Игры, в которые играли люди

Ребенок играет со всем, что попадается ему под руку. Где есть шахматы — с шахматами, где есть скот — с костями, а где и скота нет — поймает ящерку, тем и успокоится. Вещи приходят и уходят, приходят и уходят детские игры. Для современного ребенка поиграть с пишущей машинкой — почти такая же экзотика, как, например, примерить отцовские доспехи. 

У рачительного скотовода животное в ход идет целиком, без остатка, со всеми подробностями. У великоросса коровьи кости пойдут на холодец. Сметливый сибиряк на оленьих рогах сделает оздоровительные ванны. Накидкой из рыбьей кожи прикроет стыд целомудренный алеут. Если какую-то часть животновод и сочтет негодной, то не выкинет, а отдаст собаке. Что до детей, то и для них природой и человеком отведена у скотины особая часть. Первая фаланга пальца у копытного (бабка) в крепкой крестьянской семье — детворе на потеху.

Играть с бабками выучился еще первобытный человек. Бродя от стоянки к стоянке, неприкаянный sapiens, как показали раскопки, искал утешение в бросании косточек. Мы до сих пор не знаем, бросал ли первобытный человек кости по правилам или спонтанно, повинуясь природному чутью. Народы же классической древности играли строго по регламенту, известному, впрочем, в разных редакциях. Косточки подбрасывали и ловили на тыльную сторону ладони или бросали наудачу. Первым пробавлялись женщины и дети, тогда как вторая версия стала уделом римских мужчин. Последние играли преимущественно за столом, между поеданием соловьиных язычков и истязанием рабов. Позже фалангу заменили кубики, ставшие игральными костями, а название «бабки» сохранилось за детской разновидностью.

Славянин впервые взялся за бабки задолго до вхождения в число исторических народов, в VI веке. Еще не помышляя о призвании варяг, древляне и кривичи закладывали основы русского метания костяшек. Вслед за благородными дикарями многие поколения крестьянских детишек хранили скотьи косточки как главную свою детскую драгоценность.

Корзинку с немудреным сокровищем ставили в красный угол и при всяком удобном случае хвастались сверстникам. Для улучшения ходовых свойств игровой снаряд заливали свинцом, для красоты — раскрашивали, ставили метки и инициалы. Жульничали, выдавая бабки падали за полноценные. Называли каждый на свой манер: где костыгой, где шлюхой, где козной. Играли, не в пример римлянам, удивительно разнообразно: и в пристенок, и с битой, и в жог. Цель везде приблизительно одна — как можно точнее приземлить свою косточку рядом с костью соперника. Выигравший кон бабку противника забирал себе. Бабки принадлежали ребенку безраздельно, прививая тем самым элементарное представление о частной собственности. Слово «бабки» в его современном значении — оттуда, от этой нехитрой игры.

Первые упоминания об игре в городки относятся к началу XIX века. Простые правила предполагают массу вариаций — битой (деревянным бруском) нужно разрушить как можно больше фигур, из которых состоит город. Фигура — сложенные определенным образом березовые палки. Фигур великое множество, что и добавляет в игру разнообразия. Каждая имеет свое название: «часовые», «письмо», «пушка» и проч. Игра, распространенная как в городе, так и в деревне, четких правил не имела до 1923 года. С 1936 года стали проводиться чемпионаты по этому виду спорта. Сейчас игра в городки почти забыта, разве только редкие любители собираются в городских садах. Впрочем, ее цифровой аналог пользуется огромной популярностью — игра Angry Birds, суть которой в общих чертах та же, что у городков, бьет все рекорды по скачиваниям. Появившись в России, идея игры, в которой вечно разрушаемый город вновь и вновь восстает из праха, как Китеж или Рязань, оказалась универсальной.

Теперь-то вроде как ясно, что Борис Годунов царевича Дмитрия не убивал и что доконала угличского царевича игра в ножички и эпилептический припадок. Заточка-«свайка», с которой играл августейший отпрыск в угличской глуши, — игровой снаряд, определивший русскую историю на несколько веков вперед. Сравнение с нашим ножичком выдержит, быть может, только зал для игры в мяч, где в 1789 году началась французская революция. Но разница существенная: у француза — игра в мяч, у нас — упражнения с заточкой для детей и подростков.

Крестьянские дети по всей России, пускай и не слыхавшие никогда о смерти Дмитрия Иоанновича, вполне осознавали важность игр с ножом. Умение воткнуть лезвие в землю под прямым углом или попасть ножом в кольцо было показателем мужской силы среди подрастающих землепашцев. Самый простой способ доказать заезжему московскому мямле свое превосходство — устроить соревнование в бросании ножа. Проигравшему указывают недвусмысленно на его место в мироздании. Его буквально заставляют есть землю: зубами он должен вынуть зарытую в землю палку, называемую «зуй».

Стоило пионеру разжиться жестяной бутылочной крышкой, как он тут же отправлялся к трамвайным путям и клал приобретение на рельсы. Как только экипаж минует ребенка и его пробку, оставшаяся от крышки жестяная лепешка обратится в игровой инвентарь. Если мальчик не из робких, c бойким умом и живым характером, он не остановится и на этом. Обязательно пойдет на помойку, отыщет среди завалов аккумулятор, в нем найдет свинец и зальет свинцом пробку. Та станет битой. Бита нужна одна на игру, ей разбивают пробки, заставляя их перевернуться. На биты — другой порядок цен. Впрочем, наш мальчуган не станет заливать свинцом ценку или бесценку. Он и играть-то такой не станет: ценками и бесценками называются особенно редкие, как правило зарубежные, крышки, так или иначе попавшие в руки советского ребенка. Тем, кто повезучее, такие пробки поставляли родители, ходившие в дальнее плавание, состоящие на дипслужбе или работающие в «Интуристе». Таких по стране было немного, и большинству игроков приходилось доставать заветные крышки самим. От Алма-Аты до Калининграда, везде, где были гостиницы «Интурист», на помойки этих гостиниц совершали набеги игроки в пробки. Сторожа и вахтеры протестовали, звонили в милицию, но дети-налетчики приходили вновь и вновь за крышкой от кока-колы (10 крышек от боржоми) или чешского пива «Праздрой» (15 крышек). Редкие из них будут лежать бесценным детским грузом в советских квартирах. Их будут показывать гостям-ровесникам, менять, если попадется дубль, ставить на кон, если дело того стоит. Будут смотреть на них и мечтать попробовать этот самый заграничный праздрой.

Раньше было так: импортная жвачка и забитого тютю могла обратить в школьного героя-любовника. Измятая конфетка во взрослой руке от Владивостока до Бреста вызывала у ребят слезы радости и умиления. Шоколадка размером с дверь из детской сказки была пределом мечтаний. Потом рыночная экономика победила плановую, и советские дети испортились. Некогда белые, в мутных разводах прилавки покрылись разноцветной мишурой конфетных оберток. Русский ребенок перестал бороться за сладость. Производитель сладостей стал бороться за русского ребенка. Капиталист исхитряется: выдумывает речовки, снимает рекламу. Вкус продукта приводит в соответствие со вкусом ребенка. В нагрузку к лакомству дает наклейки, переводные татуировки, кепсы. Наклейками русский ребенок украсит дом, татуировками — тело, а кепсы понесет к сверстникам, где за игрой либо потеряет их, либо обретет новые. В школе или во дворе дети сходятся вокруг стопки круглых ярких фишек. Каждый ставит на кон несколько кругляшек обложкой вверх. Стопка идет по кругу, каждый игрок бьет ею по столу. Перевернувшиеся фишки остаются за бросавшим.

У ловких игроков скапливались целые состояния, но одной лишь набитой руки было мало. Кепсы — предмет обмена и торговли. Кругляшки различались прежде всего материалом и рисунком. Если с материалом все более или менее ясно (пластмассовые переворачиваются лучше картонных), то с рисунками дело обстояло сложнее. На кепсах изображали любимых детских героев, и нелегко было удержаться от вкусовщины в оценке фишек. Кому-то больше нравился Бэтмен, кому-то — покемоны. Да и насчет покемонов на постсоветском пространстве не было никакого единства мнений: Пикачу нравился более-менее всем, а вот выбор, скажем, между гипнотизером Алаказамом и каменным змеем Ониксом каждый ребенок делал для себя сам. Дети, поставленные в такие непростые условия, вынуждены были вводить собственную шкалу оценок: где-то за Человека-паука давали двух Гарри Поттеров, а где-то за Гарри Поттера можно было получить на руки до трех пауэр-рейнджеров. С кепсами дети усваивали первые уроки рыночной экономики.

Игрушечная история

Странные профессии прошлого

Как японские дети запоминают иероглифы?