литература китая как лягушка под столом
Как бы то ни было, немецкий перевод, выполненный именитым Фолькером Клёпшем при содействии Шу Ю (или наоборот), появился несколькими годами ранее и потому поименованные в нём китайцы пересыпают речь народноватыми немецкими выражениями вроде "Paroli bieten" и "unter die Arme greifen" (это из случайного абзаца), иногда кустарным подражанием сельской идиоматики (рифмовка заподлицо) вроде "gehört oder nicht gehört, mich ebensowenig stört!". Рассказ написан от первого лица селянина-хроникёра, поэтому спасения нет ни в кавычках, ни вовне. С особенным теплом я принял пожилого персонажа, которого автор величает "Väterchen Song". Слово Väterchen, безусловно, очень употребительное в сельской местности, мне до сих пор встречалось только как перевод русского "батюшка" в устах, например, ходоков.
Но наиболее интересной мне показалась сентенция, сказанная о законной жене молодого хозяина в богатом доме, куда проникла негодная совратительница и выживает её со свету. Описывая её угасание, "батюшка Сон", качая головой, как ясень, замечает, что "фрау Ся" готова всё снести, как плоская лягушка под ножкой стола ("kann alles ertragen, wie ein platter Frosch unter einem Tischbein").
Я вышел за грань гугловодства и открывал давно прикрытые издания, включая переплетённый в резину для долгого пользования справочник о современной китайской идиоматике с цитатами из Мао и запылённый до ожирения том энциклопедии немецких суеверий (узнал из того и другого и всего, что по дороге, много нужного и интересного, но скоро забуду и не надо будет даже об этом писать). Но ничего не узнал об ощущениях земноводных, прижатых мебелью.
Мне кажется, что это выражение можно использовать относительно перевода китайских текстов на европейские языки (и иже так или иначе с ними).
Когда мне были новы некоторые впечатленья бытия, я часто гулял в книгохранилище университетской библиотеки, окружённый печатной непредсказуемостью. Однажды моё внимание привлекла широкая спина четырёхтомного издания «Цзинь, Пин, Мэй», китайского романа, который некто "Ланьлинский насмешник" в семнадцатом нашем веке вписал в историю литературы. В библиотеке он предлагался в английском переводе, и, присев на конвейер, я ознакомился с предисловием. Дейвид Тод Рой писал, что принятое за название выражение "Слива в золотой вазе" или "Цветы лотоса в горшочке", извлечённое лингвистическим путём из имён трёх главных героинь, которые я выше ухватил в лапки, можно также прочитать по-китайски как "Гламур проникновения во влагалище". Здесь я слез с конвейера, едва не въехав в узкую шахту, и вернулся к полке, на которой этот роман, верно, и по сей день стоит. Я, правда, немного позже всё-таки попытался почитать жене вслух другой китайский роман - "Сон в красном тереме", решив, что это попроще будет, и мы зашли довольно далеко, но кончилось всё равно разводом.
Книга Лао Шэ, которую я подобрал под забором (соблазнительная суперобложка с градиентом из болотного в поносный, печать "непродажная жертва" и змейка качества совконемецкого издательства "Народ и мир"), чудовищно воняет куревом. Листать её - как забрести в уютную берлинскую кнайпу с утра перед уборкой. В интернете лайфхак: покладите в морозилку на многое время. Я так и сделал, тем более, что от этого нарушается репродуктивный цикл пылевых клещей. Было приятно, пока готовится ужин, присесть в кухне и достать из морозилки почитать. Руки мёрзли, но блевотный запах мокрых бычков действительно обернулся густой ванилью с намёком на чёрный перец. Пока в кухне от пара потело окно, запах бычков возвращался, и наступало время возвратить старика Шэ к пельменям, прошлогоднему мороженому, бутылке водки и шницелькам в форме динозавров.
Теперь, благодаря немецкому переводу китайской литературы мне знаком весь спектр запахов между острыми, сладкими пряностями Востока и застарелым табачным пеплом околевшей Пруссии.