Анатолий Горгуль: «Роль в артисте поднимается словно тесто»
Седьмого мая отметит восьмидесятилетие патриарх и ведущий мастер сцены Краснодарского академического театра драмы имени М. Горького, актер экстра-класса — народный артист РСФСР Анатолий Горгуль. «Кубань сегодня» задала ему свои вопросы. Подступаясь к Бессеменову — Анатолий Сергеевич, вы сейчас репетируете роль немецкого генерала Клейста в спектакле «Мартышка» по одноименной повести Владимира Рунова, эту постановку ко дню Победы выпускает Геннадий Николаев. Это сложно, если вспомнить, что ваша мама закрыла вас собой от фашистского снаряда и вас выходил немецкий хирург? — Клейст по сути его характера и существа не отрицательный герой — он всего лишь человек, и мне очень симпатичен. И всё время ассоциирует русского мальчишку со своим внуком, тем более что и имя совпадает, и примета — разные глаза. Что, конечно, подкупает и греет меня. И в конце повести, уже когда Мартышка разоблачен, Клейст спрашивает: какова его участь? И говорит: насколько я знаю, немцы пленных не расстреливают… Не все же немцы были одержимыми фашистской дурью. Тот же доктор, что делал мне операцию, осколочки повытаскивал, перебинтовал, хотя не был обязан так поступать. О чем это говорит? Гуманисты были с обеих сторон фронта. И когда я в Германии служил, не видел в немцах особой озлобленности на победителей. Военные так вообще люди подневольные: скомандовали «вперед!» — и всё. Были немцы, которые давали нам, пацанам, сахар-сырец — такой рыжего цвета, влажный, угощали своим хлебом, который, помню, долго хранился. А были идиоты — соседей наших Катерину Ивановну и Лариона Захаровича выгнали в сарай: «курки-млеко давай»… Дурь это всё арийская и мозговая отсталость — «захватить весь мир»: всё в мире создано Богом, едино и прекрасно — только живите и наслаждайтесь. — Недавно во время режиссерской лаборатории «100 процентов Горький» вы сыграли Василия Бессеменова в «Мещанах» у Геннадия Шапошникова — эта роль станет вашим бенефисом в сентябре? — В октябре: мы открываем премьерой сезон. Геннадий приедет в июне, потом будем репетировать с ним уже после отпуска. Конечно, с ним работать интересно: профессионал, все тонкости вскрывает. И, конечно, такой материал: Горький — бездонная глубина, мы только чуть-чуть к нему подошли, прикоснулись — по сути, неделя ушла на то, чтобы мы начали разбирать материал. А в него еще надо войти и поднять: груз очень тяжелый — я недавно перелистал «Мой Бессеменов» Евгения Лебедева, который Василия Васильевича в БДТ играл. Шапошников идет своим путем, ищет свой ход, решение, подтексты — и налет «революционной зари», и любые сокращения Шапочников отметает. Когда разбирали «Мещан», стали обнаруживать такие важные вещи, что их нельзя взять и отрезать секатором: у Горького всё взаимосвязано, всё идет сверхзадачей. Когда Сергей Герасимов хотел снять «Тихий Дон» в две серии, Михаил Шолохов ему сказал: «Я не хочу, чтобы мой Григорий остался без руки или ноги» — и тот отказался от идеи сокращения текста. Это тексты Вагаршака Мхитаряна или Анатолия Софронова можно перелицевать. Когда Азовское море смыло станицу Голубицкую и все близлежащие поселки, это был, кажется, 1969 год, Софронов в Сочи отдыхал и сразу же откликнулся: его пьесу «Ураган» нам каждый день по десять страниц передавали самолетом, а мы их с колес ставили. А подобный горьковскому текст как можно за сутки написать? — А как долго у вас складывается роль? — Один спектакль не похож на другой, и с каждым рождаются нюансы, ведь процесс воплощения героя подсознательный и ты не можешь себе заранее расписать: вот здесь я так голову наклоню, здесь дам такую интонацию — всё потихонечку подбираешься, чтобы, как говорил Станиславский, срастись, чтобы не было зазора между персонажем и актерской личностью. Поэтому, конечно, первые спектакли — это еще шатко и хлипко, как на болтах: где-то нащупал опору, а где-то проваливаешься по пояс. Прежде чем роль чуть-чуть устоится, всё равно играешь спектаклей семь — десять. Еще нам всегда не хватает времени. Когда количество репетиций велико, многие характеры уже к премьере могут созреть и на премьере образ может прозвучать. А когда репетиции идут «рваными» периодами, это сложно. Если все время жить в материале, каждый день начиная с него буквально, как с «Отче наш», всё время что-то освежая и добавляя, роль поднимается словно тесто — ты поэтапно растешь в ней. Что общего у капитана и актера? — Ваша детская мечта стать капитаном дальнего плавания хотя бы на сцене осуществилась? — А эти две профессии почти аналогичны: капитан дальнего плавания и артист. Почему? Моряки видят мир: посещают одну страну, другую, видят один народ, еще один — каждый раз что-то новое. Так и мы, артисты: сколько раз мы встречались с разными характерами? Готовишь роль и много читаешь об авторе, обстоятельствах, стране: если это Гамлет, то Дания, Ромео — Италия. Так и в нашем деле: разные характеры персонажей — это тоже каждый раз открытие, тебе хочется поближе подобраться к герою, войти в его шкуру, понять, как человек мыслил, как говорил. Поэтому расхождений особых нет, только разве что в путешествиях ты открываешь мир воочию, а на сцене — умозрительно. — Полвека назад вы пришли в театр драмы великого Михаила Куликовского, после него работали с десятками режиссеров. С кем вам было интересно? — Рудольф Кушнарев — его «Хорош дом, да морока в нем» по Варавве я бы вообще не снимал: пусть идет как «Синяя птица» в МХТ, пусть бы на нее ходили кадеты из музыкального корпуса при КГИК, где я преподаю,— к сожалению, мало «царствовал», но пригласил Бориса Львова-Анохина поставить «Мамуре» Сармана. Александр Григорян ставил Ибсена, были и другие… Но Михаил Алексеевич сделал нечто большее, нечто подобное тому, что сделал Юозас Мильтинис в драматическом театре Паневежиса. Мы, когда были в Вильнюсе на гастролях, встречались с Юозасом. Он болел идеей своего театра: бросил всё в Париже, приехал в своей маленький городок типа нашего Ейска, ездил по хуторам, набирая труппу со всей республики, и создал театр мирового значения! Когда он умер, Донатас Банионис встал на его место не потому, что видел себя худруком, а чтобы не прислали какого-нибудь идиота, чтобы сохранить всё то, что создал его учитель, чтобы оно как можно дольше существовало и не рассыпалось. Приглашенные режиссеры у нас в театре работали достойные, но это не то: даже мастер, приехавший на разовую постановку,— это как мачеха или отчим артисту. — Выходит, проблему отсутствия главного режиссера в театре драмы все-таки нельзя не решить? — Всем нужен режиссер, даже Аркадию Райкину он был нужен, и я вижу, как наш директор Ирина Репина старается в этом смысле. Хочется, чтобы это прозвучало: мы соскучились без режиссуры. Десятилетиями приезжают хорошо если профессионалы, но случаются и «варяги»: хорошо поставил, плохо поставил — никакой ответственности, хотя за границей, наверное, в контракте между театром и постановщиком этот момент прописан и какие-то проценты гонорара он бы потерял в случае неуспеха. Покойный Вячеслав Гвоздков, который у нас ставил «Они были так трепетно счастливы» Птушкиной, рассказывал, как в его театр в Самаре губернатор приходил с внуками на детские спектакли, а на взрослые ходил, бывало, и на сдачу: «Я обычно его водил там, где нам нужно было сделать ремонт». А вслед за губернатором театром интересовалась и вся его команда — и в культуре всё работало как швейцарские часы. Вот Зураб Нанобашвили, который ставил у нас «Дом Бернарды Альбы» Лорки и «Хануму» Цагарели, хотел здесь работать, получил добро в высоких кабинетах, но получил отлуп, когда захотел перевезти с собой часть труппы из Вологды. Он хотел ставить шекспировского «Короля Лира», но, если сделать профессиональное распределение, разве он расходится на труппу, где или старики, или молодежь — среднего возраста нет? Под или за семьдесят всем, кого собрал здесь Куликовский: Катков, Подоляк, Гронский, Станевич, Лисица — как говорил Утесов, «лучше уйти на пенсию на два года раньше, чем на пять минут позже». И свежую актерскую кровь давно уже пора влить в театр, это здоровый процесс. Путин же привел свою команду из Питера? Написано на Кубани — Происходящее в каких краснодарских театрах вам интересно? — Мне кажется, Даниил Безносов в Молодежном театре — хороший режиссер, да и стараются приглашать они достойных постановщиков. Поэтому «Один театр», который создала наша молодежь, варятся в собственном соку и нуждаются в подпитке режиссурой, да и здание более театральное им бы не помешало: кто им подбросит манки, чтоб перевоплотиться? Они уже скоро перейдут в «середняки» с точки зрения возраста и заштампуются так, что потом им очень сложно будет перебороть себя. А как им скажешь? Еще Джорджо Стрелер сетовал, что все ученики игнорируют учителей, хотя любой артист живет в контексте всемирной истории театра, его великих мастеров, подпитывается от них. Или вот Арсений Фогелев собирался ставить у нас «Ромео и Джульетту» в переводе, если не ошибаюсь, Дыбенко — сплошной цинизм. Зачем изобретать автомобиль с треугольными колесами, если есть перевод Пастернака? Заодно можно хоть научиться читать стихи красиво, поэтично, грамотно. — Как превосходный чтец вы наверняка открываете для себя новых авторов. Кто они? — На Кубани их очень много, тот же Николай Зиновьев из Кореновска. Вот сейчас для меня стал открытием Евгений Бараковский — бывший офицер, сам он родом из Новопокровки. Если б было время, я бы с удовольствием сделал литературный вечер «Поэты Кубани»: никаких классиков, а посвятить программу чтению стихов только наших, кубанцев. Но сейчас, ей-богу, нет времени: Бессеменов — большая роль, наверное, чего греха таить, в смысле масштаба моя последняя такая... Помню, как в школе в станице Динской я читал ребятам «Скифов» Блока, а потом они читали стихи. Был среди них и будущий губернатор Вениамин Кондратьев, который хорошо читал: видно, что любит, понимает поэзию… А у меня в школе отец вице-премьера Дмитрия Медведева Анатолий Иванович вел физику и черчение: физиков тогда не хватало, и в 1952 году, после окончания Краснодарского политеха, он преподавал в моей родной станице Новолеушковской. — Когда мы договаривались о встрече, вы обмолвились, что едете на съемки: кино- или телесъемки? — Нет, телесериал, эпизод в Геленджике. Какие уж там роли и кастинги — только если съемки где-то близко! После того, как сыграл Георгия у интеллигентнейшего Андрея Звягинцева в «Изгнании», Андрей обещал, что будет еще роль, но денег на тот фильм не нашлось — в общем, он не состоялся. Наше досье Анатолий Горгуль окончил Школу-студию имени Вл. Немировича-Данченко при МХАТе СССР имени М. Горького (1966). Служил в Кузнецком и Оренбургском драмтеатрах, с 1967 года — актер Краснодарского театра драмы. Награжден медалью «За выдающийся вклад в развитие культуры Кубани», лауреат премии имени М. Куликовского за роль Василия Кузовкина в спектакле «Нахлебник» (2008). К слову Анатолий Горгуль снялся в фильмах «Нейлон 100%» (1973) и «Что человеку надо» (1975), сыграл главную роль в картине «Житие Александра Невского» (1991), Василия Блаженного в фильме «Гроза над Русью», Шефа в «Болевом приеме» (1992) и др. Анастасия КУРОПАТЧЕНКО