Совесть науки и народа. Эпизоды из жизни Бориса Патона

Президент НАН Украины скончался на 102 году жизни.

Президент НАН Украины скончался 19 августа на 102 году жизни. Воспоминаниями о встречах и фрагментами интервью с великим ученым делится корр. АиФ.

...Шесть десятилетий с утра он приезжал в родной институт, носящий имя его отца, а во второй половине дня в президиум НАН.

— Пока я могу нести ношу президента, не уйду, — признавался однажды он.

Я не расспрашивал о причинах этого, так как прекрасно понимал, что Академия наук остается «неприкасаемой» только до тех пор, пока во главе ее стоит Патон. Ведь его авторитет в Украине, да и во всем мире, был намного выше и шире, чем у всех политиков вместе взятых.

Он прожил 101 год. Для обычного человека это много, но для гения явно недостаточно — ведь он мог еще столько сделать для человечества!

Борис Евгеньевич Патон — гений.

Нам повезло, что мы его современники. Мне повезло вдвойне, потому что я имел счастье быть с ним знакомым близко. Однажды он сказал, что «мы — друзья», и этот день стал счастливым для меня. Мы встречались и беседовали регулярно на протяжении шести десятков лет.

В эти печальные дни я хочу вспомнить о некоторых из таких встреч.

«Нести ношу президента»

... Мы виделись за несколько дней до трагедии. В Киев приехали президенты Академий наук бывших республик Советского Союза. Разговор шел в очередной раз о совместных работах, проектах и контактах, которые, к великому сожалению хозяина встречи Бориса Евгеньевича Патона, рвались столь стремительно. Однако надежда на лучшее будущее не умирала.

— Международная ассоциация академий наук (МААН) — это ваша надежда? — спросил я.

— Пожалуй, и так можно сказать. МААН — это международная неправительственная организация, созданная с целью объединения усилий академий наук в решении важнейших научных проблем, в сохранении исторически сложившихся и развитии новых творческих связей между учеными.

— На основе того, что было в Академии наук СССР?

— Мы же все поделили! А поэтому Ассоциация подготовила и опубликовала в своем бюллетене развернутую информацию о 139 уникальных научных объектах национальных академий наук и отдельных министерств стран СНГ, которая представляет значительный интерес для научного сообщества. В их числе: Международный центр астрономических и медико-биологических исследований, Абастуманская астрофизическая обсерватория АН Грузии, Специальная астрофизическая обсерватория РАН, Московская мезонная фабрика, Баксанская нейтринная обсерватория, бизеркальная оптико-энергетическая установка Института материаловедения НПО «Физика — Солнце» АН Республики Узбекистан, радиотелескоп УГР-2 Радиоастрономического института НАН Украины.

— То есть ими можно пользоваться всем?

— Конечно. И минувшие годы это доказали — ведь вместе сделано немало. Но главным достижением МААН, безусловно, является то, что в результате предпринятых коллективных усилий удалось, за редким исключением, предотвратить разрушение академий наук, в частности сохранить их организационную структуру, которая сложилась исторически и во многом оправдала себя. В условиях дикой приватизации, огульного реформирования всего и вся выстоять в одиночку многим из академий наук было явно не под силу. МААН оказала им в этом своевременную и весомую поддержку.

— Значит, вы добились того, чего хотели десять лет назад?

— К сожалению, так утверждать не могу — крупных результатов в этом направлении не достигнуто...

А через несколько дней после нашей беседы майдан взорвал Киев и всю Украину. Главная мечта академика Б.Е. Патона так не осуществилась. Ему осталось единственное: сберечь Национальную Академию наук. Это удалось. Он захотел оставить пост Президента НАН весной, но помешала эпидемия COVID-19. Выборы преемника были перенесены на осень. Но Борис Евгеньевич не дождался — так и ушел из жизни Президентом, единственным и необыкновенным.

«Большой День рождения»

В ноябре я старался обязательно приехать в Киев. Поводы были разные, но цель одна — быть в день рождения Б.Е. Патона рядом.

— Ваш день рождения приходится на год рождения Академии Украины. Символическое совпадение, не правда ли?

— Все не так просто. Нигде раньше не писалось об истинной истории появления Академии. А дело было таким образом... Гетман Скоропадский своим декретом учредил Академию наук Украины. И это было 27 ноября 1918 года. Но при советской власти нашли Постановление наркомата, в котором значилось, что Академия создается в феврале 1919 года. Что и стало официальной датой. Так было до того, как рухнула советская власть. И все вернулось на круги своя...

— Значит, сделали это в честь Патона!

— Меня все разыгрывают, мол, как могло случиться, что два дня рождения — 27 ноября 1918 года — совпали. И тогда я решил добавить еще и свою внучку, которая родилась в ночь в 26-го на 27-е ноября. Произошло это в 1984 году. Так что теперь в нашей семье 27 ноября Большой День рождения!

— «Патон» — все-таки странная фамилия. Точнее — очень редкая. Как она появилась?

— Я и сам не знаю точно... Думаю, что повинен в этом Петр Великий. Он пригласил в Россию мастеровой люд из Европы. Мои предки строили корабли. А фамилия идет из Шотландии. По крайней мере, там много Патонов. Но они есть и в Америке. Разница только в том, что в одном случае пишется одно «т», а в другом — два «т». В 1960 году был я в Англии. Нас повезли в Глазго на завод. Мы встретились с главным инженером, и его фамилия была Патон. Забавно было... Где-то я читал, а может быть, и сам придумал — более глубокие корни у нас в Голландии...

— На Украине других Патонов нет?

— Не встречал.

— А в России?

— Раньше случалось встречать — родные сестры отца несли фамилию. Но то было раньше, а сейчас не встречаю. Однако госархив в Питере и церковь хранят документы, а значит, и историю. Мой отец родился в Ницце в семье русского консула. Крестили его там. Наши из института однажды поехали во Францию, попали в Ниццу и там нашли церковь, в которой за 1870 год сохранилась запись о рождении отца.

— Отец, насколько я знаю, критично относился к власти?

— Только до войны, а потом поменял свою точку зрения... Кстати, мост, который носит его имя в Киеве, начинался еще до войны. Уже тогда он думал о том, чтобы сделать его сварным. Однако помешала война. Уехали на Урал, где занимались танками. А после войны вновь вернулись к идее моста. «Батя» — мы его называем так до сих пор — настаивал, чтобы был сварной мост. А в Москве и в Ленинграде многие специалисты были против. Они ссылались на опыт Европы, где сварные мосты рушились. И тогда Батя обратился в Никите Сергеевичу Хрущеву, который был первым секретарем ЦК компартии Украины.

— У них были прекрасные отношения, не так ли?

— Хрущев очень гордился Батей, у них была взаимная симпатия... Хрущев собрал у себя совещание, выслушал все точки зрения, а затем стукнул кулаком по столу и распорядился: «Строить сварной мост!» Значит, балки пришли из Днепропетровска, хорошую сталь дали... Батя всего год не дожил до открытия моста, которое случилось 5 ноября 1953 года. Хрущев был тогда первым секретарем в Москве, и он дал указание, чтобы имя Евгения Оскаровича было присвоено этому мосту...

Фрагмент беседы:

— Вы — хороший начальник?

— По-моему, неплохой.

— А почему так считаете?

— Потому что к людям отношусь по-людски, а не по-хамски! Нельзя унижать достоинство человека, топтаться по нему. Скажу крамольную мысль: что лучше работать с умным человеком, если известно, что он достаточно большая сволочь, чем с очень хорошим, добрым человеком, но дураком.

— Талантливые люди, как известно, весьма вредные...

— И особенно изобретатели!

— А какая черта собственного характера, которая особенно не нравится?

— Есть такая... Я ее унаследовал... Всю свою жизнь я — трудоголик. И ничего другого у меня нет. Кроме, конечно, спорта. Но опять-таки он мне нужен для работы. Если бы не было спорта, то ту нагрузку, которая падает на меня, я просто не выдержал бы...

— А какой вид спорта?

— Ни в одной области я не был профессионалом. Но я занимался водными видами спорта, несколько десятилетий катался на водных лыжах. Очень любил это дело... Мне было 76 лет, когда я поломал тазобедренный сустав. Не случись этого, катался бы до сих пор! Кроме этого играл в теннис. Но теперь из-за запрета врачей у меня осталось только плавание. 40 раз переплывал бассейн туда и назад. Получалось — километр. А потом перешел на 500 метров.

— Итак, главный недостаток — трудоголик?

— Это и недостаток, одновременно и жизнь!

Мечта о космосе

Что греха таить, поначалу был не космос, а боевые комплексы. В их создании Институт сварки принимал непосредственное участие. В частности, на предприятиях Украины.

— У вас есть легендарный Днепропетровск...

— В Днепропетровске находится один из крупнейших в мире ракетно-конструкторских центров — КБ «Южное». Здесь родилась ракета-носитель «Космос», а раньше серия носителей для обороны страны. Академик Михаил Кузьмич Янгель — один из пионеров ракетостроения, под его руководством и возникло современное производство в Днепропетровске. Ракеты Янгеля выводили на орбиты спутники по программам «Космос» и «Интеркосмос» — всего около пятисот аппаратов. В 1983 году появился экспериментальный океанографический спутник «Космос-1500». Весь комплекс оптической, радиофизической и радиолокационной аппаратуры спутника был разработан в Днепропетровске и НИИ АН Украины в Харькове и Севастополе. Затем появился и космический аппарат «Океан». Сотрудникам институтов и КБ Днепропетровска, Харькова и Севастополя принадлежит приоритет в создании теоретических основ, методик и уникальной аппаратуры для дистанционного зондирования земной поверхности, морей и океанов из космоса. С помощью этой системы составлялись диагностические карты прогнозов ледовой обстановки в Арктике, проводились суда в проливе Лонга и в море Росса, когда там была тяжелая ледовая обстановка.

— Работали ведь все вместе...

— Да, трудные, но прекрасные были времена — каждый старался внести свой вклад в развитие космонавтики. И не думали о том, что когда-нибудь ее придется делить...

— Вы ведь тоже увлекались космонавтикой не только как Президент Академии... Помните: космодром Байконур, первый запуск вашего «Вулкана»?

— Это было в октябре 1969 года на корабле «Союз-6». В Институте электросварки АН УССР была создана уникальная аппаратура для электронно-лучевой сварки, резки и пайки металлоконструкций в условиях открытого космоса — это случилось вскоре после первой автоматической сварки в космосе на «Вулкане». А потом с новой аппаратурой поработали на орбитах Кубасов, Джанибеков, Савицкая и другие прославленные космонавты. У нас в институте была отработана технология сборки в открытом космосе мощных ферменных конструкций, и первые сварочные аппараты доказали, что такие работы там возможны. Это был своеобразный пролог к настоящему времени, когда конструкторы уже реально размышляют о крупногабаритных конструкциях на орбитах.

— Я помню встречу под Киевом, ее вел академик Келдыш. Речь шла о полетах к Марсу и о создании больших станций в ближнем и дальнем космосе. То было время мечтателей...

— Но не фантазеров, потому что многие проекты осуществлялись! Под руководством того же Келдыша, который уделял особое внимание развитию космических исследований в системе Академии наук СССР. И именно поэтому к проблемам космонавтики были подключены лучшие исследовательские институты Украины. Космической биологией у нас начали заниматься с 1975 года по программе «Союз-Аполлон». Около 50 экспериментов было проведено по ряду международных программ. Несколько мощных институтов участвовало в программе «Космическая физика металлов» — это создание новых конструкционных материалов. Исследовались и многослойные элементы тепловой защиты «Бурана»... Целый комплекс приборов для диагностики космической плазмы работал на «Прогнозах» и межпланетных станциях «Венера», постоянно велись наблюдения за Солнцем... В общем, наука Украины вносила весьма весомый вклад в развитие советской космонавтики.

— И теперь все изменилось?

— Очень многое, к сожалению...

Фрагмент беседы:

— Говорят, что новая власть отняла у вас дачу. Разве такое возможно?

— История с дачей забавная. Я получил государственную дачу, когда пришел к власти Щербицкий. К тому времени я уже десять лет был президентом Академии наук. И тогда было принято решение Политбюро о выделении мне дачи. По тем временам дача очень хороша. Двадцать лет я жил на ней. А потом меня попросили ее освободить, потому что ее пожелал иметь кто-то из нового начальства. Мне дали другую дачу, похуже. Но чтобы подсластить пилюлю, выделили пожизненно... Единственному из всех, кто живет в этом поселке под Киевом.

— Что-то не любят у нас президентов Академий наук!

— Это почему же?

— Дачу, которая принадлежала Анатолию Петровичу Александрову, попросили экстренно освободить. Ее заняла дочь Ельцина Татьяна.

— Я не знал этого...

Дружба Президентов

— В Москве президентом Академии наук СССР стал Мстислав Всеволодович Келдыш, а вас избрали президентом здесь. Требовалось реформировать науку в стране?

— Этого хотел Хрущев. Но избрание Келдыша — это знамение времени. Он был выдающимся математиком, его вклад в космос, в авиацию, в атомную проблему огромен. И именно такого масштаба ученый должен был возглавить Академию, которой по праву принадлежали эти выдающиеся достижения. Власти нужен был такой президент Академия. Я тоже принадлежал к «технарям», да и Хрущев хорошо относился к моему отцу — это тоже, наверное, сыграло свою роль.

— У власти к вам, и к Келдышу было полное доверие?

— Конечно.

— Помогало вам это?

— Безусловно. Во многом это определяло отношение власти к науке. И к нам прислушивались. «Сильные мира сего» иногда вынуждены были отступать...

— Не очень в это верится!

— Тем не менее. К примеру, был такой случай со мной. Речь идет о назначении президентом Академии наук СССР. Как известно, Келдыш попросил освободить его от этой должности...

— Он заболел?

— У него начались неприятности с сосудами. Его оперировал знаменитый Дейбеки. Я к нему приезжал в «Кремлевку». Келдыш был страшно доволен, что эта операция прошла. Он думал, что у него опухоль. Но ее не оказалось. Во время операции произошла казусная ситуация. Располосовали Келдыша, и Дейбеки обнаружил камни в желчном пузыре. Он говорит Чазову, мол, надо удалять. Но тому обязательно нужно это согласовать с начальством, сам принять решение он не может. Чазов побежал согласовывать. Ну а Дейбеки ждать не стал, вырезал он желчный пузырь... Минут через двадцать прибегает Чазов и сообщает, что удалять желчный пузырь можно! Дейбеки усмехнулся: он все понимал, и тут же успокоил Чазова, что он сам принял решение и давно уже сделал это... Поставили Келдышу шунт. Все было хорошо, но недолго. Это как ржавчина. Ее удалишь в одном месте, но она обязательно появится в другом. Эта «ржавчина» появилась у Келдыша в сосудах головного мозга, и тут уже никто ничего сделать не мог... Он начал плохо себя чувствовать, работать, как прежде не мог, а потому твердо решил уйти с поста президента Академии наук СССР. Перед 1 мая меня вызывает к себе Щербицкий. Ему звонил Суслов, который сказал, что есть мнение о назначении меня президентом Академии наук СССР. Мол, это просьба Генерального секретаря. Естественно, я согласиться не мог. В Киеве у меня институт, всю жизнь я здесь живу, тут Академия наук, где я уже тринадцать лет президентом...

— В Киеве привычней?

— Конечно. Может быть, масштабы иные, чем в Москве, но мне вполне было достаточно. В общем, я твердо решил отказаться, и поехал на прием к Суслову. Он мне говорит: ЦК партии, Брежнев и он считают, что мне нужно переезжать в Москву и заменить Келдыша, который очень болен. Я ему говорю об институте, о своей работе. Он перебивает: «Для вас мы здесь институт организуем!» Я ему объясняю, что Институт сварки работает с 1934 года и заменить его невозможно... Он упрямый, настаивает на своем. И тут я вскипел: «Михаил Андреевич, на такой пост палкой не загоняют!» Он удивился дерзости, мне показалось, что такого сопротивления он не ожидал. В общем, отпустил он меня... И я сразу же поехал к Келдышу. Он мне сказал, что он как раз и предложил две кандидатуры — меня и Александрова.

— Так назначение и не состоялось?

— Больше меня не вызывали. А «Дед» — Анатолий Петрович Александров — свое согласие дал. Он был хорошим, достойным президентом Академии. Очень прогрессивный человек, многое сделал для страны.

— Чернобыль его потряс...

— Эта трагедия, и в это же время умирает его жена. Сразу все несчастия обрушились на него. И оправиться от этих бед он уже не смог... Мстислав Всеволодович Келдыш и Анатолий Петрович Александров — два выдающихся президента Академии наук СССР, с которыми я работал и дружил.

Схватка у президиума НАН

Подвиг всегда молчалив, а трусость криклива. К сожалению, трагедия Чернобыля не только подтвердила это, но и четко проявила истинное лицо каждого, причастного к ней.

Волна критики науки и ее лидера на Украине Б.Е. Патона постепенно нарастала и к началу 90-х годов достигла максимума. Возле президиума Академии наук непрерывно шли митинги и демонстрации с лозунгами «Геть Патона!», «Патона с трона!».

Внешне невозмутимый Борис Евгеньевич, как и десятилетие раньше и десятилетие позже, подъезжал на машине, выходил из нее и невозмутимо проходил сквозь толпу молодых людей, посылающих ему проклятия.

Интересно, мучает ли совесть их сегодня?!

И тех писателей, что нажили сомнительную славу на своих книгах о Чернобыле, которые порочили Академию наук и ее президента в 1986 году?

Академик Патон кружил на вертолете над жерлом взорвавшегося реактора. Он разглядывал масштабы разрушений, чтобы потом скоординировать всю работу ученых Украины по ликвидации аварии, а в газетах и журналах разливались желчь и дерьмо, которые по замыслу их производителей должны были утопить великого ученого и науку, которую он представлял.

«Я не крыса, чтобы убежать с тонущего корабля!» — сказал тогда Борис Евгеньевич, и эта фраза была услышана всеми — друзьями, соратниками и коллегами, но и врагами. Последние не могут забыть ее до сегодняшнего дня, иначе чем объяснить пасквили, которые и нынче являются в печати?

В Чернобыльском архиве Академии наук сохранилась «Записка Б.Е. Патона», в которой подробно расписан порядок работ по ликвидации аварии на ЧАЭС.

В этом же Архиве хранятся не менее уникальные документы. К сожалению, большинство из них не известно общественности, а ведь именно они показывают, насколько велико было предвиденье Бориса Евгеньевича Патона, который всеми своими силами пытался предотвратить Чернобыльскую катастрофу.

Ряд материалов относится к 1980 году, когда принимается решение о строительстве ряда АЭС на Украине. Президент АН УССР академик Б.Е. Патон обращается с письмами в Совет Министров Республики, к Первому секретарю ЦК КПУ В.В. Щербицкому, в Академию наук СССР, к руководству СССР. В них он доказывает, что принимаемые решения нуждаются в более тщательной проработке, что строительство новых АЭС ведется «наскоком», что необходима тщательная научная экспертиза.

10 ноября 1981 года Б.Е. Патон выступает на заседании Совета Министров УССР. В своем докладе «О возможностях эколого-экономических последствиях размещения, строительства и эксплуатации в Украинской ССР атомных электростанций» президент Академии проводит детальный анализ того, что может произойти, если не учитывать мнения науки. Он совершил своеобразное путешествие в будущее, то страшное будущее, которые наступит через шесть лет и которое все мы назовем «Чернобыльская катастрофа». К сожалению, предупреждение ученого услышано не было. Поистине: «нет пророков в своем Отечестве...»

К Борису Евгеньевичу Патону приезжали «ходоки» из разных атомных ведомств и институтов. Они пытались переубедить его, мол, выводы ученых Украины ошибочны. В конце концов вмешался сам «Дед» — президент АН СССР Анатолий Петрович Александров. Отношения между двумя учеными были дружескими, но на этот раз разговор получился резким.

— Атомные реакторы настолько безопасны, — убеждал Александров, — что их можно строить даже на Красной площади.

— Ну и стройте! — в сердцах ответил Патон.

Это было 2 февраля 1986 года.

В июне А.П. Александров приехал в Киев. Он был потрясен увиденным в Чернобыле. При встрече в кабинете у Патона сказал:

— Вы были правы, Борис Евгеньевич!

Патон видел, как глубоко переживает трагедию великий Александров, но успокоить его не мог: да разве найдешь нужные слова, если их нет!?

Недавно я вновь спросил Патона:

— Как вы думаете, уже в полной мере оценены последствия Чернобыля?

— Нет, конечно. Даже мы с вами, прошедшие эту трагедию с самого начала и до сегодняшнего дня, в полной мере не можем оценить все ее масштабы, хотя знаем о ней больше других...

— И что теперь будет с Чернобылем?

— Скажу честно: фактически ничего не сделано! Затрачено огромное количество денег, а «воз и поныне там». Какие только «научные обоснования», «экспертизы», «проекты» не делались! На них затрачены колоссальные средства, а толку никакого. Это очень большое зло, и его надо преодолеть в кратчайшее время. Мы настолько понимаем проблему «Саркофага», что есть возможность ее решить. И иного нам не дано.

Только факты

Каждый год около тысячи «морских волн» посылает своим сотрудникам Борис Евгеньевич Патон. Это короткие записки, в которых сказано что и когда надо сделать.

Много лет академик отдыхал в Крыму. Он очень любил сидеть на берегу и смотреть в даль. Море рождало мысли и идеи, и Патон на клочках бумаги писал поручения сотрудникам. Десятки «морских волн» приходили в Институт — это были конкретные поручения, программы экспериментов, идеи, которые следовало обсудить, анализ сделанного. Если в тот или иной отдел или лабораторию приходило больше «морских волн», значит, именно эта проблема волнует Бориса Евгеньевича больше других...

«Нет науки, нет государства»

— А в паспорте что у вас значится?

— Русский.

— И ваши «борцы за независимость» с этим смирились?

— А что им остается?! Брат же был «украинцем». Паспортистка так ему записала, ну а он и не возражал — в то время это не имело никакого значения. С этой записью он и умер. Мне же записали «русский», вот и получилось при одном отце и одной матери один брат — русский, а второй — украинец.

— И за это вас в начале 90-х годов критиковали?

— Эти «шароварщики» изгалялись надо мной как могли! И особенно упрекали за то, что мы используем русский язык. Пришлось выступать на сессии Верховного Совета. Я сказал, что наука интернациональна. И как же на меня обрушились, мол, как я могу так говорить — ведь наука национальна! Да, я им отвечаю: есть языкознание, литература, и это национальная наука. А потом спрашиваю их об естественных науках и прошу показать мне русскую и украинскую таблицу умножения. В общем, в то время атаковали меня отчаянно...

— Но вы ведь очень крепкий человек, вас же согнуть невозможно?!

— Они об этом не знали... Меня многие спрашивают об одном. Я с 53-го года работаю директором Института электросварки, а с 62-го года Президентом Академии. Так вот, спрашивают: как же это так, что при всех советских вождях я оставался на своих должностях? А ответ простой: я работал. Вместе, конечно, со своим коллективом. И вожди понимали, что я вреда им не приношу, а польза большая. Если же меня куда-то выгнать, то дело развалится.

— Наука — это все-таки мощь государства?

— Нет науки — нет государства... Об этом руководители любят говорить, но очень мало делают для укрепления и развития науки.

Мне кажется, что эти слова своеобразное завещание великого ученого и гражданина Украины, России, всех республик бывшего Советского Союза дважды Героя Социалистического труда Бориса Евгеньевича Патона. Очень важно, чтобы они были услышаны, потому что в них скрыта сущность современной жизни.