Худрук Молодежной оперной программы Большого театра Дмитрий Вдовин: «Есть русские оперы, без которых главный национальный театр существовать не может»

Молодежная оперная программа Большого театра встречает 15-летний юбилей первой в истории собственной постановкой: 19–21 января в Новой опере покажут «Войну и мир» Сергея Прокофьева. Дмитрий Вдовин рассказал «Культуре», почему считает композитора «гением сердца», и назвал оперы, без которых Большой невозможен.

— Молодежной программе Большого театра 15 лет, но, кажется, ранее у вас не было самостоятельных постановок. Это первая?

— Да, и немного жаль, что только сейчас первая. Это нужно было начинать и делать много раньше. Молодые постановщики и артисты имеют больше прав на ошибки, в отличие от зрелых. Какие-то вещи им можно простить. Но без сценического опыта полноценного становления артиста нет и быть не может. Это будет совместная постановка Большого театра в лице Молодежной программы, Новой оперы (их сцена, оркестр, солисты старшего поколения, хор) и Мастерской Брусникиных. Я вижу, как наши артисты растут на подготовке этого материала, сложнейшего и вокально, и актерски. Как у них начинают звучать голоса, работать мысль и тело. Они должны глубоко вникать в текст романа, суть его характеров и коллизий, думать, анализировать.

— Все прочли роман Толстого?

— Всех летом заставил перечитать и сам перечел, как минимум в пятый раз. От и до. Я обожал этот роман в юности. Мы тогда все много читали, как вы помните. Но сейчас, конечно, совершенно другие впечатления и акценты — на других страницах, главах. И как Толстой все предвидел! Как он потрясающе объяснял то, что с нами сейчас происходит. Удивительно.

— Как проходила подготовка к премьере?

— Мы начали работать сильно заранее, как было принято когда-то. К концу прошлого сезона все выучили свои партии, дирижер Тимур Зангиев провел много уроков и спевок с солистами и пианистами — роль последних огромна в подготовке спектакля. Так что мы начали сезон хорошо вооруженными. Сам процесс подготовительных репетиций доставил нам большое наслаждение. Заняты и те, кто сейчас занимается в Программе, и выпускники. У нас три состава. Все разные, каждый интересен по-своему. Одна Наташа, например, необыкновенно нежна. Вторая — как Джульетта-девочка (вспомним прокофьевский балет). Третья — более зрелая, более страстная. А возраста все приблизительно одинакового.

— Когда много составов, не распыляется ли энергия?

— С одной стороны, может быть, но с другой… У нас же все присутствуют на репетициях. Исполнители, педагоги, концертмейстеры, выучившие этот труднейший клавир. При душевной поддержке друг друга в то же время есть место для конкуренций, соревновательности. Есть возможность что-то «украсть» у партнера, присвоить — в хорошем смысле слова. А на что-то, наоборот, посмотреть со стороны — понять, как делать не надо.

Это хорошая школа, помимо всего прочего основанная на преемственности. Один из педагогов Программы, Маквала Филимоновна Касрашвили, много раз пела партию Наташи в постановке 1956 года. Отец другого педагога, Рузанны Павловны Лисициан, Павел Герасимович, в той же постановке пел Наполеона. Бабушка одной из наших Наташ - Галина Калинина, — премьерная Наташа постановки 1982-го года. Один из Андреев –— ученик Владимира Мальченко, который пел этого героя в том же спектакле. А я писал рецензию на эту премьеру, когда еще учился в ГИТИСе на театроведческом факультете. Я уже не говорю про нашу выдающуюся пианистку Любовь Орфенову, которая была сотворцом многих постановок этой оперы, включая ярчайшие парижскую и мюнхенскую.

— Опера, по крайней мере в последней редакции, — продолжительная. Если исполнять без купюр — на два вечера. От чего пришлось отказаться?

— В спектакль вошли девять из тринадцати картин. Мы сосредоточились на истории Наташи Ростовой и Андрея Болконского. Прозвучат все семь «мирных» картин: от знакомства в Отрадном и первого бала Наташи Ростовой до сцены с письмами в кабинете Пьера Безухова. И две «военных» — восьмая и двенадцатая. Должен сказать, что наш вариант близок к первым замыслам и версиям Прокофьева, в частности, «открытое», без увертюры и хорового эпиграфа начало. А финал, смерть князя Андрея — это то, с чего композитор начал свою работу над оперой.

— «Войну и мир» сейчас ставят в разных европейских театрах, и в этих постановках участвуют выпускники Молодежной программы. В чем уникальность вашего спектакля?

— Помните, что Снегурочка поет, придя к матери-Весне? «Дай мне немножечко душевного тепла, бегу к тебе с мольбой, любви прошу». Это то, чего во всех этих постановках мне не хватало. А без этого какой смысл? В «Войне и мире» это все же самое главное. Лирические сцены Прокофьев писал не только как гений музыки, но и как гений сердца. Вслушайтесь, какой теплотой, состраданием, каким удивительным пониманием человеческих отношений пронизана каждая нота. Вот это мы и хотим показать. Плюс, конечно, вечные, абсолютно русские образы, национальные типажи, настолько яркие, что никуда от них не уйдешь.

— В анонсе Новой оперы сказано, что «ключевым визуальным элементом станет видеопроекция в сочетании с мизансценами и хореографическими эпизодами». Не слишком минималистично будет выглядеть «Война и мир» без масштабных декораций?

— Мне кажется, что мы вернулись к исконному театру. Он ведь не исчерпывается техническими новшествами, не сводится к тому, что нечто светится, крутится, вертится. Театр — это прежде всего актер. Всё идет от него. Порой вынужденные постановочные ограничения идут во благо и, надеюсь, не помешают раскрыться нашим певцам-актерам.

— По вашему мнению, какая судьба уготована этой постановке?

— Если всё будет хорошо, если мы не потерпим фиаско, надеюсь, что она останется в репертуаре Новой оперы. А пока я нахожусь в абсолютном счастье от этой работы.

— В конце минувшего года в Большом театре сменился гендиректор. Завершилась эпоха руководства Владимира Урина. Как вы ее оцениваете?

— Владимир Георгиевич — выдающийся директор. Лидер коллектива. Человек редчайшей порядочности и честности. Всегда открытый для общения, для решения любой проблемы. Вот то, что я знаю со своей стороны. Годы его руководства были отмечены рядом успешных премьер, и они несомненно войдут в славную историю Большого театра. Конечно, с чем-то можно было не соглашаться. А кто у нас соглашается с художественной политикой Большого театра? Это никогда не было принято (улыбается).

— Годы спустя соглашаются.

— Вы правы. Даже сейчас, спустя дни, вижу, что люди, которые его цепляли, щипали, критиковали (ну, наверное, так и надо), теперь пишут: блистательная эпоха Урина. На самом деле, вся картина будет полностью понятна, думаю, лет через 20. Тогда и выяснится, что было хорошего, что ошибочного, что оказалось преходящим, а что было заложено надолго.

Я благодарен Владимиру Георгиевичу, он помогал и поддерживал Молодежную программу. Единственное, что омрачает этот период… У нас не было ни взаимопонимания, ни взаимодействия с прежним музыкальным руководителем театра Туганом Сохиевым. Не буду давать этому каких-либо человеческих и эмоциональных оценок. Суть в том, что артисты Молодежной программы, многие из которых сейчас составляют славу российской вокальной школы, были фактически отстранены от выступлений на сцене Большого театра, а некоторых, например, выдающегося нашего тенора Богдана Волкова из театра просто выжили.

— После того как он отправился на личные гастроли вместо участия в премьерном спектакле (речь идет о постановке «Евгений Онегин» в 2019 году. — «Культура»)?

— Дело в том, что в театре поменяли планирование, даты постановки, в которой он должен быть занят. А у него уже были другие обязательства. То, что случилось, не его вина. И если до конца откровенно, я рад, что он в итоге в той постановке не участвовал . Это был полный провал.

— Вечная проблема репертуарного театра — как удержать дома востребованного артиста. Считаете, что администрация не сделала достаточных попыток достигнуть компромисса?

— Считаю, что администрация должна быть мудрее артистов. Всегда бывают конфликты с артистами, востребованными на других сценах. Это реальность репертуарного театра. Понятно, что в конечном итоге виноваты обе стороны, артисты тоже хороши. Но ведь с человеком можно и должно обсуждать проблему и в итоге договориться. Тот же Валерий Абисалович Гергиев не растерял своих солистов, в том числе тех, кто делал фантастическую международную карьеру. Они возвращались, когда ему было нужно. Не сомневаюсь, что случались и конфликты, и трения, но тем не менее они все считают себя частью Мариинского театра и выступают на его сцене.

— Сохиев ушел из театра без малого два года назад. Что-то изменилось?

— Сразу отношение поменялось. Наши ребята стали выступать, пусть и в небольших партиях. Но Молодежная программа и не должна претендовать на главные, хотя мы и премьеры раньше пели и весьма успешно, разные были периоды в нашей жизни.

— У Мариинского театра есть своя Академия молодых певцов. Будете ли вы сотрудничать?

— Мы уже сотрудничали и сотрудничаем. Несколько раз Лариса Абисаловна Гергиева приезжала, готовила серьезные концерты в рамках нашей антологии русского классического романса. Бородин, Балакирев, Кюи. Совсем недавно — Черепнин, Ляпунов, Гречанинов. Совместно мы делали сложную, кропотливую работу, и результат, мне кажется, был очень серьезным.

Знаете, что для меня самое главное? Я любуюсь своими коллегами. Вот, честно, любуюсь, как работают наши педагоги по вокалу, актерскому мастерству, сцендвижению, танцу, преподаватели иностранных языков. У нас новое поколение педагогов — закончившие в свое время Программу пианисты. Кто-то перешел в труппу, но связи с нами не теряет. Коллектив у нас редкий, на мой взгляд, просто изумительный.

— Террариум единомышленников, как порой характеризуют творческие сообщества, это не про вас?

— Проблемы есть всегда и везде. Но я испытываю огромное раздражение, когда смотрю фильмы или читаю тексты о том, какая якобы суровая и жесткая обстановка царит в Большом театре. Всё это, поверьте, не более чем развесистая клюква. У нас в театре, повторюсь, потрясающий коллектив. Говорю не про себя и не только про Молодежную программу. Мы, например, находимся на одном этаже с администрацией балета во главе с Махаром Хасановичем Вазиевым. И я вижу, как там всё устроено, как решаются проблемы. Да, бывают, наверное, какие-то горячие моменты, но нет ничего устрашающего. А посмотришь фильмы, которые снимают про Большой театр, и думаешь: «Боже, откуда это все взялось?»

— В фильме должен быть конфликт, вот сценаристы и дают волю воображению.

— Есть конфликты гораздо более глубокие и, на мой взгляд, куда более интересные, чем пустые разговоры про то, кто кому в туфли подложил иголки или насыпал куда-то стекло. Например, противостояния между поколениями танцовщиков или хореографов. Вот вам идея для сериала. Или история про то, как две великие балерины, Семенова и Уланова, или две великие певицы, Архипова и Образцова, много лет прослужили в одном театре. Их соперничество всячески подогревалось и поклонниками, и недоброжелателями, но они сохранили достоинство, понимали роль и масштаб друг друга. Так что всё гораздо глубже, сложнее, и я бы сказал, прекраснее.

— Владимиру Урину предъявляли упрек: мало русских опер, а те, что есть, недостаточно хорошо поставлены. Валерий Гергиев, придя в Большой, уже объявил о постановке «Хованщины». А как вы видите разрешение ситуации?

— Русских опер не хватает, это правда. Есть оперы, без которых главный национальный театр существовать не может. «Иван Сусанин», «Руслан и Людмила», «Хованщина», «Князь Игорь». Они постоянно должны быть в репертуаре. Странно выглядит, согласитесь, что в преддверии юбилея Глинки в Большом театре не идет ни одна его опер.

Но главная проблема, на мой взгляд, отсутствии в афише «Сказания о невидимом граде Китеже», а ведь это духовный оазис России, особенно в переломный момент нашей истории, который мы сейчас, несомненно, переживаем. Нам нужна эта соборность, эта молитва. Нам необходимо понимание, что есть подвиг, и что — предательство. Что есть страх, и что — его преодоление. И что есть вхождение в Небесный Град. Без этих вещей Большой театр вообще не может существовать.

— То есть просчеты серьезные?

— Не стал бы называть это просчетами. Владимир Георгиевич — не просто автор художественной концепции Большого театра последних десяти лет. Он еще и директор, администратор, хорошо понимавший, какими творческими ресурсами располагал. Речь идет и о дирижерах, и о режиссерах, и даже о некоторых голосах. Было ли, например, русское контральто для партий Ратмира и Вани? Не очень-то удавалось кого-то найти. Не припомню, честно скажу, чтобы после Тамары Синявской и Ларисы Дядьковой кто-то пел на достойном Большого театра уровне. Сейчас появились такие голоса, а с ними и возможность приступить к «Ивану Сусанину» и «Руслану и Людмиле».

— Если решить вопрос с голосами, русскую оперу ждет расцвет?

— Нет, конечно, этого мало. Вопрос — как сейчас ставить русскую оперу, и как заставить людей выслушать и высмотреть четыре часа, а то и больше, сценического действия.

— Но вы же ставите «Войну и мир». Два часа музыки, сокращенная версия.

— Как вариант, возможно, да. Гергиеву предстоит решить задачу большого масштаба — вернуть русский репертуар на сцену главного национального театра, находящегося, кстати, в 300 метрах от места многих событий, происходящих в этих операх, и сделать это на высочайшем уровне. Но он всегда был парадоксальным человеком и по своей энергии, и по своим амбициозным идеям. В этом смысле его приход логичен. Мы живем в действительно переломное время, нам нужен ответ на его жесткие вызовы.

Фотографии: Ярослав Чингаев / АГН Москва; на анонсе фотография - официальный сайт Большого театра / Павел Рычков.