Писатель Беседин: в фильме «Игла» хорошо показана закольцованность обреченности

В сентябре 1988 года, ровно 35 лет назад, состоялась премьера культовой ленты Рашида Нугманова «Игла». Она стала лидером советского кинопроката, а исполнителя главной роли Виктора Цоя признали лучшим актером года по версии журнала «Советский экран». «Игла» — вполне классическое для времен «перестроечной» эпохи кино, когда интеллигенция еще не бросилась массово читать запрещенные романы, но уже устремилась к тому. Чисто визуально оно коррелирует, например, с лентой Карена Шахназарова «Курьер». Об этом писатель Платон Беседин рассказал в колонке для «360». Далее — прямая речь. В декорациях и атмосфере разваливающегося СССР создатели ленты экранизируют один из четырех вечных сюжетов, как их обозначил Борхес, — сюжет возвращения. Главного героя — его играет Цой — зовут Моро. В имени этом мы слышим и мороз, и итальянское слово, означающее «смуглый», и что-то смертельное. Моро приезжает в некий городок, чтобы получить деньги от знакомого Спартака — его играет Александр Баширов, как всегда, совершенный в ролях чудиков и мерзавцев (вспоминаем «Груз-200»). Актерский состав в «Игле» максимально убедителен. Очень хорош Петр Мамонов в роли хирурга Артура, пусть он как бы и остается в тени Виктора Цоя. Но свои главные роли Пётр Николаевич еще сыграет — например, у Лунгина в «Такси-Блюз» и, безусловно, в «Острове». Последнее, к слову, тот случай, когда режиссер хотел снять антиправославное кино, но за счет тончайшей понимания и сверхубедительности исполнителя главной роли — собственно, Мамонова — получилось глубокое православное высказывание. Кадр из фильм «Игла», 1988 год «Игла» — кино довольно понятное. Местами бодренький боевик смешивается с социальной драмой; ну и история любви, конечно. При этом режиссер, используя нечто вроде метода нарезок, придуманного сюрреалистами, вкрапляет в разваливающуюся советскую реальность, расползающуюся, как влажная газета «Правда», голоса нового мира. Иногда это делается в лоб — через телевизионные кадры, иногда изящнее, тоньше. Так или иначе, ткань повествования насыщается, перестает быть линейной. Возможно, даже и у героев, и у зрителей, пусть и ненадолго, но появляется надежда. Однако фокус в том, что нового мира, как и новой жизни — ни для героев, ни для страны — не наступит. Да, позднее народ получит долгожданные свободы, но главной из них окажется свобода умирать. Кадр из фильм «Игла», 1988 год И в «Игле» неплохо явлена эта закольцованность обреченности (или закольцованная обреченность), когда нечто или некто страшное стягивает реальность, пространство борьбы, точно рыбий пузырь нагревает. Конечно, на восприятие фильм отлично работает музыка группы «Кино». Она усиливает эффект. Цой выглядит и действует на экране как новый герой — аналогии с Брюсом Ли здесь очевидны. Одетый в черное, как всадник ночи, он громит врагов, предварительно надев перчатки. Да, и в альбомах, и в кинокартинах Цой являет именно героя, который так был нужен людям СССР. Однако — и это важно — советским героем его не назовешь. Скорее, это то, что будет после Союза, но ведь «Игла» переламывается как раз-таки на том моменте, когда наступление нового времени столь близко. Тогда что дальше? И кто дальше? Последние кадры — и визуально, и атмосферно очень сильные; те, где герой, получив удар ножом в живот, закуривает и уходит в заснеженную ночь, говорят нам, что его постарались убить, но он (снег здесь есть символ обновления) выживает. И по белой аллее герой Цоя уходит в ночь. Как уходили тысячи таких, как он. Позднее, уже в ленте «Игла Ремик», режиссер Рашид Нугманов явит, что Моро выжил. Но это не более чем закон кинопродолжения. А вот реальная трактовка финала «Иглы» может быть совсем иной. Кадр из фильм «Игла», 1988 год Уходит ли Моро (Цой) в смерть или в новую жизнь? Да, да, и то и другое, по сути, есть новая жизнь, но все же. Сам герой всегда носит черное, а тут он идет в, казалось бы, белых тонах, но не станем забывать, что на Востоке — белый это цвет траура. И ночь, безусловно, когда-нибудь кончится, наступит рассвет, но удастся ли дожить до него? В этом контексте «Игла» выглядит пророческим кино, ну, а судьба самого Виктора Цоя, погибшего в 1991 году, оставляет нам только один вариант концовки — трагический, безгероический. И да, именно настоящих героев нам всем и не хватало в 90-е. К счастью, у нас еще оставались — и останутся — песни самого Виктора Цоя.