Марина Трушкова: «Онкология переходит в разряд хронических заболеваний…»
Марина Викторовна Трушкова выросла в Самаре. Родственников среди врачей не было, и сама она в детстве о медицине не мечтала. Но в школе увлеклась биологией, пошла в медицинский лицей, где как раз и велось углубленное изучение биологии. Оттуда уже был прямой путь в Самарский медицинский университет
– Именно в ту пору, когда мне пришла пора определяться с ординатурой, в Самаре открыли большой современный онкоцентр. Я один раз попала туда, еще будучи студенткой, фактически на экскурсию, и сразу поняла, что очень хочу здесь работать.
– Безусловно, и этим отличался от других медицинских учреждений. Но даже не это было главное.
– Мне всегда хотелось быть доктором не на потоке. Я хочу, чтобы у меня была возможность спокойно поговорить с пациентом, и чтобы для него были созданы все условия. Сильный, компетентный, психологически уравновешенный персонал – это я встретила в Самарском онкологическом центре, и уже ни на что другое в своей жизни не соглашалась.
– Работала в Самаре, затем в Перми, а дальше уехала в Москву, где работала только в частных клиниках.
– Могу лишь повторить: для меня чрезвычайно важно уделять пациенту достаточно времени. Важно, чтобы я могла назначить лучшее лечение, а не придумывать что-то из того, что есть на полке.
– Я работала в клинике К + 31. Всё было замечательно, но в прошлом году многие учреждения были перепрофилированы под лечение ковида, и я оказалась здесь. Здесь всё очень хорошо организовано, мне понравилось, и я осталась. Нисколько не жалею.
– Да, это большое испытание для души. Я поняла это не сразу, а только когда начала работать самостоятельно. Но сказать: «Нет, это очень тяжело, я пойду туда, где меньше переживаний», – нельзя. Я онколог. Для человека, страдающего от злокачественной опухоли, онколог – последняя надежда. Уйти от ответственности нельзя.
– Изменения очень сильные! Если сравнить то, что было 10 лет назад, когда я начинала, и то, что сейчас, — это две абсолютно разные истории. Мы стараемся вести пациентов так, чтобы качество жизни не ухудшалось. Чтобы люди могли сами приехать, например, прокапаться и поехать дальше, заниматься своими делами.
– Раньше онкология означала полную смену образа жизни. Закрытые двери, стены квартиры или больницы и ничего больше. Сейчас лечение становится процедурой. Знаете, это порой лечит не меньше, чем само лекарство. Человек понимает, что он живет и будет жить дальше.
– Конечно. Прежнего ощущения безнадежности у больных нет, хотя никто от них не скрывает, что заболевание их очень серьезно и опасно. Мы всегда говорим: надо настроиться на лечение. Тогда шансы велики.
– Сейчас легче. Особенно если это первичный больной. Современный больной уже, как правило, осведомлен. У него перед глазами примеры, когда-то кто-то из родственников, знакомых успешно пролечился.
– Здесь XXI век. Люди благодарят: спасибо, что вы с нами поговорили. Это то, что в других местах из-а большой нагрузки врача невозможно. Врач обычно пишет что-то, ничего не объясняет. Ни какой диагноз, ни какое лечение планируется. Не от плохого отношения, повторюсь, а просто времени нет. Здесь же есть все виды химиотерапии, и мы можем уверенно сказать пациенту, что по новым стандартам лучшей схемой лечения является такая-то, и мы можем её здесь провести. Большой плюс, когда ты можешь сделать максимум!
– Это то, что само собой разумеется, о чем никому не надо напоминать. Ну и плюс – это возможности, которые есть у нашего отделения. Быть на острие нового, использовать лучшие препараты – очень важно для врача.
– Это действительно так. Но хочу обратить ваше внимание на то, что сейчас очень быстро появляются новые препараты. И у них часто меняются показания. Например, препарат был выпущен 3 месяца назад и рекомендовался для 3 видов опухолей, а сегодня оказывается, что он показан для 4 видов. И основываться на знаниях, полученных 3 месяца назад, нельзя.
– Каждый день. Например, нужно знакомиться с рекомендациями, которые появляются на американских научных врачебных ресурсах. По опыту знаю, что обычно эти рекомендации через 2-3 месяца появляются и у нас.
– Это медицинский английский, там нет сложных оборотов, но, в общем, конечно, надо владеть в достаточной степени языком. Понимаете, теперь это обязательная программа. Когда я выпускалась из института, я не думала, что это нужно, но сейчас без этого никак, просто нельзя работать.
– Все происходит быстрее, чем мы предполагаем, и это хорошо. Вот, скажем, произошел прорыв в лечении меланомы. Раньше она вообще не лечилась, а сейчас есть варианты стойкой ремиссии на фоне иммунотерапии. Есть надежда, что в течение 10 лет будут разработаны препараты, которые смогут бороться с раком желудка, поджелудочной железы. Постепенно онкология переходит в разряд хронических заболеваний.
– Да, хотя и незаметная. Мы говорим больному: вот представьте, есть сахарный диабет или гипертония. Это неизлечимо, но человек с этими болезнями живет десятилетия. Так и с онкологическими заболеваниями. Дело идет к тому, что больному придется периодически получать ту или иную терапию. Но при этом он будет жить и работать! И мы здесь, в центре ПЭТ-Технолоджи, делаем всё, чтобы это время приблизить.
Запись на консультацию к доктору и в Центр: +7 (499) 283-39-34.
Роман МИХАЙЛОВ
Фото Марины ТРУШКОВОЙ