Если ты жив, отец…
Валерий Черкесов
Родился в 1947 году в Благовещенске (Амурская обл.). Работал в газетах Приамурья и Белгородчины. Автор 24 книг поэзии, прозы, публицистики, произведений для детей, изданных в Москве, Белгороде, Благовещенске, Воронеже, Хабаровске. Печатался в центральных и региональных антологиях, альманахах, сборниках, журналах, газетах. В Союз писателей СССР (России) был принят в марте 1991 года. Лауреат Всероссийской литературно-театральной премии «Хрустальная роза Виктора Розова» и Международной литературной премии «Прохоровское поле», дипломант IV Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь». Собкор «ЛГ» в Белгороде.
Письмо в газету накануне Дня Победы
Прошу откликнуться уроженца Барнаула,
бывшего сержанта-пехотинца,
познакомившегося в победном 45-м году
с восемнадцатилетней медсестрой
в Первомайском парке на берегу Амура.
Демобилизовавшись, сержант отбыл на родину,
не ведая, что у него родился сын.
Если ты жив, отец,
давай свидимся.
Хотя бы напоследок...
Послевоенная соя
Когда сою
насыплешь на лист из потемневшей жести
и поставишь в раскалённую духовку,
то золотистые катышки
начинают потрескивать, подпрыгивать
и пахнуть так,
что, не выдержав,
хватаешь жменю поджаренных горячих зёрен
и тут же отправляешь в рот.
Это – воспоминание детства.
Во сне
я часто вижу, как с дедушкой
выметаем сою
из пыльных углов грязно-бордового
вагона
с немецкими буквами на боку,
замазанными чёрной краской, –
трофей, доставшийся
голодным победителям.
* * *
На могилу отца не приду,
потому что не знаю с рождения,
где, в каком он скончался году.
Безотцовское поколение.
– Папа! – звал я ночами. Увы,
не откликнулся, не появился,
не погладил моей головы,
словно с фронта не возвратился.
* * *
Лидии Григорьевой – автору книги стихотворений «Звёздный сад»
Тебе, я знаю,
цветы деревьев милей,
потому что представляешь,
как даришь их сгоревшему в самолёте бате,
а мой не погиб –
потерялся…
И с детских дней
до сих пор
я, бывает, вздрагиваю:
а хлеба поужинать хватит?..
Они теперь оба
в тихом звёздном саду
на чистое небо любуются,
а может, ведут разговоры о нас
с ощущением горькой вины.
Безотцовщина наша
началась в 41-м году,
хотя и родились мы после
непозабытой войны.
На Прохоровском поле
Вокруг поля.
А на пригорке – дуб,
Как пригоршни, листья подставляет
Под светлый дождик, что по-майски скуп −
Не столько льётся, сколько громыхает.
Дуб повидал такое – рассказать
Об этом могут корни вековые.
И молния, как времени печать,
Бугристый ствол у комля раздвоила.
И, спрятавшись от холодящих струй
Под кроною, шумящей над поляной,
Я слышу посвист половецких стрел
И лязг железных орд Гудериана.
Барыня
Бабушка стала сутулиться,
когда ей не было и пятидесяти,
а после
и вовсе в пояснице перекосило.
Говорила:
– Разве может человек такое вынести?!
С девчоночества землю копала,
тяжеленные мешки носила,
тягала и лиственничные шпалы,
когда твой дед был путейцем, –
вся страна тогда воевала –
кто в окопе,
кто в поле –
не умели беречься.
А пенсию, вишь, я не заслужила –
какие-то нищенские копейки,
словно барыней век проходила,
а не в сапожищах и телогрейке.
Прощание
Недолёт…
Перелёт…
И накрыло…
Через годы – смертельный снаряд.
Как воронка, дымится могила,
И друзья редким кругом стоят.