Люблю тебя, Петра творенье...

Еду в обычном питерском автобусе. За окном мелькают дома, скверы, куда-то бегут хлопотливые прохожие. Кажется, что ничто не может омрачить лиц этих людей, их радостную обыденность, в которой они живут и каждый день имеют возможность вкушать застывшее великолепие их города. В глаза бросается кем-то приклеенный на автобусное стекло листок, где сбивчивым почерком фломастером написано: «Люблю тебя, Петра творенье, за то, что здесь Зураба нет!».

Да-да, это о Зурабе Церетели, том самом авторе московского кошмара: статуи Петра Великого на Москва-реке. Под бременем свершений этого творческого гиганта раньше содрогалась только земля московских улиц, скверов, парков и набережных. Но прочность колец столичных автотрасс не в силах была сдержать вселенские масштабы замыслов творца. Они безудержно рвались на мировой простор и вот уже на землю крошечного Пуэрто-Рико с трудом втиснуто пугающих размеров изваяние Христофора Колумба. Теперь настала очередь "Северной Пальмиры". Восьмидесяти метровая статуя Христа уже отлита и ждёт, когда власти найдут для неё достойное этого изваяния место.

Нет, конечно, не хочется затевать дебатов о художественной ценности произведений маэстро Церетели. Пусть на это слова и время тратят искусствоведы-критики. Поделюсь лишь некоторыми представлениями о целях и пределах допустимого в искусстве.

Сталкиваясь с творчеством Зураба Церетели, очень трудно избавиться от навязчивого вопроса: «Отчего автор так неистово тяготеет к гигантским формам?». Не будем предаваться банальности в рассуждениях о "комплексе маленького размера" и способах его компенсации. Думаю, что дело здесь не в анатомии. Во всяком случае, более очевидной кажется гипотеза завышенной оценки своего собственного значения в искусстве. Действительно, величие признанных шедевров скульптур "Мыслителя" Огюста Родена, "Пьета" Микеланджело, "Русалочки" Эдварда Эриксена заключается отнюдь не в их размерах. Не гонялись за кубатурой, простите за фигуру речи, и Эдме Бушардон, Жан-Батист Пигаль, Иосиф Ноллекенс и Томас Бэнкс, Никола Сальви и Пьетро Браччи. Не это главное в оставленном ими наследии. Не величина и не геометрические пропорции, а что-то более важное заставляет замирать и забывать о времени, когда перед глазами шедевры великих мастеров.

Что ж, может в этом-то и дело: если не получается покорить изяществом линий, глубиной раскрытия идеи, если твой резец не в состоянии передать трагизм, непорочность или страсть создаваемого образа, то в этом случае размер может оказаться выходом из положения. Если это так, то от такой целеустановки делается не по себе, ибо желание произвести впечатление не находится в родстве с такими понятиями, как "творчество" и "искусство". Но, похоже, именно жажда превзойти «коллег по цеху» и становится главным источником вдохновения Зураба Церетели.

Есть в новом проекте Церетели одна весьма деликатная подоплёка. Высказывается, в частности, мнение о том, что любая критика его нового творения, которое автор хочет водрузить в "Северной столице”, есть посягательство на святость имени Христа и надругательство над религиозными чувствами христиан. Бескорыстие и служение вере, по мнению сторонников этой точки зрения, и движет скульптором. Да, Церетели действительно в своих публичных обращениях говорит о том, что идея создания статуи обусловлена "глубокой душевной потребностью". Тому порукой отлитые им в бронзе 64 рельефа из жизни Христа. "Христос венчает главную тему моей жизни", - так утверждает сам автор. Хорошо, пусть даже так. Сделаем такое допущение, хоть и трудно поверить в то, что в нашем меркантильном мире, где продаётся даже то, что оценить невозможно, есть место такому впечатляющему бескорыстию. Но тогда давайте прислушаемся к слову Русской православной церкви, которая по странной причине категорически не приветствует идею установки статуи Христа не то что в Санкт-Петербурге, но и вообще, где бы то ни было. То есть церковь не узрела должной христианской духовности в новом изделии ваятеля и кажется, что у такой позиции РПЦ есть основания.

Давайте рассмотрим ещё один аспект. Скажите, почему ценность изделия именно этого мастера должна девальвировать ценность и величие всего того, что было сделано величайшими архитекторами, создавшими уникальный, неповторимый облик города на Неве? Отдаёт ли сам скульптор себе отчёт в том, что его изваяние раздавит своим гигантским размером гениальные творения Жан-Батиста Леблона, Доменико Трезини, Огюста Монферрана, Бартоломео Растрелли? Безусловно отдаёт. И, боюсь, что именно желание вознестись над именами великих маэстро и является квинт-эссенцией гигантомании Церетели. Увы, но в таком случае в художествах этого автора не больше искусства, чем в желании известных персонажей Ильфа и Петрова увековечить свои имена наскальной надписью "Киса и Ося здесь были".

Как ни прискорбно сознавать, но, к сожалению, в творчестве Церетели всё более просматривается его неудовлетворённое эго и стремление к всеобщему признанию собственной значимости за счёт невообразимых размеров плодов его творения. Но тогда что это, если не гордыня? Гордыня – один из смертных грехов. А если так, то в намерении установить в Санкт-Петербурге статую Христа не так много веры, но больше попытки на ней спекулировать?

Что ж, вопрос о том, быть или не быть новому творению скульптора Церетели в городе на Неве, поставлен и ожидаемо он взорвал общественное мнение. Очень хочется верить в то, что у властей хватит здравого смысла и политической воли не пойти на компромисс со здравым смыслом и не разрушать облик исторического наследия, оставленного нам создателями северной жемчужины России. И пусть останется не имеющей почвы шуткой кем-то приклеенный на стекло питерского автобуса листок: «Люблю тебя, Петра творенье, за то, что здесь Зураба нет!».