Запрещённая религия: как православие пережило коммунизм в России и Китае
В выходные во Владимире прошёл Третий конгресс российских исследователей религии — главное событие последних двух лет для специалистов в области религиоведения. Почётным гостем на конгрессе был Тим Йенсен, генеральный секретарь Международной ассоциации истории религии.
Темой конгресса стало "Академическое исследование и концептуализация религии в XXI веке: традиции и новые вызовы". Восемнадцать секций конгресса охватили широкий круг тем, и в каждой были доклады, затрагивающие актуальные проблемы исследования религии.
Заведующий кафедрой религиоведения и истории факультета международных отношений Амурского государственного университета Андрей Забияко развеял миф, что российские исследователи религии "плохо живут" и получают мало грантов.
— Французских антропологов фонды-грантодатели, — объясняет религиовед на основе своего опыта, — держат в чёрном теле: им постоянно приходится доказывать, что они "занимаются наукой".
Во Франции большая конкуренция среди учёных, высокий конкурс на получение финансирования и на постоянные должности в университетах.
— Можно свободно вздохнуть только после получения статуса профессора, тогда точно не уволят, — рассказывает Забияко.
При этом, в отличие от большинства российских "кабинетных" антропологов религии, французские исследователи в основном работают "в поле". Французы, как правило, знают по несколько диалектов языка коренного населения, которое изучают.
— Французы — настоящие трудяги, — рассказывает Забияко. — Женщины, которых особенно много среди французских антропологов, живут по много месяцев в палатках без возможности помыться.
Профессор рассказал и о результатах своих недавних экспедиций (2015—2016 годы) в китайское Трёхречье, пограничные районы на севере Маньчжурии по реке Аргуни.
— В настоящее время в Трёхречье существует несколько деревень, где живут потомки русских переселенцев, — говорит Забияко. — К русским себя относит более тысячи человек.
Это люди преимущественно старше 50 лет, многие из них из-за бедности и событий "культурной революции" не смогли получить даже начального образования и остаются неграмотными. В условиях практически полной изоляции от России, её языка и культуры потомки русских в Трёхречье сохранили некоторые основы русской культуры и русское этническое самосознание.
— Религиозные традиции русских Трёхречья сложились и существуют как часть огромной этнорелигиозной формации — народного русского православия, — говорит Забияко.
За десятилетия жизни в коммунистическом Китае религия была среди русских Трёхречья основательно выкорчевана. Единственный в регионе православный храм Святителя Иннокентия Иркутского построен лишь в 1990 году в городе Лабдарине, однако длительное время он пустовал: не было необходимого церковного убранства.
В 2000 году Читинско-Забайкальская епархия подарила храму иконостас, утварь и богослужебные облачения, но в храм они попали спустя пять лет. Китайские таможенники не пропускали вещи через границу на основании отсутствия разрешения от властей.
Храм был освящён шанхайским священником Михаилом Ваном 30 августа 2009 года. 16 мая 2015 года в нём совершил литургию председатель отдела по делам внешних церковных связей РПЦ митрополит Волоколамский Иларион. В 2016 году в храме сделали отопление, что позволило совершать в нём богослужения зимой. Забота о храме поручена алтарнику Павлу Суню, который ещё учится в семинарии и пока не стал священником.
В связи с отсутствием священника богослужения в церкви проводятся редко, лишь изредка крестят новорождённых или отпевают покойников. Основным культовым местом для местных православных является церква (часовни). Забияко говорит, что такие постройки часто выполнены "без соблюдения каких-либо канонов храмовой архитектуры и представляют собой по замыслу и фактическому состоянию музей русской культуры".
— Возведённая по самомышлению русско-китайскими усилиями церква в своих конструктивных компонентах имеет мало общего с традициями православного храмостроительства. Ныне её стены побелены, на восточной, правой от входа, стене развешано около двадцати икон, перед ними уложены крашеные яйца и веточки вербы, — говорит Забияко. — Выше икон и на потолке укреплены гирлянды бумажных цветов, преимущественно красного цвета. Здесь же стоят многочисленные бюсты Ленина и барельефы Сталина в окружении самоваров, прялок, матрёшек и прочих символов русской самобытности.
При этом в каждом доме у русских Трёхречья есть божница — угол жилой комнаты с развешенными на стене иконами. Живы и традиции соблюдения церковных праздников.
— У нас здесь хорошо праздники сохраняются. Пасху Христову, Рождество, все праздники. Пасха когда отойдёт, мы высчитываем, Вознесенье-то — с Пасхи до Вознесенья 40 дней, — приводит слова местной жительницы Андрей Забияко. — Всё вот по-русски, сейчас мы живём с детями, все они с нами по-русски, и коды гости приезжают, гостей принимам всё по-русски.
Научный сотрудник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Татьяна Фолиева рассказала о данных исследований "степени и характера религиозности рабочих московских предприятий", провёденных советскими психологами среди рабочих на Образцовой набивной фабрике, заводе "Пролетарский труд", Миусском трамвайном парке и на стройке дома политкаторжан, — по странному совпадению практически в те же 1920-е годы, когда из беженцев сложилась русская община Трёхречья.
— Рабочие отнеслись с недоверием и насмешкой к целям работы психологов и желанию "учёных учиться у неучёных", и в начале собраний их выступления часто прерывались враждебными замечаниями: "Вы ко всем нациям за этим ходите или только к русским?", — описывает Фолиева. — Были попытки сорвать собрания: "За булку Бога не продадим!", "Сначала докажите, что Бога нет!".
Исследование показало, что во время "безбожных пятилеток" рабочие заводов массово выступали против насильственного закрытия церквей и "указывали на необходимость считаться с настроениями масс".
— Сейчас кризис, нехватка мануфактуры и в кооперативах ничего нельзя купить, войны ждут с Польшей и Китаем, паника; получаем 2,5 рубля и проедаем, в деревню не отсылаем — махнуть на всё и уйти в церковь или в Центроспирт, — приведены в документах слова одного из рабочих.
По словам Фолиевой, церковь была "практически единственным утешением для московских рабочих".
По понятным причинам материалы этих исследований не были опубликованы и пылились в государственных архивах до недавнего времени.