Культура как главный подозреваемый. Часть 0
А не подумать ли нам о душе? Я постоянно размышляю над тем, что не стоит лишь писать посты на злобу дня, пока мы находимся в рамке долгосрочного политического процесса, как минимум регионального уровня.
Вообще, проблема сиюминутности – она очень огорчает. Как будто последнее время в наших широтах мало что создаётся вне какого-то общего контекста. Вчера в ночи жестоко и беспощадно скачивал с торрентов новую версию «Мастера и Маргариты». Мне, к слову, фильм более чем понравился, но как увлекательно было читать форум под раздачей. Коммунисты на трекере, прости господи. Одной рукой держатся за свою мертвечину, а другой по всем фронтам поливают фильм дерьмом.
Вот был такой сериал – поставленный Бортко. Тоже Мастер и тоже Маргарита. А Бортко у нас идеологически правильный, я бы сказал – идеологически выверенный. И получилась у него достаточно средняя работа. А почему она средняя? Средняя она потому, что, во-первых, так чудовищно ошибиться с выбором актёров для Воланда или, допустим, Понтия Пилата – это нужно постараться. Те, кто должны быть по канону молодыми, энергичными, ироничными и весёлыми, потопили весь фильм в собственной старости.
А культура, даже когда она уже тронута государством, сквозь плесень продолжает угадывать. Разве старческий Пилат, разве увядающий (что бредятина) Воланд – это не случайный (случайный ли?) маркер того, что нас ожидает геронтократия. А ведь сериалу 19 лет, «а путин такой молодой…».
Только вот геронтократия – это не только результат всех лет, но как будто изначально заложенный принцип. Некоторый механизм управления. Само по себе стремление любого автократа к сохранению самого себя есть, кажется, тот самый признак, по совокупности которых можно судить – ежели «оно» просуществует долго, то в какой-то момент обязательно войдёт в соответствие с заложенными в систему правилами. То есть молодой (но уже старый) правитель – когда идентифицирует себя именно как правителя – становится старым и безликим.
И вот жертвы ресентимента садятся на своего посткоммунистического коня, и с высоты лошадиной гривы, устроившись под рваным красным знаменем, вещают, дескать, старый и мудрый Басилашвили лучше молодого и дерзкого Диля.
А ведь кроме ужасного кастинга было еще что-то. Ах да, чудовищный объём пафоса, сконцентрированный заранее в фигуре загримированного под Иисуса безрукова. И пафос этот прорывается в нас формулами. Формулами не живыми, которые словно устанавливаются, как заповедь. Но позвольте, свидетели «храма истины» – история Мастера и Маргариты далека от того, чтобы проповедовать.
Однако именно проповедь нам преподносят, подчёркивая её невозможно патетической музыкой. И снова культура, таки прогрызая государственническую плесень, подсказывает нам акцент, что был сделан не по воле режиссёра, а по причинам как будто бы институционального характера.
Потому теперь, я так думаю, и ломает противников новой экранизации. Скованности в ней меньше. И простоты – простоты формул. Искусство ведь не должно, на самом деле, никого учить. Оно максимум подсказывает, подталкивает посмотреть на проблему с еще одной точки зрения.
Политологи (коллеги мои многоумные – настоящие политологи) – часто отказываются от прогнозов. Нет, конкретно профессор Соловей не отказывается, но Безруков ему судья. В нашем же распоряжении, на самом деле, бездна художественного мира, которая кое-что может, где наука, даже самая социальная – бессильна.
Приведу пример, который, пожалуй, многих мог уже достать, и уж точно надоел автору этого примера. Однако это, на мой взгляд, значимое преломление и его, в какой-то степени, стоит придерживаться. Виктор Шендерович (а я, безусловно, считаю его настоящим литератором) в программе «Куклы» дал однажды очень точное определении Путина – сравнив его, а точнее воплотив его в одном из выпусков в героя гофмановской сказки про Крошку Цахеса. Цахес родился уродом и бездарностью, но фея, сжалившись, заколдовала его, чтобы люди перестали видеть и уродство, и бездарность. Если не читали сказку – рекомендую. А если знаете всю эту историю, от Гофмана до Шендеровича, то легко поймёте, о чём я говорю.
Писательская интуиция, угол зрения – это не просто угадывание. Вообще, чем меньше писатель верит в бога в процессе работы, тем легче ему удаётся и создавать новые миры, и понимать мир основной.
И если художник никому не служит – у него получается точно и честно описать реальность. Если, напротив, художник (как в итоге тот же Бортко) берётся обслуживать государственные интересы, он попадает в двойственную реальность. Пока его еще не поглотила идея вечности правителя, он становится жертвой борьбы между двумя началами, этико-эстетическим и новым, основанным на сервильности в будущем художника. В итоге у нас получается Воланд-Басилашвили и отвратительный, пожалуй, Иешуа в роли Безрукова, так похожего на фотографию Иисуса в профиль.
А можно взять другой случай. Михалкова. Последний его относительно приличный фильм – это «12». Понятно, что ремейк Сидни Люмета, удачно натянутый на реальность здесь и сейчас. Да, концовка получилась сомнительная. Квазицарственное начало в рабском самолюбовании (наследственное у них, пожалуй) Никиты Сергеича замкнуло всю историю на нём самом – почти, чёрт возьми, пророке. Однако всё, что говорилось до этого, от кладбищенский схем заработка до ужасных труб под потолком – это почти достоверный слепок реальности к середине второго срока Путина. «12» – фильм 2007 года. Момент перехода режиссера Михалкова в состояние пропагандиста Михалкова. Скажем так, окончательного перехода. И вот анализ этой внутренней борьбы очень полезен, на мой взгляд, для понимания процессов в целом.
В этом смысле в Беларуси лукашенковской, конечно, беда. Ни тебе кина самого завалящего, ни музыки, ни книжки хотя бы относительно вменяемой. Всё погребено под прокопцовым, дуловой и генералом чергинцом. О чём это мне говорит? Несмотря на варварскую природу устойчивости режима, он не оставляет после себя наследия. То есть фактически это даже не королевство. Мы опасаемся, и местами не без причины, конечно, что АГЛ сольёт кремлю суверенитет.
Но вот какая мысль есть у меня, спорная, но тем не менее требующая быть озвученной. Наверное, без культуры всё-таки говорить о реальном государственном суверенитете практически невозможно. Экономика важна, но в XXI ничто уже не метрополия (как она ни старается таковой казаться) и ничто, соответственно, не лимитроф. Время этих терминов уходит, так или иначе. Культура не спасает от варварства – это мы знаем по третьему рейху, видим по сегодняшней России и по тому забору, который извергает из себя больничная палата независимости. Однако, судя по всему, культура просто является альтернативой этому самому варварству и она, безусловно, периодически побеждает.
Многие люди верят, что история циклична. Многие готовы считать, что нового в этом мире ничего не осталось. Эта позиция – вполне в духе постмодернизма. Ирония в том, что, на самом деле не осталось именно его. Вообще, ничто с приставкой пост- не может определяться как самостоятельное явление в полной мере (разве что постимпрессионизм, как углубление понятия «видящий», но это не тот случай).
В мире Пушкина еще не было еще ни Шёнберга, ни Малера. В мире Малера не было – да много кого. И несмотря на усилия тиранов, мир в целом становится сложнее. А суверенитет – понятие вполне социо-культурное и далеко не только политическое (ну или политологическое).
История не циклична, пусть развитие общества в целом подвержено некоторым паттернам. Однако Советскому Союзу понадобилось несколько совсем уж масштабных войн и 70 лет, чтобы сократиться до зюганова и комментаторов на трекере, которым, видите ли, политическая позиция режиссера не близка («и оставьте в покое священный совок»). Путинская Россия вошла в свою осень и последнюю войну через 20 лет. Кстати, вопреки обыкновению (которое и называю цикличностью) почти без взлёта – вниз, сразу с некоторого плато 2000-х. Ошибка их в том, что они считают болото самой подходящей моделью для существования. И всё из прошлого, от музыки до романов, всё, на что можно опираться, дабы смотреть вперёд – тонет в этом болоте. Вместе с людьми.
Это эссе мне было необходимо не для того, чтобы вырваться из молчания, нет. Сиюминутного вокруг столько, что можно хоть раз в полтора часа выпускать по посту с перерывом на обед и, может быть, полуденный сон. Просто есть и большее, в чём хочется разобраться, так как, на мой взгляд, столько лет анализируя эти режимы, мы уже ничего нового давно не говорим.
Мне нужна была, так или иначе, опора на художественный опыт в том числе для того, чтобы этим эссе открыть серию из нескольких статей, посвящённых художественному как инструменту для анализа социально-политической реальности. И упаси меня бог искать где-то те самые формулы, до которых пропаганда опускает любое искусство.