Сибирский характер: неожиданные последствия указа, подписанного 200 лет тому назад
Сибирь как ссылка, всероссийская сокровищница и место, где появились особые люди
В марте 1822-го, 200 лет назад, Александр I утвердил решение Государственного совета «Об отсылке крепостных людей за дурные поступки в Сибирь на поселение». Новым здесь оказалось то, что раньше крепостных отправляли в Сибирь по суду, а теперь это стало происходить по решению самих помещиков. Как правило, они избавлялись от доставлявших им хлопоты крестьян, сдавая их в рекруты, в армию — на двадцать пять лет. В Сибирь помещики отправляли тех, с кем им остро хотелось разделаться, и мы знаем, как это происходило. Федор Дмитриевич Бобков, автор книги «Из записок бывшего крепостного человека», бывший дворовый человек штабс-капитана Глушкова, родившийся в 1831-м, описал судьбу своей доброй знакомой, крепостной девушки, отказавшей барину и отправленной в Сибирь. Бобков навестил ее в тюрьме, она отчаянно краснела, стесняясь того, что была одета в тюремную сермягу, платье из грубого шерстяного сукна.
Но это, конечно, крайний случай. В основном помещики избавлялись от тех, кто действительно был опасен: в деревне барин олицетворял власть, государство дало ему дополнительные полномочия. Неудобных людей отправляли в Сибирь и городские, а после отмены крепостного права сельские, деревенские общества.
После приговора их содержали в тюрьме. Шли в они в Сибирь «по этапу», под охраной, часто в кандалах. В Сибири им выделяли землю, оказывали кое-какую помощь, и они становились крестьянами. Или начинали работать на заводах, совмещая это с крестьянским трудом. Или же превращались в бродяг и разбойников, сбивались в банды, терроризировали деревни и даже небольшие города.
Сибирь и раньше была местом ссылки. После случившегося из-за убийства царевича Дмитрия мятежа туда отправили весь Углич, ссыльные построили город Пелым. В Сибирь шли запорожцы и взбунтовавшиеся стрельцы, раскольники, «воры» — мятежники и разбойники, проворовавшиеся целовальники, фальшивомонетчики… Одним словом, все, от кого государству нужно было избавиться.
Существование ссыльных в Сибири было тяжелым, на грани выживания, ее земли и природные условия мало подходили для сельского труда. Но она стала кормившей страну сокровищницей. В XVII веке из Сибири в Россию шли караваны с главным экспортным товаром, пушниной, в XVIII к этому добавились железо и медь, возникли чугунолитейные заводы. Потом появилось и золото. Сибирь надо было заселять, и ценным государственным ресурсом оказались преступники.
Здесь, как ни странно, имелся важный гуманитарный аспект. В связи с этим стали меньше казнить и калечить по приговорам судов: Сибири были нужны здоровые люди. Она работала как социальный фильтр, вбирая в себя мятежных и просто беспокойных людей. После того как Александр I утвердил решение Государственного совета, этот фильтр стал еще плотнее. Кто-то из деревенских дебоширов надевал солдатскую шинель и если не был убит, то, отслужив, оседал в каком-нибудь городе. Отставные солдаты больше не были крепостными. А бунтари шли в Сибирь. К началу ХХ века там было около трехсот тысяч ссыльных при общем количестве жителей порядка 5,7 миллиона человек. Большинство из этих 5,7 миллиона сами были потомками ссыльных. Так складывался «сибирский характер».
О его проявлениях в XIX — начале ХХ века можно судить по воспоминаниям уральского сказочника Бажова. Детство он провел на Урале, в Сибири партизанил в Гражданскую войну. Уральский завод, на котором работал его отец, мало чем отличался от сибирских — Урал тоже был местом ссылки.
Жизнь заводских обитателей вертелась вокруг дававших им скудный хлеб цехов: туда определялись в двенадцать лет, а к тридцати пяти — сорока годам человек становился не способным к тяжелому труду инвалидом. Ему назначали пятирублевую пенсию и определяли к какому-нибудь посильному для больного человека труду, в возчики или сторожа. Сорокалетние старики тихо умирали, а молодежь жестоко дралась, пуская в ход железные трости и кастеты. Бои шли из-за благосклонности местных красавиц, но иногда доставалось и их родне. Когда друзья ревнивца начинали выставлять из дома обидчицы двери и оконные рамы, на улицу выбегал вооруженный топором отец. Топор оказывался решающим доводом: увидев его, заводские парни расходились.
Загуляв, заводчане теряли разум и пропивали весь домашний скарб, вплоть до молотка и подушек. Подручные заводского начальства, уставщики, надсмотрщики и надзиратели цехов держали их в железном кулаке, но когда они переходили никем не указанную, но понятную обеим сторонам границу, в их ворота засовывали письма без подписи: «…Перешибем хребет, сломаем ноги… Сожжем в домне… Уймись». Если адресат не унимался, рабочие устраивали ему «учь»: начальника затягивало в «случайно» вспыхнувшую рядом драку. Кто кого бил, выяснить не удавалось, но когда рычащий и ругающийся клубок разбегался, на земле корчился изломанный человек, и это был надсмотрщик.
Расследование быстро заходило в тупик: вину по традиции сваливали на беглого каторжника Агапку, местного пугала, много лет назад пошедшего в каторгу рабочего. Он зарезал уставщика, был приговорен к каторге, бежал с нее и жил на заводах, не особо таясь: ходил в гости, пил водку, жаловался, что без работы ему скучно. Его кормили всем заводом, а начальство боялось Агапки как огня. Управляющий заводами Сысертского горного округа, пытавшийся оптимизировать задыхающееся производство и вдвое снизивший расценки, правил заводами из города. Он был умным человеком и понимал, что на заводе ему лучше не жить: однажды его чуть было не разорвали.
А в дальних сибирских деревнях, в Гражданскую войну, Бажов имел дело с крепкими, самодостаточными, не оглядывавшимися на городскую власть людьми. Они жили своей жизнью и не желали, чтобы их трогали — у сибирских крестьян имелось оружие, и они были готовы пустить его в ход. Это был особый, существовавший в собственном времени и пространстве мир. В городах шла война между красными и белыми, а крестьяне приглядывались и не вмешивались до тех пор, пока их не беспокоили. Когда это наконец произошло, мужики, по наущению большевика Бажова, взялись за винтовки, и были безжалостны.
Гражданская война в Сибири оказалась чрезвычайно ожесточенной. Колчака погубило то, что ему перестала подчиняться деревня, его тыл взорвали партизаны. Чуть позже крестьяне выступили против оказавшейся куда более жесткой советской власти, но та с ними справилась. А еще позже, в 1941-1942 годах, когда под Москву прибыли дивизии из Сибири, с сибирским характером столкнулся вермахт.
У утвержденного императором решения Государственного совета Российской империи «Об отсылке крепостных людей за дурные поступки в Сибирь на поселение» оказались долгие и неожиданные последствия.
На фотографиях — переселенцы в Сибири в ХIХ — начале XX века.