Из Тулы с любовью

После отправления поезда «Аллегро» из Петербурга в Хельсинки в зале ожидания остались стоять совершенно пришибленные французы Жан-Жак, Софи и Ноа из Лиона. До этого они пытались выбраться из страны через аэропорты Москвы, потом Петербурга и вот, наконец, потерпели фиаско на Финляндском вокзале

— Мы приехали к моему брату, — говорит Ноа. — Он живет в Туле и в июле должен жениться на русской девушке. Мы все спланировали, прибыли заранее, чтобы познакомиться с новыми родственниками и согласовать подготовку к церемонии. Но сейчас просто хотим как можно быстрее попасть домой, во Францию. В субботу, 26 февраля, отменили наш рейс из Москвы в Париж. Тогда мы прямо в аэропорту купили билеты в Женеву, но Швейцария тоже закрыла воздушное пространство. А на рейсы с пересадками в Азии или Африке мы купить билеты уже не можем — они очень дорогие — 2000 евро и больше на человека, а нас трое. У нас таких денег не осталось.

В Петербург семья приехала, надеясь уехать по железной дороге, но сесть на поезд тоже не получилось.

— У нас есть билеты, есть вакцинация, но люди на контроле нам сказали, что требуются финские или российские паспорта, чтобы поехать на этом поезде. У нас только французские, — усмехается Ноа.

Почему — никто не объяснил, но деньги за билеты на поезд тоже пропали. Мы купили билеты на четверг на автобус (разговор состоялся во вторник. — Ред.) — раньше не было мест.

Смирившись с очередной неудавшейся попыткой уехать в Европу, Жан-Жак, Софи и Ноа вышли на улицу и долго стояли на крыльце. Светило яркое весеннее солнце, но солнцезащитные очки Софи надела еще в здании вокзала — чтобы никто не видел ее заплаканных глаз. Жан-Жак стоял рядом с женой, переминался с ноги на ногу и нервно жевал жвачку — точь-в-точь как Алекс Фергюсон.

— Софи работает, — объясняет эмоции мачехи Ноа. — В понедельник она должна была выйти на работу. И ее маленький сын — мой брат — тоже остался во Франции.

Ноа — единственный из троих, у кого остался доступ в интернет.

— Нам нужно найти отель на эти две ночи — задумчиво произносит молодой человек. — И попробовать вернуть деньги за билет, хоть это и вряд ли возможно.

Жан-Жак обнимает жену и обращается к Ноа — он переводит:

— Мы остались полностью одни! Нам не помогают. Даже французское посольство. Там сказали, что ничего не могут для нас сделать и что мы должны попробовать уехать на автобусе. И в аэропортах мы встретили, наверно, полтора десятка французов, которые оказались в похожей ситуации.

…В аэропорту Пулково немноголюдно. На табло вылетов и прибытий нет европейских городов — только красные строки отмен. На галерее второго этажа пассажиры спят, разговаривают по телефону. Смех доносится только из середины зала — там между двух тележек с чемоданами ждут рейса в Дубай бельгийка Сорайя и французы Жюльен и Гийом. Ребята — студенты: Сорайя училась на переводчика в СПбГУ, Жюльен и Гийом — на инженеров в магистратуре электротехнического университета ЛЭТИ.

— Россия — прекрасная страна, здесь очень гостеприимные люди, — говорит Жюльен. — Для меня учеба здесь была возможностью изучения культуры, образа жизни — мне было важно преодолеть стереотипы о России, которые существуют на Западе. Сейчас, к сожалению, мы вынуждены вернуться. Из-за политической ситуации наши преподаватели потребовали, чтобы мы вернулись во Францию.

Жюльен и Гийом ждут рейса в Дубай, где они сделают пересадку до Лиона.

— На двоих перелеты обойдутся нам больше чем в 3000 евро, — говорит Жюльен. — Для студентов это огромные деньги.

— Чтобы попасть домой, я заплатила 2500 евро, — говорит Сорайя. — А билет в Россию стоил 240 — в десять раз меньше.

Студенты надеются, что после возвращения домой руководство университета окажет им финансовую поддержку. «В нашем университете уже сказали, что помогут финансово. Посмотрим, что будет, когда мы вернемся», — говорит Гийом.

— Я пробовала читать о происходящем, понять весь этот кошмар, но у меня не было времени во всем разобраться: мое правительство попросило вернуться в Бельгию как можно скорее, — говорит Сорайя. — Я едва успела купить несколько яиц Фаберже в подарок близким. В университете я изучала российскую историю — я понимаю истоки этого конфликта, но все равно он стал для меня полной неожиданностью. Петербург производит впечатление безопасного города. Я радовалась времени, проведенному здесь, и не думала, что все может так быстро закончиться.

На черной футболке Гийома контуром из колючей проволоки изображено сердце, но молодой человек уверяет: «К политике это не имеет отношения — это просто логотип французского бренда одежды».

Жаль, что мы не сделали все, что хотели: не сходили в музеи, в Эрмитаж — там нужен был QR, а «Спутник» мы сделать не успели.

— Ничего, друг, мы вернемся, — подбадривает приятеля Жюльен. — Еще и в Москву съездим.

— Да, в Москву мы тоже не съездили: думали, что у нас будет шесть месяцев, чтобы успеть. Но вся жизнь впереди, — смеется Гийом.

— Я тоже хочу вернуться в Россию, хотя не уверена, что это возможно, учитывая ситуацию, — говорит Сорайя.

— Люди чаще всего покупают невозвратные билеты, поэтому народ к нам и не идет их сдавать, — говорит кассир Надежда. — Люди никуда улететь не могут, вот и рвутся все в Стамбул. Я продала сегодня билет на рейс турецких авиалиний Питер–Стамбул за 51 000 рублей. Это в один конец! И никто ценой не возмущается, рады, что билет достался.

Из-за стойки женщина достает лист бумаги с перечнем закрытых аэропортов на юге России.

— Повешу-ка я список с отмененными рейсами на видное место — пусть прямо на стойке будет: он же для пассажиров. А то спрашивают про это каждые пять минут.

Артем Лешко, специально для «Новой»