Тайны клодтовских коней

Из путевых заметок кота Фелискета Надо вам сказать, любезные моему сердцу читатели, что жили мы с хозяином в Питере буквально в двух шагах от знаменитого Аничкова моста. И я частенько по нему прогуливался, любуясь на скульптурные группы, созданные Петром Клодтом, в душе сожалея, что сей скульптор был поклонником семейства лошадиных из отряда непарнокопытных, вместо того, чтобы обратить внимание на благородное семейство кошачьих. Лев, тигр, пантера, леопард — эти мои старшие родичи прекрасно бы смотрелись на мосту. Но чего нет, того нет… Ведь и лошадь на что-то пригодна! Перелистывая у хозяина забавную книжку г-на Сандаловского «Петербург: От дома к дому… От легенды к легенде…», отыскал я там любопытную информацию, коей и спешу с вами поделиться. Аничков мост В первой четверти XVIII века Фонтанка служила естественной границей города. В начале нашего путешествия по Петербургу мы уже говорили о мостике, перекинутом солдатами квартировавшего здесь строительного батальона подполковника Аничкова. Мост был со шлагбаумом, который в ночное время опускался и как бы запирал город. В дальнейшем мост стали называть именем подполковника. Впрочем, в обиходной речи его иногда называют Аничкиным — по имени какой-то никому не известной Ани, Анички. За почти что трёхвековую историю мост несколько раз перестраивали. С 1785 по 1841 год он представлял знакомую нам композицию с романтическими каменными башнями, наподобие сохранившихся до сих пор Чернышева и Старо-Калинкина мостов. В то время Фонтанку пересекали семь подобных однотипных мостов. Все они были разводными. Подъемные механизмы располагались под сводами башен. В 1841 году мост коренным образом перестраивается. Он расширяется, но при этом теряет свой поистине поэтический облик. Он лишается гранитных башен и парапетов. Существует несколько версий, пытающихся объяснить случившееся. Все они так или иначе уводят нас в область мифологии. Согласно одним источникам, каменные башни закрывали собой вид на перестроенное к тому времени Адмиралтейство и потому якобы не устраивали взыскательных петербуржцев. Согласно другим — мост был узок, а его громоздкие башни мешали все возраставшему движению конных экипажей по Невскому проспекту. В те годы видный петербургский скульптор-анималист Петр Карлович Клодт работал над одним из проектов художественного оформления пристани на набережной Невы напротив Академии художеств. Тогда ее собирались украсить скульптурными группами коней, ведомых юношами, — наподобие тех, что украшают въезд на Елисейские поля в Париже. Но планы изменились. На пристани были установлены древние изваяния сфинксов, доставленных из далёкого Египта. Коней же, по предложению скульптора, устанавливают на западных устоях перестроенного Аничкова моста. Через некоторое время на восточных устоях Клодт ставит две гипсовые, тонированные под бронзу, копии этих конных групп. Через год он предполагал заменить их бронзовыми. Но через год, когда бронзовые копии были уже готовы к установке, их, по указанию Николая I, отправляют за границу, в подарок прусскому королю. Клодт выполняет новые отливки, но и их по высочайшему указанию увозят из Петербурга. На этот раз в дар неаполитанскому королю. К тому времени Клодт отказывается от установки на восточных устоях копий и решает создать две новые композиции, в развитие задуманного им сюжета «Покорение коня человеком», или в более широком смысле — прославление человека, покорившего природу. В 1850 году этот грандиозный замысел был полностью завершён. Петербургская публика была в восхищении. Пресса наперебой публиковала восторженные отклики ценителей. Остался доволен и император Николай 1, как известно, не отличавшийся изысканностью выражений. Во время церемонии по случаю торжественного открытия моста, согласно преданию, с солдатской непосредственностью Николай громогласно заявил, хлопнув скульптора по плечу: «Ну, Клодт, ты лошадей делаешь лучше, чем жеребец». Похоже эта мысль не покидала императора и в дальнейшем. В семейном архиве Клодтов, как об этом рассказывает прямой потомок скульптора Г. Клодт, сохранилась легенда о том, как однажды, находясь одновременно с Николаем I в Берлине, Клодт появился в свите царя верхом на лошади, взятой напрокат. Не сумев с нею справиться, Клодт неудачно дернул, лошадь понесла. Шляпа скульптора свалилась, костюм пришел в беспорядок и он едва удержался в седле. Очевидно, пытаясь сгладить ситуацию, Николай по- своему поддержал соотечественника: «Ты лучше лепишь лошадей, чем ездишь на них». Множество подобных легенд ходило по Петербургу. Рассказывали, как однажды Клодт неосторожно обогнал коляску императора, что было «строжайше запрещено этикетом». Узнав скульптора, император строго погрозил ему пальцем. Через несколько дней история повторилась. На этот раз император, не скрывая гнева, погрозил ваятелю кулаком. Вскоре Николай Павлович пришёл в мастерскую Клодта смотреть модели коней. Вошёл молча. Не поздоровался и не снял каску. Ни слова не говоря, осмотрел коней. Наконец проговорил: «За этих — прощаю». Если верить одному старинному преданию, то, работая над конными группами Аничкова моста, Клодт решается, наконец, отомстить одному из давних своих высокородных обидчиков. Он будто бы решил изобразить лицо этого человека под хвостом одного из вздыбленных коней. Говорят, узкий круг современников легко узнавал отлитый в бронзе образ несчастного. Правда, другие убеждены, что между ног коня скульптор вылепил портрет ненавистного Наполеона, врага любимой и единственной его родины — России. Третьи утверждают, что одно из бронзовых ядер коня просто исписано непристойностями. Но более всего на Аничковом мосту обывателей занимает тайна смерти скульптора Клодта. Ее напрямую связывают со скульптурой моста. Будто бы однажды, услышав от «доброжелателей», что у двух из четырех коней отсутствуют языки, скульптор так расстроился, что замкнулся, стал сторониться друзей, в конце концов заболел и вскоре умер, будто бы от этого. Динамичные классические скульптуры обнажённых юношей, мощные фигуры прекрасных диких животных, непривычная для монументальной скульптуры близость восприятия в сочетании с некоторой неоднозначностью, улавливаемой в тексте памятной бронзовой доски, укреплённой на одном из гранитных кубов, служащих пьедесталами для клодтовских коней: «Лепил и отливал барон Петр Клодт в 1841 году», породили соответствующий фольклор, пикантная фривольность которого с лихвой уравновешивается добродушной незлобивостью собственно фольклорных текстов. Вот анекдот, напрямую пародирующий двусмысленность бронзовых слов: Стоит на Аничковом мосту мужик и справляет малую нужду. Подходит милиционер и вежливо начинает стыдить мужика: Как же это, гражданин… В центре города… На таком месте… Небось питерский рабочий… Рабочий, рабочий… — нетерпеливо отмахивается мужик. — Не видишь, что написано: «отливал барон Клодт». Как барону, так можно, а рабочему так нет?! Ещё в середине XIX века, в период всеобщего восхищения клодтовскими шедеврами, в Петербурге из уст в уста передавались рифмованные строки, будто бы появившиеся на крупе одного из коней: Барон фон Клодт представлен ко кресту За то, что на Аничковом мосту На удивленье всей Европы Он выставил четыре голых ж… Николай узнал об этой выходке из полицейского рапорта, на котором будто бы размашисто вывел экспромт собствен ного сочинения: Сыскать мне сейчас же пятую ж… И расписать на ней Европу. Тогда же родилось и фольклорное имя нового моста. Его прозвали «Мостом восемнадцати яиц», учитывая, что с момента его торжественного открытия и вплоть до 1917 года одним из обязательных атрибутов моста был городовой, дежуривший на пересечении Невского и Фонтанки.  Городовых в XIX веке называли «Гордовиками», столь солидными и надежными казались они обывателям. Совсем недавно институт городовых в Петербурге возродился. Юные безусые мальчики в красных форменных беретах еще не заслужили должного уважения у горожан. В просторечии их называют «Красными шапочками», а Аничков мост остаётся «Мостом шестнадцати яиц», поскольку постоянное дежурство городовых на мосту отсутствует. В период недавней пресловутой борьбы с пьянством и алкоголизмом ленинградцы вспомнили, что ещё задолго до октябрьского переворота петербуржцы утверждали, что «В Петербурге только четыре человека не пьют. На Аничковом мосту.  И то у них руки заняты». Недавно удалось услышать ещё один вариант этого крылатого выражения, что само по себе доказывает его фольклорное происхождение: «В Питере не пьют только четыре человека, им некогда, они коней держат». Говоря о мифологии Аничкова моста, нельзя не упомянуть о жутковатой легенде, услышанной художником Владимиром Яшке на Камчатке, где он жил с родителями сразу после войны. Будто бы в Ленинграде во время блокады за бешеные деньги продавались котлеты из человеческого мяса. На Аничковом мосту, рассказывали на Камчатке, ежедневно стояла аккуратненькая старушка и, увлекая детей ласковыми участливыми разговорами, незаметно подталкивала их к открытому люку, куда они и проваливались. Под мостом якобы непрерывно работала огромная мясорубка, превращавшая детей в мясной фарш. Достойное место занимает Аничков мост и в современном городском фольклоре. Среди «Клевейших пипловских телег и фень, собранных С. М. Печкиным в 1988-1992 годах», есть розыгрыш, связанный с Аничковым мостом: «Мужик, мужик, что ты стоишь, давай скорей. С Аничкова моста кони убежали. Все скидываются: три рубля на поимку и пять — за телегу». Тему рвущихся с пьедесталов коней продолжают современные частушки: Кони Клодта так и рвутся, Чтоб по Невскому пройти. Да боятся, что споткнутся: Мерседесы на пути. Нашу новую мечту Обуздали на лету. Как строптивую лошадку На Аничковом мосту. *** Как-то прогуливаясь по Аничкову мосту ранним утром, встретил я идущего навстречу кота под лёгким валерьяновым хмельком. — Здорово, брат! — воскликнул кот. — Любуешься, а того не знаешь, что на копытах этих коняшек письмена есть, да их не каждый могет прочесть. — Что вы говорите?! — Ей-ей, так народ говорит, а он врать не будет. Ну, бывай, брат! — и кот направился по своим делам. А я призадумался и принялся детально осматривать конские копыта. Надписей я конечно не узрел, но кое-что любопытное обнаружил. Чтобы вам стал понятен ход моих мыслей, приведу схему моста: Оказалось, что кони на западной стороне (№№ 1 и 2) подкованы: А вот на восточной (№№ 3 и 4) — нет. Долго  я размышлял я над сим фактом и пришёл к выводу, что западные кони изнежены и привыкли к комфорту, а в восточных и до сей поры играет необузданная силушка Природы-матушки. Остальное сами додумывайте, чай все вы образованные, а не просто где-то так и куда-то. За сим прекращаю дозволенные речи, хозяин на ужин зовет, а это, судари мои, дело святое. P. S. А подков всего восемь! Материал: Фелискет Иллюстрация: коллажи и фото Фелискета@Источник →