Инкубатор для воспитателя: избранное из воспоминаний воронежского журналиста Евгения Шкрыкина
Устроившись по окончании ВГУ в школу-интернат №4, я очень быстро понял, что моего педагогического опыта там надолго не хватит. Да и откуда ему было взяться у двадцатидвухлетнего «воспитателя»? Притом что воспитывать мне предстояло ребят в возрасте 15-17 лет...
Сталина
В интернате мне довелось учить уму-разуму пацанов и девчонок, от которых фактически отказались родители. Или же они расписались в бессилии что-либо изменить к лучшему в образах своего «светлого будущего». Изменить, по идее, должно было государство, а значит, я со Сталиной Дмитриевной.
Кто такая Сталина Дмитриевна? Этого человека в интернате боялись и уважали все. Включая, по-моему, и самого директора Михаила Безуглова. Даже спустя год после расставания с интернатом я вздрагивал во сне от громогласного голоса замдиректора по воспитательной работе. Одним словом – Сталина, заложница образа известной фамилии.
Мне достался 8 «А». Для сведения: из 25 воспитанников по окончании учебного года в интернате должны были оставаться человек 8-10. Другие – отсеивались в ПТУ. Такова была «линия партии и правительства», ребята о ней знали и вели себя соответственно – как дембеля. Ну а кто служил в армии, в курсе, как непросто командовать дембелями.
Я в армии не служил, но через какое-то время понял, что главное для меня в деле воспитания подрастающего поколения – сильно ему не мешать. И делать так, чтобы детишки не побили друг друга до смерти, не было случаев изнасилований и суицида, ну и чтобы по утрам они все-таки чистили зубы.
Директор интерната Михаил Сергеевич очень удивился, когда через месяц работы я не «сделал ноги» из его епархии. Он как раз вернулся из отпуска, это дело с особо приближенным персоналом в столовой обмыл и во хмелю, значит, растрогался – жал крепко мне руку и глядел с надеждой в глаза. Я бы, конечно, «убег», но я тогда полагал, что мне как молодому специалисту бегать было нельзя.
Что с нами будет?
Через пару месяцев после начала моей трудовой деятельности страну постигло «большое горе» – скончался Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета ССР, неоднократный Герой, маршал, лауреат Ленинской премии мира, дорогой Леонид Ильич Брежнев. Смерть Брежнева, как и смерть любого долгоиграющего правителя, на какое-то время шокировала страну. «Что теперь будет, как дальше жить?» – с тревогой в глазах вопрошал меня сосед и родственник Иван Павлович. Фронтовик, между прочим…
В интернате выстроили торжественную линейку. Сталина с побелевшим лицом выступила с траурной речью. А вот самим ребятам все это было до фонаря. Я это хорошо видел в их пустых или насмешливых глазах, да и сам едва сдерживался, чтобы не сбить пафос докладчицы какой-нибудь легкомысленной репликой. Тогда я, пожалуй, впервые понял, насколько консервативна система образования-воспитания, насколько она политизирована и оторвана от реальной жизни. Тогда я впервые четко для себя решил, что мне с этой системой не по пути… Надо было бежать, но – куда?
Это все же случится. Потом. Когда и сама администрация интерната поймет, что от такого «педагога» большого проку не будет. Возможно, она поняла это сразу, да что с того?
Вы знаете, какая тогда была зарплата у воспитателя с нулевым стажем работы? На руки я получал 80 рэ. Добавим тридцатку за кружок выжигания, который я вел, ни бельмеса в этом искусстве не понимая. Вел, пока мои подопечные при полном моем попустительстве не «отремонтировали» все выжигательные аппараты. Так что желающих занять мое место под интернатовским солнцем надо было еще поискать. Тем более зимой, в разгар учебного года.
Дело было и в том, что моя коллега по воспитанию параллельного 8 «Б», женщина в возрасте и с опытом – мне не чета, сразу после Нового года дезертировала: ее доконали воспитанники. Все ее педагогические приемчики оказались с ними неэффективными. Воспиталка сначала ушла в нервный срыв, а потом и вовсе впала в депрессивное состояние. В этом, надо полагать, была и моя, хотя и не сознательная вина.
Просто мои деспотичные методы сильно отличались от ее – либеральных. Убеждению и пряникам я предпочитал принуждение и кнут, что, как ни странно, больше импонировало не только моим подопечным, но и их коллегам из соседнего класса. Мое насилие они признавали, а ее находили нянькой слабой и бесхарактерной, слушать которую вовсе не обязательно. Таким вот образом я получил в качестве общественной нагрузки и второй восьмой класс, фактически оказавшись важной и незаменимой персоной!
Без пряников
Кстати, о кнуте. Он действительно был: небольшая телескопическая антенна от переносного радиоприемника, которую я отобрал у своих же подопечных и стилизовал под указку, одним движением руки превращалась… в веский воспитательный аргумент. Об этом «воспитательном» методе, который я применял в исключительных случаях, знали практически все, однако по причинам вышеуказанным я еще долго оставался вне зоны какой-либо начальственной критики.
До тех пор, пока не нарвался на возмущенно-недоуменный взгляд чопорной инспекторши из облОНО: «Что это у вас в руках такое?!!» Инспекторшу эту я просто-напросто не заметил, когда, ворвавшись на подъем в спальню мальчиков, приложил самого упорного соню испытанным аргументом по заднице. Несколько стушевавшись, я ответил: «Указка, а что же еще?»
Ответ мой, судя по реакции дамы, ее не удовлетворил. И потом, когда подводили итоги проверки, в документе было отмечено, что один из воспитателей во внеклассной работе применяет недозволенные приемы. Замечу, что пару раз по рассеянности я забывал свой «аргумент» в рабочем столе, но ребята мне его возвращали. Вероятно, понимали, что мне без него с ними не справиться... Или считали, что если прикладываюсь, то – за дело. В семьях у них царили куда как более жестокие и несправедливые нравы.
Почти все они оставили о себе только добрую память. Мне было с кем сравнивать: на практике в обычных школах я столкнулся с подонками. Защищенными от «домогательств» педагогов влиятельными папеньками или скандальными маменьками. В интернате родительский контингент был гораздо проще и доброжелательнее. Да и дети – более открытыми в помыслах и менее изощренными в своей вечной борьбе с учителями и воспитателями.
…Через полгода со своей задачей – не допустить суицида и криминала на подведомственной мне территории – я кое-как справился. Своих и «чужих» воспитанников распихал по «чушкам».
С «чистой совестью», хорошей характеристикой и рекомендацией райкома комсомола в июне 1983-го я из интерната ушел. Настала пора как-то улучшить свое материальное положение, усугубленное тогда тем, что я уже был женат. Да и социальное положение – тоже: нужно было срочно выбиваться из воспитателей. Желание всего этого и привело меня, как вы уже догадываетесь, в не совсем стройные ряды милиции. Пришла пора «исполнения мечт»…