народа при защите Отечества не допускается». Да, действительно, защита государства является одним из ключевых моментов в «государствообразовании». Почему тогда они умаляют историческую правду о моем отце, Давиде Самуиловиче, в 19 лет пулеметчиком встречавшим врагов у Сталинграда в 1942, минометчиком завершавшим эту решающую битву Отечественной войны в 1943, а сейчас полгода не дожившим до того, чтобы узнать, что он на самом деле «негосударствообразующий». (Пишу эти строки как раз в День 75-летия Победы).
А действительно великий и могучий русский язык, обогащенный, в том числе, полуэфиопом Пушкиным и полушотландцем Лермонтовым, евреем Пастернаком, грузином Окуджавой, абхазцем Искандером, киргизом Айтматовым, татаркой Ахмадулиной, немцем Евтушенко (продолжать?), этот прекрасный замечательный язык и без конфронтационной и, можно скажу, малограмотной поправки был установлен на все времена как государственный язык России еще Конституцией РФ 1993 года. Важнейшее достояние «многонационального народа» – русский язык – требует бережного и крайне уважительного обращения. Отношения языка с авторами, пишущими по-русски, глубоко диалогичны. Нобелевский лауреат Иосиф Бродский утверждал, что язык не средство автора, наоборот, автор – средство или инструмент языка. «Язык – это важнее, чем Бог, важнее, чем природа, важнее, чем что бы то ни было иное, для нас как биологического вида». Небрежность автора, попытка как ему угодно обращаться с языком, (например, изобретение слов типа «государствообразующий») оборачивается цепной реакцией непонимания и даже отторжения от прочитанного, потерей смысла и, в конечном счете, немотой случайного текста, как при отключенном во время выступления микрофоне. А ведь авторы поправок пытаются использовать права Автора Конституции – «многонационального народа», грамотность которого является абсолютной.
Это выше, чем поэзия, о которой говорил Бродский, поскольку от слов Основного Закона зависят судьбы миллионов людей. Почему работа над текстом Конституции и не терпит суеты, спешки, верхоглядства. У гражданского общества не было времени для спокойного участия в составлении и обсуждении проекта Конституции в пороховом воздухе осени 1993 года, как и в период лихорадочной спешки внесения и прохождения поправок в январемарте 2020 года. Такая атмосфера не способствует четкости и полноте языка Конституции. Поправка о «государствообразущем народе» дополняется несколько неожиданной для XXI столетия и конституционно светской страны (ст.14 Конституции) с большинством атеистического населения ссылкой на «переданных предками идеалах и веру в Бога» (статья 67-1). Религиозная вера в единого Бога одинакова (с вариациями) для христиан, мусульман и евреев, но отличается от представлений, например, буддистов, компактно заселяющих почти десятую часть регионов России. При этом Конституция для всех, а значит и атеистов, должна быть понятна в каждом слове. Но особо хочется обратить внимание, что в этой поправке, грамматически отделенной от «веры» союзом «и» как о чем-то отдельном говорится о «переданных предками идеалах». Это кто и какие же «идеалы» передал тысячу лет назад? Князья-варяги? У них какие идеалы были? Или кто еще из того же времени?
А может «идеалы» монархов, которые до Александра Второго «не пускали» полный текст Библии в русский язык и, соответственно, в народное знание. Здесь уместно вспомнить недавние слова Валерия Зорькина о «стремлении закрыть границы, найти ответы в «славном прошлом», которое, естественно, имеет мало общего с реальными историческими событиями, а является своего рода конструктом или «симулякром» реальных событий»1 . Постановка вопроса кому, кто, когда, какие идеалы передал в смысле обычного понимания идеологии, наталкивается на заведомую бесперспективность получения любого однозначного и приемлемого для всех ответа. В поправке в части первой этой же статьи говорится о правопреемстве с СССР, поэтому «советское» первой части и «идеалы» второй части статьи 67-1 Конституции РФ текстуально сближены и может возникнуть мнение, что они как-то совпадают. Неужели такое заскорузлое понимание проводят авторы поправок от имени «многонационального народа»? Опять конфронтация и продление текущего искусственного конституционного кризиса в будущее? Такой подход наверняка вызовет непонимание и неприятие у значительной части российского гражданского общества. Слишком велик и остро полемичен будет разброс мнений и суждений. Конституция сама должна быть светской «Библией» для верующих и неверующих и объединять, а не разделять и разъединять граждан, как это фактически пытаются сделать авторы поправок. Но не хочется накалять обсуждение и, поскольку авторы поправок уже показали, что они не всегда в ладах с русским языком, просто посчитать, что допущена грамматическая и стилистическая неточность и что они отнесли «идеалы» к «вере в Бога», увязали их вместе по смыслу сказанного. Тогда поправка становится понятной и ее разумное объяснение возможно при опоре на Бога, к которому можно отнести и «идеалы». К Богу Конституции мы вернемся чуть позже, а пока продолжим анализ темы конституционных терминов и понятий. Существует нерешенная проблема, хотя и лингвистическая, но затрагивающая основы правового государства. Богатство и образность русского языка с большим количеством синонимов в сочетании с некоторой правовой отсталостью страны в последние столетия не позволили наработать юридический язык, для которого нужно «засушивать» слова, отделяя их от синонимов и буквально договариваясь о их правовом значении. Таким образом создавался в течение почти тысячи лет английский юридический язык, который и сам по себе суше, сдержаннее русского и хорошо подходит для точных правовых дефиниций. В итоге, пока российское законодательство и судебные решения далеки от лингвистического идеала, что порой затрудняет их применение и понимание гражданами.
На первом курсе МГУ я откровенно скучал на лекциях Андрея Ивановича Денисова, рассказывавшего, что каждое слово закона должно пройти грамматическое, логическое, историческое, юридическое толкование. Вспомнить об этом пришлось в конце 90-х, когда, представляя Банк России в споре о полномочиях с другим федеральным ведомством, столкнулся с тем, что три уважаемых члена Коллегии Верховного суда РФ совершенно иначе понимали смысл и значение слов нормативного акта, чем я представил в своей правовой позиции. Возникшее крайне неприятное для адвоката и автора ощущение, что, может быть, я не очень-то и знаю русский язык, быстро стерлось решением Президиума ВС РФ, пересмотревшего подход Коллегии ВС по моей жалобе, где я отчаянно ссылался на профессора Денисова. Ощущение стерлось, а память осталась… Насколько это возможно для юридического документа, слова Основного Закона страны должны быть вершиной языка, где слова легко понятны каждому гражданину и при этом наполнены глубоким и точно выверенным правовым смыслом.
Создание «конституционной лингвистики» (по выражению доктора юридических наук Шамиля Хазиева) могло бы стать началом планового создания русского юридического языка. Просто каждое слово Конституции должно подвергнуться авторитетному грамматическому, историческому, логическому и основанному на теории и предшествующих решениях КС юридическому толкованию. Это толкование затем будет развиваться в теории и последующих решениях Конституционного суда. Часто нет и общепринятых значений у терминов, заимствованных из западных правовых систем. Несколько абстрактным и до конца не сформулированным является понимание доктрины правового государства, терминологически воспринятое Конституцией РФ 1993 года (ст.1). Нужно понимать, что представители стран с континентальной правовой системой, не улавливали все оттенки и нюансы общепринятого в англосаксонской правовой системе права понятия «Верховенство Права» (часто ошибочно переводимое как
«верховенство закона») и наоборот, там не вполне понимают доктрину правового государства. Мои изыскания показали, что у английских и американских юристов также нет точно сформулированного значения понятия «Верховенство Права», кроме, пожалуй, первого и ясного тезиса: ни конкретный закон, ни любой орган власти, ни любое должностное лицо не могут противоречить высшим правовым ценностям, верховенство которых первично. Здесь «право» – существительное и основное. В общепринятом же в континентальных правовых системах понятии «правовое государство» оно прилагательное к государству, выходящему тем самым на первое место. Общий язык для этих основных понятий континентальной и англосаксонской систем продолжает оставаться актуальным вопросом философии права и конституционного права. Данной теме были посвящены две международные конференции, организованные российской адвокатурой, Международной Ассоциацией Юристов (International Bar Association) и Конституционным судом России, которые прошли в зданиях Конституционного суда в Москве (2007 год) и при участии Американской Ассоциации Юристов (American Bar Association) в Петербурге (2012 год). В каком-то смысле итогом конференций стали разошедшиеся по миру книги, активно используемые юристами в том числе из англосаксонских правовых систем. Сборник «Общемировое движение за Верховенство права и правовая реформа в России» (The World Rule of Law Movement and Russian Legal Reform», edited by Francis Neate and Holly Nielsen, Justitsinform, Moscow, 2007) под редакцией Президента МАЮ Фрэнсиса Нита был роздан Международной ассоциацией Юристов (МАЮ) всем делегатам конференции в Сингапуре 2007 году. Петербургская конференция привела к публикации международного сборника статей2 , а также частично аналогичного сборника на английском языке под редакцией в том числе Президента Американской Ассоциации Юристов Джеймса Силкената3 . Последний был опубликован крупнейшим мировым издательством научной литературы «Спрингер» и в течение нескольких лет был среди лидеров их продаж (несколько сотен экземпляров дорогого бумажного издания и несколько десятков тысяч электронных версий). На этот сборник поступила заявка на перевод из Японии, в которой указывалось значение темы, поскольку эта страна в 19 веке восприняла континентальную правовую систему, а затем в середине 20 века получила разработанную с помощью США конституцию англосаксонского типа, что создает проблемы в теоретическом анализе ее практического применения.
Российские проблемы далеки от японских, но также включают вопросы совмещения традиционной правовой системы с пришедшими из англосаксонского права понятиями как разделения властей, так и сдержек и противовесов. Если разделение властей, на наш взгляд, вполне адекватный перевод английского separation of powers, то перевод термина checks and balances как сдержки и противовесы требует специального рассмотрения. Дело в том, что существительное «сдержка» вообще не встречается в современной русской речи, в то время как слова «противовес» и «балансир», являясь сугубо техническими терминами, практически никогда не используются во множественном числе, что подтверждается большинством толковых словарей. Поэтому понятийный термин checks and balances целесообразнее переводить с помощью более привычных слов – например, «взаимный контроль и сбалансированность властей» или «принцип взаимного сдерживания и уравновешивания властей» или просто как «баланс (или равновесие) властей (или ветвей власти)».
Баренбойм Петр, Мишина Екатерина, Уроки конституционного кризиса 2020, — Москва, ЛУМ, 2020.